Труды - Антоний Блум

И значит, когда Христос говорит конкретными образами, это не просто образы. Он говорит нам: взгляни на мир, который Я создал – он связан со Мной такой связью, которой ты уже не чувствуешь, ты ее больше не видишь, ты ее не воспринимаешь больше, а между тем мир находится в такой связи со Мной, что способен слышать Мое слово, отзываться на него. И чудо, в отличие от волшебства, не есть акт насилия – это акт высвобождения природы, или человека, или тела, которое подпало под рабство зла и становится свободным.

Так что и это – установление нового взаимоотношения между Богом и сотворенным Им миром. И в этом смысле все для нас может стать притчей, если мы сумеем так смотреть, так всматриваться в вещи. Но многое закрывает от нас такое видение, и главное – наша сосредоточенность на самих себе, главное, что в центре – мы, и нам крайне редко удается оторваться от себя, от самосозерцания, от озабоченности собой и взглянуть вокруг себя объективно, другими словами, посмотреть на окружающее нас так, будто оно не имеет к нам никакого отношения, не представляет для нас ни опасности, ни проблемы.

Я вам дам пример, вероятно, очень примитивный – но тем не менее: вы идете в зоопарк, стоите перед клеткой и смотрите на тигра. Вы видите, как он лежит, встает, ходит, рычит, и говорите: «Какой великолепный зверь!» И вдруг вы случайно обнаруживаете, что сторож забыл хорошенько запереть дверцу клетки, что тигр распахнул ее, уже находится снаружи, с вашей стороны решетки. Он уже не «великолепен», он «ужасен», потому что в этот момент вы не любуетесь его красотой, а охвачены ужасом: он может напасть на вас, ранить, растерзать, убить. Что произошло? Произошло то, что в первом случае вы с самого начала смотрите на тигра отстраненно, а когда он оказался снаружи, вы видите только себя самого. Разумеется, такое не часто случается с нами, но это может случиться, когда нам встречается маленькая собачонка или даже большой пес. Сначала наша реакция: «Ах, какая прелесть!», но в тот момент, как она покажет клыки, это уже не «милый песик». Все это очень важно, потому что, чтобы выражаться притчами, как говорил Христос, надо иметь глубокую близость, глубинное общение с тем, о чем вы говорите: с проблемами, но и с тем, что вы выбираете предметом притчи, и вы должны быть и отрешенными в том смысле, чтобы ощущать себя свободными, не связанными, и способными взглянуть на предмет сам по себе. Я уже сотни раз давал в приходе пример, но боюсь, что дам его еще раз – в надежде, что многие из вас его не слышали, некоторые – забыли, а те, кто помнит, могут пока вздремнуть.

В одной из книг Чарльза Уильямса есть рассказ о женщине по имени Лестер. Эту молодую женщину убило при авиакатастрофе; самолет упал, все погибли, тела ее нет, а душа находится на месте гибели: на Вестминстерском мосту. Эта Лестер была до конца и совершенно эгоцентрична, и эгоистична, она никогда ничего не замечала, что не касалось, не затрагивало ее лично. Так что весь окружающий мир никогда для ее не существовал. И вот она стоит на мосту, мимо проходят толпы людей, и она никого не видит. День сменяется ночью, проходит и ночь – все, что она видит, это дома и пятна в них, то яркие, то темные, и это ничего не означает для нее, потому что никак ее не касается. Пока вдруг мимо не проходит ее муж, и его она видит. Не потому, что была так уж особенно привязана к нему, но хоть как-то связана с ним, она им обладала, она пользовалась всем, что он мог ей дать. Он был частью ее жизни, и поэтому она может его видеть, он существует. И с этого момента она начинает что-то открывать, начав с мужа и дальше к тому еще, что она знала. В какой-то момент она оказывается уже не на мосту, а на берегу Темзы и смотрит на реку. Когда у нее было тело, она с ужасом отшатывалась от этой реки, потому что видела ее жирные воды, отяжелевшие отбросами, и ее реакция была: Боже мой, какой ужас, если бы пришлось этой воды напиться! Как отвратительно было бы в эти воды погрузиться! Но теперь у нее нет тела, и у нее нет физической реакции на эти воды; она видит их такими, какие они есть: именно таковы должны быть воды реки, протекающей через большой город и уносящей все, что город отбрасывает в реку на ее пути к морю. Она видит эти воды как таковые. И потому что она принимает их такими, она начинает сквозь слои густоты видеть дальнейшие слои меньшей густоты, большей прозрачности. Она видит этот поверхностный загрязненный слой, затем ниже – еще бóльшую прозрачность, глубже – бóльшую чистоту, дальше и дальше. Так что, переходя от одного слоя к следующему, она обнаруживает, что сердцевина реки состоит из воды, не из отбросов, грязи, там – вода! И вглядываясь еще глубже, она видит совершенно особенную воду и в сердцевине этой воды, которая стала частью человеческой истории, так сказать, человеческой жизни, видит воду первозданную, сотворенную Богом воду, совершенно чистую, прозрачную и в самой сердцевине этой воды сверкающий поток – это та самая вода, которую Христос дал самарянке (Ин 4:7-15). Почему она это видит? Потому что в этот момент она совершенно отрешена от себя, у нее нет физического тела, которое мешало ей видеть эти воды как они есть.

