Заговор против маршалов. Книга 1 - Еремей Парнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шумят вокзалы, поспевает плавка в мартенах, метростроевцы откачивают из туннеля песчаную жижу, благоухает ванилью и шоколадом «Рот-Фронт». Жарко дышит дымящая ТЭЦ, мелькают колесики счетчиков, отдохнувшие следователи врубают свои лампы, просвечивающие насквозь.
Ночи Москвы — электрический пир пятилетки. Пунктиры света во мгле.
Выждав минуту, Поскребышев вошел в кабинет вслед за Сталиным и положил на стол запечатанный пакет от Ежова. Лысый, кругленький, он вкатился, как колобок, и так же бесшумно выкатился. Гимнастерка с пустыми, без знаков различия, петлицами придавала ему особо комичный вид. Сталин вскрыл плотный конверт, не тронув сургучных печатей. Стопка машинописных листов содержала подробный обзор иностранной печати, освещавшей визит замнаркома Тухачевского в Англию. На отдельных страницах были наклеены вырезки из «Правды» и «Красной звезды».
Обилие откликов неприятно поразило Сталина. Невольно создавалось впечатление, что вся международная политика заклинилась на одном Тухачевском. Восторги, опасения, несбыточные надежды. Немецкая пресса выражала нервическую тревогу, в Праге взахлеб превозносили возросшую мощь Красной Армии, французы и англичане спорили о будущей войне: ударные танковые корпуса, парашютный десант, штурмовая авиация.
И всюду он, Тухачевский. В эпицентре всех бурь.
За этим прозревалась огромная целенаправленная работа...
Пресса и в самом деле оказалась на редкость обильной. Особенно в сравнении с нарочито скупыми строчками советских газет. Второго февраля «Правда» перепечатала короткую выдержку из либеральной «Манчестер Гардиан»:
«Из бесед между различными государственными деятелями, присутствовавшими на похоронах короля Георга V, наиболее знаменательными следует считать беседы с государственными деятелями СССР, хотя ничего нового не обсуждалось... Дружественные беседы, которые Тухачевский вел с рядом влиятельных лиц, могут, возможно, рассматриваться как знаменующие новый период в отношениях между Англией и СССР».
В последующие дни в газете появлялись лишь скупые, сугубо протокольные сообщения:
«Пражская печать о пребывании тт. Литвинова и Тухачевского в Лондоне». (Третье февраля.)
«Встреча тов. Тухачевского с начальником штаба военно-морских сил Англии». (Четвертое февраля.)
«Полпред СССР в Англии тов. Майский дал сегодня завтрак, на котором присутствовали английский военный министр Даф-Купер... Маршал Советского Союза тов. Тухачевский, советский военный атташе в Англии тов. Путна и др.». (Пятое февраля.)
И все, и более ни слова. Вплоть до заметки о возвращении наркома иностранных дел тов. Литвинова в Москву. Где Тухачевский, неясно: то ли прибыл вместе с Максимом Максимовичем, то ли продолжает оставаться в Лондоне, то ли отбыл оттуда в неведомом направлении. Кому следует, знают.
Жестко отмеренный на секретных весах рацион. Но и в капле воды отражается мир. Несколько капелек, выхваченных из нескончаемого потока вселенских новостей. Как проследить сокровенные их пути в планетарном круговороте типографской краски и канцелярских чернил? Трансмутации текучих стихий неподвластны людскому взору. Чистым невидимым паром восходят воды и плывут в облаках, бронзовеют навечно сухие чернила, и кровь, вобравшая соль океана, возвращает первозданную горечь обратно в моря.
Сообщения информационных агентств и радиоперехват были подвергнуты тщательному отбору. В окончательный обзор вошло только то, что могло так или иначе заинтересовать вождя. Общие места о перерождении советского режима и обострившейся борьбе за власть давались в кратком пересказе. Абзацами цитировались лишь наиболее характерные материалы. Первенство на сей раз было отдано не столько конкретным фактам, сколько рассуждениям о шансах на успех «советского кандидата в Наполеоны».
На фоне досужих гаданий насчет кремлевского переворота даже вполне невинные фразы приобретали зловещий подтекст. В том числе и перепечатанные «Правдой» кондовые обороты: «Ничего нового не обсуждалось», «Сердечность и откровенность с обеих сторон знаменуют новый период в отношениях». Единой капли бывает достаточно, чтобы подозрение превратилось в уверенность. Но вызревшее решение уже не нуждалось в подпитке. К общему итогу на счетах добавлялись еще две-три костяшки — только и всего. Лишний повод задуматься — не больше. В сущности, ничего нового, как в «Правде».
