Эпоха бронзы лесной полосы СССР - Михаил Фёдорович Косарев

отражен в скульптуре Среднего Зауралья и в уральских писаницах. Скульптурными изображениями водоплавающей птицы украшалась прежде всего деревянная утварь. На Горбуновском торфянике найдены ковши и ложки, ручки которых украшены головой птицы (Эдинг, 1940, с. 34–44). В отличие от лосиных голов они лишены деталей и лишь своим силуэтом передают образ, имеющий устойчивую иконографию. При изготовлении этих предметов мастер добивался органического слияния птичьей головы с «телом»-сосудом. Некоторые из них отличаются особым изяществом, например, ковш с головой лебедя (рис. 122), другие менее совершенны, но в целом они составляют единую группу скульптуры, выполненную в определенной художественной манере, основу которой составляет силуэтный стиль, известный в лесной полосе с неолитической эпохи (Мошинская, 1976, с. 99).

Рисунки птиц известны на керамической посуде, где они вплетаются в ритмически повторяющиеся орнаментальные мотивы (Эдинг, 1940, с 69–72; Мошинская, 1976, с. 30–32). На зауральской керамике изображения плывущих птиц встречены в двух вариантах: схематизированные и более сложные; они выполнялись оттисками гребенчатого штампа. Рисунки птиц имеются и на памятниках Среднего Приобья. На одном сосуде из Самуся IV нарисована водоплавающая птица (Матющенко, 1973б, рис. 63, 9, 10). Рисунок выполнен желобчатой техникой. Птица показана в профиль с высоко поднятой головой и вертикально поставленным крылом. Тело дано в виде овала с крестом. Это — солярный символ, М.Ф. Косарев предполагает связь характеризуемого рисунка с тотемическими культами (Косарев, 1981, с. 254). По такой же иконографической схеме изготовлена и бронзовая фигурка птицы из Самусьского IV поселения: длинная шея, крючковатый клюв, поднятое крыло. Оперение хвоста и крыла передано отростками. Каноничность этой схемы подтверждает и рисунок птицы, выбитый на 5-м камне Томской писаницы (Окладников, Мартынов, 1972, рис. 81).

Интересен сосуд, найденный в жилище 5 поселения Тух-Эмтор в Васюганье (Кирюшин, Малолетко, 1979, рис. 13, 1), на котором с четырех сторон даны изображения хищной птицы. Голова и туловище выполнены в рельефе, крылья и хвост обозначены гребенчатым штампом. Ю.Ф. Кирюшин считает, что сосуд имел отношение к бронзолитейному производству, о чем свидетельствует, по его мнению, толстый слой нагара в верхней его части и сохранившиеся в жилище следы литья. Изображен скорее всего орлан-белохвост или коршун.

Птицы известны также на глиняной посуде поселения эпохи бронзы Тух-Сигат IV в Верхнем Васюганье.

В одном из жилищ этого памятника среди предметов бронзолитейного комплекса найден пятигранный сосуд, на каждой грани которого в традиционной манере (сочетание пластических и графических приемов) выделены фигурки птиц (?), вплетенные в общую орнаментальную канву. На закраинах венчика — зооморфные изображения, выполненные в рельефе (Кирюшин, 1983).

Изображения птиц характерны и для культур раннежелезного века. Обычно их делали из бронзы, в фас, с широко расставленными крыльями (как на тухэмторском сосуде), нередко они имели антропоморфные черты (Косарев, 1981, с. 254). Многие исследователи рассматривают их как прообразы обско-угорских тамг (Симченко, 1965, с. 3–4; Чернецов, 1971, с. 79).

