Мрак покрывает землю - Ежи Анджеевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слушая короля, его преосвященство продолжал молча стоять, опираясь на плечо Дьего. Когда, излив гнев, король умолк, чтобы перевести дух, он выпрямился и выступил вперед.
— Прошу ваши королевские величества простить меня, — неожиданно громким голосом сказал он, — но я прибыл сюда не по делу архиепископа. До меня дошли слухи, будто иудеи останутся в королевстве. Правда ли это?
Королева покраснела, а король исподлобья взглянул на стоявшего перед ним старца.
— Да, — промолвил он. — Такова наша воля.
— Ну что ж, будь по-вашему! — воскликнул Торквемада. — И пускай во всех христианских государствах узнают, как попирается религия в католическом королевстве. Иисуса Христа единожды уже предали за тридцать сребреников. Теперь вы вознамерились продать его за тридцать тысяч дукатов.
Король передернулся и широко раскрытым ртом вдохнул воздух.
— Святой отец, ты говоришь с королевой и королем.
Торквемада подошел к столу, на котором стояло серебряное распятие, и, взяв его в руку, поднял вверх.
— Вот он, Иисус Христос! Возьмите и продайте его!
Наутро королевской канцелярией был издан эдикт, и геральды немедля зачитали его на городских площадях. Он гласил: по воле los Reyes Catolicos[18] все некрещеные иудеи под страхом сурового наказания в течение трех месяцев, оставив все свое имущество, должны навсегда покинуть пределы испанского королевства.
В тот же самый день, заранее не оповестив ни двор, ни ближайшее свое окружение, Торквемада решил покинуть Севилью. Лишь под вечер вызвал он сеньора де Монтесу и объявил ему о своем решении незамедлительно отправиться в Сеговию.
Вскоре карета Великого инквизитора, окруженная вооруженным отрядом, выехала из монастыря Санта Клара, а поскольку уже стемнело, оруженосцы освещали факелами путь, пролегавший по пустынным улицам спящего города. Покинув пределы города через ворота Пуэрта дель Соль, отряд поскакал по дороге в Кордову.
Была тихая, безветренная, звездная ночь, и ореол вокруг выплывшей из темноты огромной ярко-желтой луны предвещал хорошую погоду.
Торквемада молчал, но спать ему не хотелось. В последнее время он все меньше нуждался в отдыхе и часто долгие ночные часы проводил без сна, а иной раз, предаваясь одиноким раздумьям, не смыкал глаз до самого рассвета. Сначала у фра Дьего было благое намерение бодрствовать вместе с ним, но постепенно усталость и равномерное покачивание кареты сморили его.
Ночь светлела, озаренная лунным сиянием, факелы погасили, и вооруженный отряд быстро продвигался вперед по гладкой равнине, чьи очертания все отчетливей проступали из темноты. Фра Дьего, склонив голову на плечо, громко храпел. А Торквемада по-прежнему сидел прямо и лишь время от времени плотней закутывался в плащ, словно ему было холодно.
Было уже около полуночи, а может, и позже, когда падре Торквемада вдруг беспокойно заерзал и громко, словно отвечал невидимому собеседнику, сказал:
— А что, если все это ошибка?
Фра Дьего тотчас проснулся.
— Ты звал меня, отче? — спросил он.
— Нет, сын мой. Спи спокойно, — помолчав немного, ответил тот.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Упомянутый уже летописец записал в своей хронике:
«В первой половине сентября года тысяча четыреста девяносто восьмого от рождества спасителя нашего Иисуса Христова на шестнадцатом году исправления своей должности Великий инквизитор королевства Арагона и Кастилии его преосвященство падре Томас Торквемада семидесяти восьми лет от родуу прибывши в город Толедо, тяжко занемог.
По достоверным свидетельствам современников, — в особенности, ближайшего поверенного Великого инквизитора секретаря Высшего инквизиционного совета преподобного отца Дьего Мантене, доминиканца, впоследствии инквизитора Сарагосы, а в сие благословенное время, когда к приумножению славы господней описываются события, имевшие место в недавнем прошлом, Великий инквизитор католического королевства, — досточтимый падре Торквемада, несмотря на преклонный возраст и слабое здоровье, отправился из Вальядолида в Толедо, обрекая себя на тяготы путешествия, дабы лично расследовать запутанное дело некоего Лоренсо Переса, ремесленника из Бурхилоса и осветить его в истинном свете католической веры.