Вот одна из причин, почему так часто истина, предстающая нам как таковая, абстрактно, не достигает до нас, притча же доходит до нас в той степени, в какой мы способны воспринять ее. Иногда притчу надо пояснить: апостолы ничего не поняли в притче о семени и сеятеле, а им надо было понять, необходимо было понять.

Вы, вероятно, помните, как Христос обращался к толпе. Он шел, Его окружала толпа, и Он говорил с учениками, потом кто-то из толпы задавал вопрос, и Он отвечал. И что случалось? Представим себе небольшую толпу – вроде нас сейчас, и Христос говорит с учениками о вещах, которые на грани их понимания, но Он сеет семена, которые принесут плод после Его смерти и воскресения, когда ученики поймут все, что стоит за словами. А затем вдруг кто-то, женщина, мужчина, выступает вперед и ставит вопрос, и Христос прерывает Свою беседу с учениками и отвечает на вопрос. А что делает толпа? Нам ничего об этом не говорится, но так легко себе представить, что в этой толпе есть мужчины, женщины, у которых этот вопрос еще не сформулировался достаточно ясно, чтобы поставить его, но уже где-то созревает, он уже принимает некие очертания, хотя человек еще не способен выразить его словами, и вот кто-то задал вопрос: это же мой вопрос! И они слушают. Но есть и другие люди, у которых никогда не возникало подобного вопроса, они, вероятно, переглядывались и говорили: о чем это они? Один глупец задал нелепый вопрос, а Этот тратит время на ответ! Что это с ними?

Так вот, что-то подобное происходит с нами, когда мы читаем Евангелие; такие случаи встречаются и в житиях святых. Иногда в житии мы видим, как святого окружают люди и святой совершает непонятный поступок. Я сейчас думаю о святом Амвросии Оптинском. Он беседовал с группой просвещенных людей, которые ставили ему вопросы о духовной жизни, и вдруг он оставил их, бросился в толпу, вытащил из толпы убого одетую старую крестьянку, посадил ее рядом с собой на пенек и стал обсуждать с ней, как следует кормить индюшек. Когда он кончил, она поблагодарила и отошла, и те духовные люди сказали: «В чем дело? Мы не понимаем тебя! Ты беседовал с нами о духовных предметах и все оставил, чтобы говорить с ней об индюшках». И он ответил: «Да, потому что духовная беседа для вас – роскошь, а для нее эти индюшки – вопрос жизни и смерти. Ее нанял пасти индюшек богатый крестьянин, индюшки у нее мрут, и хозяин сказал, что, если мор не прекратится, он ее прогонит. А для нее это означает остаться без крова и умереть с голода. Совет о том, как кормить индюшек, для нее важнее, чем для вас знать, как святые лицезрели Бога».

Так что, видите, данный случай по той же линии: есть кто-то, для кого вопрос реален, и к этому человеку притча обращена на самых разных уровнях: на самом очевидном, на котором представлен образ, но также на самом глубоком уровне, какой только доступен ему. И потом в какой-то момент понимание кончается, образ исчерпал свое содержание, человек должен сначала созреть и измениться, чтобы он смог сделать следующий шаг и открыть для себя новый уровень – подобно Лестер, которая открыла, обнаружила, быть может, пять, шесть, десять слоев, пока не дошла до сверкающего потока воды живой, воды жизни вечной.

Вот, пожалуй, все, что я могу сказать вам о притчах. Не знаю, пригодится ли вам что-либо из сказанного, и если у вас есть вопросы, я могу попробовать ответить на них.

Как понимать слова: «Имеющий уши да слышит»? Христос в каком-то смысле не хотел, чтобы люди понимали?

Нет, я думаю, Он хотел, чтобы они понимали то, к пониманию чего они уже созрели. Одна из проблем, с которой мы сталкиваемся в жизни, возникает из-за того, что мы сталкиваемся с вещами, которые превосходят нас, а нам кажется, что мы их понимаем, потому что головой – да, понимаем. Но они остаются совершенно бесплодными в нас, и из-за того, что мы думаем, будто поняли их, мы никогда не переходим из мира фантазии в реальность. Христос предлагал Свое учение и Свои притчи так, чтобы каждый человек мог понять их на уровне собственной зрелости. Он не предлагал интеллектуальных построений, которые могут быть поняты только умственно и отложены в уме, в памяти как интересный материал.