Образы домашних копытных. Иную сюжетную направленность получает в бронзовом веке искусство населения лесостепных районов Тоболо-Иртышья. Более активные контакты с культурами степной полосы обусловили появление в нем таких образов, как конь и баран. Так, очень выразительна сланцевая голова лошади из Прииртышья, представляющая собой верхнюю часть какого-то составного культового предмета (рис 121, 11). Умелое сочетание высокого и низкого рельефа позволило мастеру достичь большого изящества в передаче образа. Два других изображения конских голов венчают каменные жезлы или песты. Экземпляр, найденный на берегу р. Бухтармы (Мошинская, 1976, с. 70), имеет длину около 50 см. Здесь прослеживается воздействие бронзового литья: это резкие, как бы нарочито выступающие грани, моделирующие морду животного. Сопоставление этого изображения с иртышской скульптурой говорит о единстве приемов трактовки образа; детали морды выполнены в рельефе, акцентирована вздыбленная грива животного и поднятые кверху уши. В той же манере вырезана голова лошади меньших размеров на каменном песте из Семипалатинского музея (Черников, 1960, рис. 21). Стилистически к этим скульптурам примыкают еще два зооморфных изображения из Прииртышья, одно из которых, по предположению В.И. Мошинской, передает голову верблюда (Мошинская, 1976, с. 70).

Все эти изделия — случайные находки, и поэтому датировка их затруднена. Тем не менее, они составляют компактную группу каменной скульптуры, стилистической особенностью которой является трактовка деталей выступающими плоскостями. Это позволило В.И. Мошинской (1976, с. 72) сопоставить их с антропоморфной фигуркой из Нуры, выполненной в той же манере сочетания высокого и низкого рельефа, что и голова коня из Омского музея. Нуринскую находку В.И. Мошинская убедительно датирует эпохой бронзы, привлекая в качестве аналогий одну из антропоморфных скульптур Самуся IV и человеческую фигурку на навершии бронзового ножа из могильника Ростовка в низовьях Оми. Композиционно иртышские каменные песты сопоставимы с рассмотренными ранее пестами, увенчанными медвежьими головами. Возможно, они принадлежат к тому же кругу тотемно-фаллических культовых изделий.

Уникальна скульптурная группа коня и лыжника на рукояти бронзового ножа из Ростовкинского могильника (Матющенко, 1970, рис. 5). Выделены мускулы животного, морда тщательно детализирована, ощущается трепет «дышащих» ноздрей. В высоком рельефе выполнены грива и торчащие уши коня. Еще большей экспрессией пронизана фигура лыжника. Фигурка лошади на рукоятке ростовкинского ножа сопоставима с изображением коней на навершии бронзового ножа из Сейминского могильника в бассейне Оки (Бадер, 1970б, рис. 52). Ноги и там и здесь даны в характерной для уральской скульптуры манере: передние — прямые, задние — под углом (ср. с деревянным лосем из Горбуновского торфяника). Сравнительный анализ обоих изображений фиксирует их стилистическое единство, которое особенно проявляется в передаче рельефов деталей головы животного: стоящая грива, выступающие плоскости глаз и т. д.

Появление изображений барана у лесостепного населения Западной Сибири — видимо, результат контактов со степняками, в искусстве которых этот образ известен с эпохи ранней бронзы. В этой связи интересны два изображения бараньей головы из камня, найденные в Хакасско-Минусинской котловине и хранящиеся в Минусинском и Хельсинском музеях (Tallgren, 1938), а также происходящий оттуда же каменный сигарообразный стержень с головой барана (Радлов, 1894, табл. XXII). Подобные стержни принято относить к окуневской культуре (Леонтьев, 1975, с. 65). Среди окуневских каменных изваяний известны два с высеченными вверху скульптурными головами баранов (Вадецкая, 1967, табл. 22; Липский, 1970а, рис. 10). От западносибирских окуневские скульптуры отличаются сочетанием при оформлении морды животного рельефа с гравировкой.

Наскальные изображения. Полнее всего исследованы на Урале (Чернецов, 1964б, 1971), где они выполнялись охрой. Анализ и классификация уральских наскальных рисунков по сюжетам позволили В.Н. Чернецову выявить повторяемость определенных композиций на скалах разных рек. Используя параллели из обрядности и искусства