Если столь знаменитый и благочестивый муж придавал этому делу такое значение, мы тоже не вправе упомянуть о нем вскользь, дабы нас не упрекнули в том, что, ослепленные мнимым блеском нашумевших событий, мы легкомысленно умалчиваем о делах менее известных, но свидетельствующих о торжестве непреходящих истин. Итак, мы остановимся поподробней на процессе Лоренсо Переса, ибо так велит нам тяжкий, но сладостный долг служения Всевышнему.
Сей Лоренсо Перес, мужчина лет тридцати восьми, в то время, о котором ведем мы рассказ, был заключен в тюрьму и предстал перед священным трибуналом в Толедо по обвинению в том, что с наглым бесстыдством закоренелого еретика распространял богопротивные слухи, будто бы не существует ни дьяволов, ни демонов, ни прочей нечисти, стремящейся завладеть человеческой душой.
Досточтимый падре Торквемада, ознакомившись с присланными ему показаниями обвиняемого, почел для себя не то что желательным, а прямо-таки необходимым лично расследовать на месте это дело, и, хотя — по свидетельству очевидцев — приближенные к нему особы и даже их королевские величества отговаривали его от столь тяжелого путешествия, он настоял на своем, подавая нам пример должной в деле веры самоотверженности.
Согласно протоколам судебных заседаний святой инквизиции, с которыми мы ознакомились с разрешения церковных властей, упомянутый Лоренсо Перес, представ перед священным трибуналом, признался дословно в следующем:
«Начиная с детских лет меня неотступно преследовали всевозможные беды и несчастья, и вот, когда терпеть стало уже невмоготу, я воззвал к дьяволу, пообещав ему за помощь свою душу. Много раз призывал я его, но все напрасно. Он не являлся мне. Тогда обратился я к одному бедному человеку, слывшему колдуном. Он сказал, что сведет меня к женщине, более сведущей по части ворожбы; о ней ходили слухи, будто в лунные ночи, приняв обличье черного козла, она заманивала в пустынные места молодых парней, и те, потеряв стыд, раздевались догола и, обратившись тоже в черных козлищ, натирались испражнениями жаб и воронов и сообща служили святотатственный молебен князю тьмы. Пошел я к этой женщине. Она посоветовала мне три дня подряд ходить на гору Сан Эстебан, что за деревней, и призывать Люцифера, восклицая: „Ангел света!“ и при этом поносить святую троицу и христианскую веру. Я сделал все, как она велела, но никто не явился. Тогда она говорит: выкинь четки, образок и собственной кровью напиши расписку дьяволу. Исполнил я и это. Но дьявол так и не показался. Когда я перепробовал все средства, мне пришло в голову, что, если бы нечистая сила, действительно, существовала и стремилась завладеть человеческими душами, более подходящий случай ей вряд ли бы представился, потому как я очень хотел продать черту душу».
Тут христианину впору воскликнуть: «Боже всемогущий, да разве сии слова не свидетельствуют со всей очевидностью о том, что в него вселился бес. Ведь коварство дьявольских козней в том и состоит, что человек лишается способности распознать врага рода человеческого.
Но как ни старался Сатана опутать невежественного ремесленника, прозорливая мудрость Великого инквизитора вывела его на чистую воду.
Известно было, что его высокопреподобие только в очень редких случаях лично допрашивал обвиняемых в вероотступничестве. Праведник и большой знаток теологии, он досконально изучил человеческую натуру, и это позволяло ему выносить правильные суждения по любому делу на основании одного лишь обвинительного акта. Мало кто с такой ясностью, как он, понимал, что излишние подробности только затемняют суть преступления; и еще одно свойство отличало его ум — он знал: даже самый незначительный проступок не возникает на пустом месте, и одно преступление всегда влечет за собой другое. Но на этот раз падре Торквемада изменил своему обыкновению и, несмотря на нездоровье, лично возглавил заседание священного трибунала и вел допрос, чтобы, невзирая на запирательство обвиняемого, установить истину.
Первоначально вознамерились мы своими словами поведать о ходе судебного разбирательства, но святой дух снизошел на нас, и мы впору уразумели: не гоже наши притязания противопоставлять мудрости, вдохновленной свыше, ибо силы наши несоразмерно малы, и сие будет лишь жалкой потугой передать истину. Итак, пускай сама истина глаголет нашими устами.
Согласно протоколам Лоренсо Перес предстал перед священным трибуналом восьмого сентября тысяча четыреста девяносто восьмого года; на заседании присутствовали: его высокопреподобие Великий инквизитор, отцы-инквизиторы Толедо, секретарь Верховного совета инквизиции преподобный отец Дьего Маненте, а также два нотариуса: монахи-доминиканцы по имени Николас и Паскуаль.