Бумажный тигр. Власть (СИ) - Соловьёв Константин Сергеевич

Руки Крамби, осатанело рвущие бумажные листы, замерли. Он медленно повернулся к Крамби. Так, словно его истощенное тело, обернутое в ткань, стало вдруг весить как гранитный валун, обретя многие сотни лишних стоунов веса. Глаза его, устремленные к Лэйду, сделались похожи на ледяное крошево — белое и черное вперемешку, много острых осколков.

— Ублюдок. Хитрый жирный ублюдок. И ты посмел…

— Эй, сохраняйте благоразумие! — поспешил сказать Лэйд, ощущая, как этот взгляд впивается в него, царапая сквозь лохмотья, — Разве вы не знаете, что свободная конкуренция — один из столпов рынка? Мы с вами в одном праве, приятель. Вы вольны были предложить демону меня, чтобы спасти свою жизнь, но и я вправе сделать то же самое. Не я виноват в том, что мое предложение показалось ему интереснее. Это рынок! Кроме того, я справился там, где вы спасовали. Смог выполнить свою часть сделки. А вот вы…

Крамби стиснул зубы. Его взглядом можно было бы обдирать кости от мяса.

— Жалкая дрянь Лайвстоун, — процедил он, — Как и все лавочники мнишь себя самым большим хитрецом, а? Вздумал сговориться с демоном за моей спиной? Никчемная попытка! Видишь ли, вступая в свой жалкий сговор, ты кое-что забыл. У демона нет надо мной власти. Я — младший партнер, помнишь? Я — его компаньон, пусть даже и младший. Я…

В замкнутом пространстве кабинета неоткуда было взяться ветру, но волосы Крамби слегка приподнялись над головой, будто задетые его дыханием. Лицо его, бледное, как новорожденная луна, уже казалось не просто бледным, оно словно источало какой-то внутренний свет. Свет, которого сам Крамби, казалось, не замечал.

Он раздраженно потер щеку, как человек, испытывающий легкий докучливый зуд. Облизнул окровавленные губы. Неуклюже попытался пригладить волосы. Он что-то чувствовал, но не знал, что. Ощущал, не понимая смысла этого нового для него ощущения — у его тела не было возможности сравнить его с чем-то уже испытанным.

— Все ваши попытки жалки и никчемны. Но мне приятно, что вы открыли свое лицо, Лэйд Лайвстоун. Как приятно будет разворотить его пулей напоследок! Вы… — он осекся, — Этот звук. Снова этот звук. Вы… Вы ведь слышите его? Такой колючий, будто множество лапок, и еще шелест бархата и скрип… Что-то происходит?

Лэйд не ответил. Не было смысла.

Но он, должно быть, сам того не замечая, источал этот ответ, как кожа Крамби источала зыбкий, усиливающийся с каждой секундой свет. Глаза Крамби заплясали, напоминая прыгающие по стене пятна света от фонаря. Он снова почесал щеку, зачем-то ощупал затылок, зачесал волосы на другую сторону, шмыгнул носом. Когда он заговорил, его голос показался Лэйду мягким и липким. Точно лягушка, угодившая под тяжело ползущий грузовой локомобиль. Всхлипывающим.

— Эта магическая формула, которую я прочитал… Она… Она что-то сделала?

— Никакая это не формула, — отозвался Лэйд негромко, — И магии в ней не больше, чем в счете из прачечной. Это… просто фраза на полинезийском наречии. Черт, вы что, не знаете полинезийского, Крамби? Как вы тогда вообще ведете дела в Новом Бангоре?

Крамби зашатался. Ему приходилось удерживать пистолет обеими руками, но тот все равно плясал, как подгулявшая минутная стрелка на циферблате.

— Что я сказал?

Лэйду захотелось отвести глаза. Не для того, чтобы помучить Крамби неизвестностью — он не думал, что неизвестность продлится долго. Просто неприятно было смотреть на лицо, размягчающееся и медленно превращающееся во влажное пятно.

— Что я сказал?!

Лэйд вздохнул.

— Вы сказали дословно следующее — «Находясь в трезвом рассудке, передаю принадлежащую мне долю компании моему компаньону».

***

Крамби завыл. Это не был крик или стон, это был разрывающий нутро вой умирающего волка, отчаянный и жуткий. Его кожа испускала мягкий свет и мерцала, волосы налились серебром, глаза распахнулись так широко, что Лэйду захотелось попятиться — точно перед ним разинулись две бездонные пропасти.

