Воспоминания Петра Николаевича Врангеля - Петр Врангель

Для заключения соглашения с казаками обстановка была благоприятной. Самостийные течения потеряли у казаков всякое значение. Строевое казачество относилось к ним явно враждебно. Чувствуя недоверие в строевых частях, находясь в полной зависимости от правительства Юга России, атаманы и их правительства всячески искали сближения с главным командованием. Донской атаман генерал Богаевский и терский – генерал Вдовенко были сами но себе чужды «самостийности». Они лишь не имели достаточно широкого государственного кругозора, ни должной силы характера, чтобы бороться с демагогией казачьих политиканов.

Что касается кубанцев, то за сложением с себя звания атамана генералом Букретовым атаманская булава оказалась в руках председателя Кубанского правительства инженера Иваниса, весьма близкого к самостийным кругам Рады. Против него в среде Кубанских частей было большое озлобление, его считали одним из виновников позорной сдачи Кубанской армии. Собравшиеся, с моего согласия, 25 июня в Феодосии для обсуждения некоторых своих казачьих дел члены Кубанской рады объявили генерала Букретова и инженера Иваниса изменниками и потребовали сложения ими с себя полномочий, однако Иванис от этого отказался, ссылаясь на то, что постановление членов Рады незаконно, за отсутствием кворума. Последнее было справедливо. Вместе с тем Иванис официальным письмом уведомил меня, что считает для себя обязательным подписанное в апреле соглашение с главным командованием. В разговоре со мной он выражал готовность дополнить этот договор отдельным соглашением на намеченных мною основаниях. Члены Рады продолжали настаивать на сложении Иванисом своих полномочий. В одном из заседаний члены Рады единогласно объявили об избрании ими кубанским атаманом генерала Улагая. Постановление было явно незаконно. Это сознавал и сам генерал Улагай, категорически отказавшийся от принятия атаманской булавы. Помимо незаконности избрания, генерал Улагай указывал и на другие причины своего отказа. Он вообще уклонялся от политической деятельности, считая себя исключительно строевым начальником.

После долгих переговоров члены Рады согласились отложить вопрос о выборе нового атамана до того времени, когда Рада получит возможность собраться в законном составе.

Весьма озабочен я был вопросом о печати. С упразднением политической части штаба отдел печати переходил в ведение начальника гражданского управления. Как чины этого отдела, так и большинство цензоров на местах, были прежними служащими Освага. Осваг не без основания оставил по себе недобрую память. Там пристраивались те, кто имел руку, и состав служащих был чисто случайный. Ни опыта, ни определенных твердых убеждений в большинстве случаев у этих людей не было. За исключением одной серьезной газеты «Великая Россия», издававшейся под редакцией В. М. Левитского и при участии Н. Н. Львова, Н. Н. Чебышева и В. В. Шульгина, остальная печать была типично мелко провинциальной. Печать эта весьма слабо отражала значение русского национального дела и характер южнорусской власти в вопросах внешней и внутренней политики. Сплошь и рядом, преднамеренно или случайно, по вине редакции, или недосмотру, или непониманию цензора, в печать проскальзывали заметки, сообщения или статьи, долженствующие произвести за границей весьма для нас неблагоприятное впечатление.

В газете монархического направления «Русская Правда» издававшейся в Севастополе, появился целый ряд статей определенно погромного характера. Весьма дружественно к нашему делу расположенные представители Америки – адмирал Мак-Колли и Франции, заменивший генерала Манжена, майор Этьеван, почти одновременно один за другим пришли ко мне с номерами газеты в руках и предупреждали меня о том неблагоприятном впечатлении, которое помещенные в газете статьи неминуемо произведут на общественное мнение в этих странах. Я тогда же отдал приказ, объявив вновь выговор, и закрыл газету.

В настоящей сложной политической обстановке при господствующих на западе демократических влияниях и полной зависимости нас от западно-европейских государств приходилось быть особенно осторожным. Враждебные нам круги русской зарубежной общественности вели предательскую работу, подыгрываясь к западноевропейской демократии. В нашей борьбе хотели видеть борьбу не национальную, а националистическую, не освобождение, а реставрацию. Пользуясь всяким поводом: так в обращении моем к «русским людям», выпущенным в дни нашего перехода в наступление слово «хозяин», напечатанное к тому же крупным шрифтом, вызвало в левой прессе целую бурю – к сожалению, органы печати, подобные «Русской правде», давали к этому повод, 5-го июля в газете «Великая Россия» была помещена, имеющая декларативный характер, беседа моя с представителем этой газеты Н. Н. Чебышевым:

На днях я имел случай беседовать с генералом Врангелем о политике главного командования.

Генерал Врангель при этом высказал свои взгляды по общим вопросам политики, выдвинутым ходом событий.

За что мы боремся?

– На этот вопрос, – заявил генерал Врангель, – может быть только один ответ: мы боремся за свободу… По ту сторону нашего фронта, на севере, царит произвол, угнетение, рабство. Можно держаться самых разнообразных взглядов на желательность того или иного государственного строя, можно быть крайним республиканцем, социалистом, даже марксистом, и все-таки признавать так называемую советскую республику образцом самого небывалого, зловещего деспотизма, под гнетом которого погибает и Россия и даже новый ее, якобы господствующий, класс пролетариата, придавленный к земле, как и все остальное население. Теперь это не составляет тайны и в Европе. Над советской Россией приподнята завеса. Гнездо реакции в Москве. Там сидят поработители, трактующие народ как стадо. Только слепота и недобросовестность могут считать нас реакционерами. Мы боремся за раскрепощение народа от ига, какого он не видел в самые мрачные времена своей истории. В Европе долгое время не понимали, но теперь, по-видимому, уже начинают понимать то, что мы ясно сознаем: все мировое значение нашей домашней распри.

Если наши жертвы пропадут даром, то европейскому обществу, европейской демократии придется самим встать на вооруженную защиту своих культурных и политических завоеваний против окрыленного успехом врага цивилизации.

Хозяин

– Слову «хозяин» посчастливилось. Оно стало ходячим словом. Россия сейчас не имеет «хозяина». Им я себя никоим образом не считаю, что признаю долгом засвидетельствовать в самой решительной форме. Но я никак не могу признать «хозяином» земли русской неведомо кем уполномоченный московский совнарком – бурьян, выросший из анархии, в которую погружена Россия. «Хозяин» – это сам русский народ. Как он захочет, так и должна устроиться страна. Если он пожелает иметь монарха, Россия будет монархией. Если он признает полезной для себя республику – будет республика.