Колдуны войны и Светозарная Русь - Александр Андреевич Проханов

Президент верит в то, что крымское чудо не будет отторгнуто нашим народом, что оно останется как незыблемое светоносное даяние, полученное нами из рук Всевышнего. Сегодняшние беды не превратят наш народ в народ-отступник, народ, отвергающий дар небесный.

Новороссия. Моё недавнее посещение Донбасса. Блокпосты, ополченцы… Утомлённые, измученные, но непреклонные, верующие люди. В нашем общественном сознании звучит один и тот же вопрос: не откажемся ли от Новороссии, не отречёмся ли от нее, не отдадим ли ее на растерзание? И я услышал в словах президента: нет, не отречёмся, не отдадим. Мы отдадим Новороссию на волю самих ополченцев. Они, ополченцы, знают, из каких сёл можно отступить, а какие оставить за собой и стоять за них насмерть. Вопрос Новороссии, вопрос Донбасса по-прежнему является ключевым вопросом нашей духовной жизни, нашего духовного стояния.

Запад вновь ополчился на нас. Я убеждён в моих метафизических исканиях, в моих исторических аналогиях, что между Россией и Западом существуют почти космогонические противоречия, не преодолимые никакими договорами, никакими паточными уверениями в вечной дружбе. И Путин подтвердил: да, Запад постоянно: и в период Советов, и после, и теперь, — продолжает нас теснить, старается нас ослабить, уменьшить. Путин повторил смешную и очень правдоподобную байку про русского медведя, которого лучше не трогать, не совать рогатину в его берлогу.

Удары, которые наносит Запад по нашей Родине, молниями проникают сквозь границы и сверкают в руках наших либералов, которые с тыла стараются нас сразить. Кто они? «Пятая колонна», предатели или глубокие оппозиционеры? У меня нет ответа. Я сам являюсь частью огромной внутринациональной распри. Я помню «поход ненависти», который начался во время перестройки против моих друзей, против меня, когда нас называли фашистами, изгоняли из культуры, изгоняли из средств массовой информации. Но, может быть, сегодня, когда всё так зыбко, когда мы нуждаемся в мире, когда наши ресурсы ограничены, может быть, протянуть друг другу руку примирения, чтобы люди, глядящие друг на друга сквозь прорезь прицела, могли бы встретиться, поговорить. Накричать друг на друга, натопать ногами, но сверить позиции, общаться друг с другом напрямую, глаза в глаза. Я почувствовал в интонациях Путина намек, надежду на это.

Конечно, всё, что творится сегодня с ЦБ, с рублем, с нашей экономической политикой, давно вызывает во мне резкую неприязнь. Я всё жду, когда сменят этих людей. Эти люди исчерпали себя, они ответственны за сегодняшний кризис. Не американские и европейские санкции, не падение цен на нефть, а та изжившая экономическая модель, которая была предложена нам после 1991 года, — она исчерпала себя. Но нет, по-видимому, еще не пришел Столыпин, что в свое время предложил России новый курс, новую концепцию, которая могла бы уберечь Россию от катастрофы.

Столыпина нет. Поэтому никаких смен в правительстве и в ЦБ не будет. Но я слышу его тихие вкрадчивые шаги. Он приближается к нам по правительственным коридорам.

И, конечно, справедливость. Русский народ может претерпеть всё, превозмочь всё. Он может отказаться от бриллиантов, а может отказаться от похлебки. Он может затянуть пояса так, что и вздохнуть невозможно. Лишь бы страна была живой и могучей. Но при одном условии — пусть будет справедливость. Нельзя, чтобы одни жировали во дворцах, а другие мучились в полуразваленных жилищах. Нельзя, чтобы одни чувствовали себя богачами и наживались на наших страданиях, а другие добровольно отказывались от своих сбережений. Справедливость и еще раз справедливость — вот что соединит нас в эти тягостные времена. И об этом я услышал на пресс-конференции президента.

Мне казалось: находясь перед огромным скопищем людей, транслируя свои ответы на колоссальную российскую и мировую арену, он знал, что он и Россия тождественны. И если бы я снова задал ему вопрос: «Что для вас проект Россия, господин президент?» — он бы вновь мне ответил: «Россия — не проект. Россия — это судьба».

Я слушал президента, слушал себя, слушал гудящий и клокочущий мир и повторял: «Россия — это судьба».

Жажда общего дела[20]

Президент Путин общался с народом. Миллионы вопросов летели к нему с разных концов России, как бабочки на горящую лампу. Пенсии, зарплаты, инвалидные коляски, надои молока, ипотеки… Бесконечный ворох людских забот и надежд. Я слышал вопросы и ответы и, словно кит, процеживал планктон этой разноголосицы, стремился извлечь сущности в этом гуле немолчных русских забот.

После краха 1991 года государство было изгнано из всех мест, где оно прежде обитало. Из экономики, из внешней и внутренней политики, из культуры и идеологии. И открывшиеся пустоты, как покинутые гнёзда, заняли грифы и вороны, терзавшие мёртвое тело страны. Но постепенно страна оживала. Новое государство российское начинало свой рост, начинало возвращаться в родные гнёзда и занимать те места, которые прежде покинуло. И каждое гнездо отвоёвывало с боем. Вороны каркали и грифы злобно шипели. Любое, самое малое взрастание государства российского превращалось в схватку с теми, кто захватил страну и считал её своей добычей.

После прихода Путина к власти таких схваток и стычек было множество. И во время принятия нового гимна. И во время грузино-осетинской войны. И после ареста Магницкого. И после сирийского противостояния. После присоединения Крыма и войны в Новороссии эти схватки превратились в грандиозные геостратегические бои.

Российское государство получило страшный удар. Так стреляют в упор бронебойные пушки, стремясь пробить броню государства российского.

Удар, который мы испытали, имел сокрушительную бронебойную силу. Но броня устояла. Снаряд залип в ней, оставив глубокую вмятину. Экономический кризис, падение рубля, рост безработицы, закрытие производств, дефицит товаров, дороговизна, социальная тревога и недовольство — это и есть вмятина, оставшаяся после удара.

Государство российское уцелело, выдержало непомерное давление, рубцует травму, продолжает движение в русском историческом времени. И, слушая президента, я хотел понять, каким будет следующий этап развития государства российского. На какой новый уровень выйдет страна, и какой следующий разящий удар она получит от стратегического противника. Какая новая модель экономики идёт на смену той, что больше не обеспечивает экономический рост, но обеспечивает стагнацию и падение. Модель, что трижды в недавнее время ввергала страну в болезненные кризисы, истребляла промышленность, банковский сектор, мелкий и средний бизнес.

Стало ясно, что кудринская модель, которую тот изложил тут же, в конференц-зале, не будет принята. Нет места и глазьевской экономической модели, с которой патриотические экономисты связывают будущий рывок русского развития. Не будет осуществлён жёсткий мобилизационный