Дрожащей рукой Крамби поднял пистолет к лицу. Его зубы лязгали, губы дрожали, складываясь в жуткие гримасы и улыбки.

— Вот, значит, как, — пробормотал он, — Жаль. Досадно. Тогда, конечно, придется… Ничего не поделаешь… Как глупо вышло…

Он приложил ствол к виску. Поспешно, будто боялся, что Лэйд попытается его остановить. Зарычал, закрыл глаза и спустил курок.

Щелчок.

— Не думаю, — сказал Лэйд.

— Что?..

Глаза Крамби широко распахнулись. Он потянул за спусковой крючок еще раз, но автоматический пистолет Коу вновь отозвался сухим щелчком сработавшего вхолостую курка.

— Не думаю, чтобы он позволил вам совершить нечто подобное. Знаете, у меня сложилось впечатление, что ваш новый хозяин весьма… щепетильно относится к собственности предприятия.

Крамби закричал и попытался спустить курок еще раз. В этот раз не было даже щелчка. Пистолет издал негромкое шипение — и беззвучно ссыпался на пол горстью алюминиевого порошка, оставив Крамби бессмысленно прижимать указательный палец к виску.

Он все еще не понимал, что все кончено. Отказывался верить. Как будто это могло как-то изменить его участь.

Крамби бросился к двери — еще одна бессмысленная попытка. Но, может, этот путь к бегству ему подсказывал не разум, бьющийся в сплетенных из колючей проволоки судорогах понимания, а тело, привыкшее искать кратчайшие и простейшие пути. Он не успел добежать до двери, успел сделать лишь несколько шагов. Потом его тело, распространявшее вокруг себя зыбкое свечение, замерло, точно оказалось окружено не прозрачным воздухом, а густым желе, и стало медленно подниматься в воздух.

Поднявшись фута на три, оно так и застыло, раскинув в стороны руки, поддерживаемое неярким свечением. Крамби хотел закричать, но не мог уже и этого. Его судорожно дергающиеся губы не могли исторгнуть крика. Лишь метались на белом лице беспомощными мотыльками перепуганные глаза. Лэйд не знал, что он ощущает в этот момент, но знал, что ни за какие деньги мира, ни за какие знания и силы не хочет испытать даже толику того, что чувствует сейчас мистер Энджамин Крамби, бывший владелец «Биржевой компании Крамби», сделавшийся ее самым ценным активом.

Лэйд отвернулся. Как бы здешний хозяин не распорядился своей новой собственностью, он не хотел этого видеть. Тем более, что все это уже не имело к нему никакого отношения. То, что случилось — и случится — с Крамби находилось в сфере иной компетенции, сфере, из которой Лэйд чертовски желал убраться.

В остальном разгромленный канцелярский отдел не переменился. В дверь не вошла, кутая лицо в капюшон, молчаливая фигура. Из развороченного паркета не ударили столбы пламени. Небо над ними не разорвал громоподобный голос. Если что-то и нарушало тишину, то лишь едва слышимые всхлипывания Крамби — звук, на который Лэйд старался не обращать внимания.

Забавно, подумал Лэйд, кутая подбородок в обрывки воротника, до чего мы, люди, вкладываем глубокий смысл в договора, которые заключаем, совершенно не задумываясь о том, с кем их заключаем и почему взяли на себя обязательство выполнять их условия. Если разобраться, вся наша сложно устроенная жизнь — беспорядочное переплетение договоров, суть многих из которых мы даже не пытаемся понять, но исполняем на протяжении тысячелетий. Наверно, такой уж мы биологический вид, что инстинктивно пытаемся договориться со всем, чего не понимаем, что нас пугает или тем, что не можем захватить.

Мы договариваемся со своей совестью, чтобы она не щипала нас за некоторые вещи. Мы договариваемся с нашими богами, задабривая их нелепыми и смешными подношениями и расчитывая взамен на вечную жизнь. Мы договариваемся с искусством, признавая некоторые его формы и изгоняя прочие. Мы договариваемся со всем, что нас окружает. С соседями, с войнами, с продавцами, с правилами приличия… Иногда мы пытаемся договориться даже с силами, о которых вовсе ничего не смыслим и, конечно, ни к чему хорошему это обыкновенно не приводит.