«Ничего нового?.. — анатомируя мысль, спросил Сталин.— Но разве новое не есть хорошо забытое старое? Невыкорчеванные подчистую корни, например? Двурушничества, предательства? И с кем, позволительно спросить, «откровенничать»? «Сердечность» с кем? Со злейшим врагом первого в мире социалистического государства?»
Множа вопросы, Сталин методично сводил их к одному-единственному ответу. Конечный вывод неявно предшествовал взаимоувязке посылок, подстраивал ее под себя. Поэтому все сходилось. Он сосредоточенно вчитывался в обзор, подчеркивая синим карандашом отдельные фразы и фамилии. Отложив последнюю страницу, раскрыл папку с разработками крупного политического процесса, который придется провести в две фазы. На сегодня это стало первоочередной задачей. Остальное могло обождать. Всему свой срок. «Хорошо ли это?— продолжал анализировать Сталин.— Неплохо. При нынешних условиях это действительно неплохо, так как одно должно вытекать из другого».
Он заново пробежал длинный перечень бывших оппозиционеров, пометил несколько фамилий и перенес их из второго списка в третий. Словно колышек вбил для грядущей стройки. Намечая подобные перестановки, он не только отрабатывал логику очередности, когда звено цепляется за звено, но и продумывал новые разветвления, подчас неожиданные. Такие решения не могли считаться окончательными. Диалектика жизни всегда вносила свои коррективы в умозрительную последовательность... Смирнов все' еще не дал показаний, но так или иначе его фамилия должна прозвучать. И еще какая-нибудь, пусть даже третьестепенная, но с дальним прицелом на армию. Порядок имен должен именно вытекать, причем самым естественным образом, по ходу дела. Словно круги по воде от внезапно упавшего камня.
Подбор подходящих кандидатур отнимает уйму драгоценного времени. Начинать всегда трудно. Только итоговый росчерк не требует длительных размышлений.
И в самом деле, окончательные решения вождь выносил без проволочки.
Однажды — это было двенадцатого декабря тридцать третьего года, незадолго до полуночи — он вместе с Председателем Совнаркома Молотовым подписал тридцать списков приговоренных по первой категории! Просмотр 3187 фамилий, среди которых встретилось немало знакомых, занял тогда не более часа. Чтобы проветрить мозги, спустились потом в кинозал и до утра гоняли комедийные фильмы.
На протяжении последних двух лет общее количество репрессированных стремительно возрастало, и память начала давать сбои. Работая как-то над очередным списком, Сталин добавил несколько новых имен, которые так и просились в схему, но вскоре выяснилось, что они вовсе не новые, а, наоборот, безвозвратно прошли по другому делу. Кажется, Ягода так и сказал: «безвозвратно». Нет ничего ошибочнее такого вывода. Уходят люди, но остаются дела. Бумаги переживают людей.
Ягода предлагает осудить и расстрелять троцкистов, уличенных в терроре. Остальных — этапировать в дальние лагеря. Всех подчистую: отбывающих ссылку и вычищенных из партии. Ему кажется, что это радикальное предложение. Но разве принадлежность к оппозиции ограничивается формальной поддержкой платформы Троцкого?
Сталин направил письмо наркома на заключение прокурору Вышинскому. Пусть поглядит со своей колокольни.
В раздумьях о Тухачевском вождь вновь сопоставил два не получивших развития эпизода. В свете последних данных они обретали новые примечательные черты.
...Сигналы о заговорах в верхних слоях РККА поступали неоднократно. С самого начала гражданской и по сегодняшний день. Писали и на Тухачевского, кляня его во всех смертных грехах, от пьянства до измены. При проверке подобные обвинения, как следовало ждать, не подтверждались. Но в конце двадцатых годов были арестованы два военспеца из бывших офицеров, которые дали показания, что заговор действительно имеет место и не кто иной, как Тухачевский, является его вдохновителем. Получив из ОГПУ копии протоколов, Сталин переадресовал их тогдашнему Председателю Комитета партийного контроля и народному комиссару Рабоче-крестьянской инспекции Орджоникидзе.
