Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма

Поскольку король попросил его остаться, г-н де Лавогийон решил, что его величество, понимая тяжесть этой утраты, хочет ее как-нибудь возместить. Когда образование молодого человека завершено, воспитателя принято благодарить. Это побудило герцога де Лавогийона, человека весьма чувствительного, усугубить это свое качество: во время обеда он подносил к глазам платок, демонстрируя печаль по поводу утраты ученика. После десерта он даже разрыдался, но, оставшись наконец один, несколько успокоился. Просьба короля снова вызвала появление платка и слез.

— Подойдите ко мне, мой бедный Лавогийон, давайте побеседуем, — проговорил король, удобно усаживаясь в кресле-кушетке.

— К услугам вашего величества, — ответил герцог.

— Садитесь здесь, дорогой мой, вы, должно быть, очень устали.

— Садитесь, государь?

— Да, вот сюда, без церемоний.

С этими словами Людовик XV указал герцогу на табурет, поставленный таким образом, что свет падал прямо в лицо воспитателя, тогда как лицо короля оставалось в тени.

— Ну вот, дорогой герцог, воспитание и завершено, — начал Людовик XV.

— Да, государь. И Лавогийону остается лишь вздыхать.

— Прекрасное воспитание, ей-богу, — продолжал король.

— Вы слишком добры, ваше величество.

— Оно делает вам честь, герцог.

— Вы льстите мне, государь.

— Дофин, насколько я понимаю, — один из ученейших принцев в Европе?

— Полагаю, да, ваше величество.

— Хороший историк?

— Весьма.

— Прекрасный географ?

— Государь, дофин умеет вычерчивать карты, какие не под силу даже инженеру.

— Он умелый токарь?

— Ах, государь, как вы щедры на комплименты! Но токарному делу учил его не я.

— Неважно, он ведь в нем преуспел?

— И даже в совершенстве.

— В часовом деле тоже? Он так ловок!

— Изумительно, государь.

— Уже полгода все мои часы идут безукоризненно, словно колеса кареты. А ведь это он их регулирует.

— Это уже механика, государь, а в ней, должен признаться, я ничего не смыслю.

— Ну ладно, а математика? Навигация?

— Да, этими науками я всегда старался заинтересовать его высочество дофина.

— Он в них весьма силен. Однажды вечером я слышал, как он разговаривал с господином де Лаперузом[153] о тросах, вантах и бригантинах.

— Да, государь, это все морские термины.

— Он рассуждает о них, словно Жан Барт[154].

— Но он и в самом деле хорошо разбирается в морском деле.

— И всем этим он обязан вам.

— Ваше величество с лихвою вознаграждает меня, признавая мои заслуги, впрочем крайне скромные, в том, что его высочество дофин в результате учения приобрел столь ценные познания.

— Но я действительно полагаю, герцог, что из дофина выйдет хороший король, правитель и отец семейства. Кстати, герцог, — с нажимом повторил король, — из него выйдет хороший отец семейства?

— Я думаю, государь, что среди добродетелей, скрывающихся в сердце у дофина, присутствует и эта, — наивно ответил де Лавогийон.

— Вы меня не поняли, герцог, — возразил Людовик XV. — Я спрашиваю, выйдет ли из него хороший отец семейства?

— Я и в самом деле не понимаю вас, ваше величество. Какой смысл вы вкладываете в этот вопрос?

— Какой смысл? Смысл… Вы ведь знаете Библию, герцог?

— Разумеется, я читал ее.

— Значит, вы знаете, кто такие патриархи?

— Безусловно.

— Так выйдет из него хороший патриарх?

Де Лавогийон взглянул на короля, словно тот говорил по-китайски, и, теребя в руках шляпу, ответил:

— Государь, он хочет одного — стать великим королем.

— Простите, герцог, но я вижу, что мы не понимаем друг друга, — продолжал настаивать король.

— Государь, я прилагаю все усилия…

— Ладно, — решился король, — попробую говорить яснее. Вы знаете дофина, как собственного ребенка, не так ли?

— Разумеется, государь.

— Его вкусы?

— Да.

— Его любовные страсти?

— Что касается его любовных страстей, государь, — это другое дело: будь они у него, я вырвал бы их с корнем. Но к счастью, мне не пришлось этого делать: у его высочества дофина нет любовных страстей.

— К счастью, вы говорите?

— Но разве это не так, государь?

— Стало быть, их у него нет?

— Нет, государь.

— Ни одной?

— Ни одной, ручаюсь.

— Вот этого-то я и боялся. Из дофина выйдет превосходный король, превосходный правитель, но он никогда не станет хорошим отцом семейства.

— Увы, государь, вы никогда не говорили мне, чтобы я готовил дофина и в этом направлении.

— В этом моя ошибка. Нужно было подумать, что в один прекрасный день он женится. Ну хорошо, пусть у него нет страстей, но вы ведь не считаете, что он безнадежен?

— Как вы сказали?

— Я говорю, что, надеюсь, вы не считаете, что у него никогда не появятся любовные страсти?

— Я боюсь, государь.

— Как — боитесь?

— Вы мучаете меня, ваше величество, — жалобно проговорил несчастный герцог.

— Господин де Лавогийон! — в нетерпении вскричал король. — Я спрашиваю вас ясно: будет или нет герцог Беррийский хорошим супругом — неважно, в конце концов, со страстью или без оной. Я оставляю в стороне его способности быть отцом семейства и патриархом.

— На это я не могу дать вашему величеству точного ответа.

— Как! Вы не можете мне этого сказать?

— Не могу, потому что не знаю, государь.

— Не знаете? — в изумлении воскликнул король столь громко, что парик на голове г-на де Лавогийона затрясся.

— Государь, герцог Беррийский жил под кровом вашего величества невинным ребенком, который был занят лишь учением.

— Этот ребенок, сударь, уже не учится, он женится.

— Государь, я был воспитателем его высочества…

— Вот именно, сударь, и должны были научить его всему, что необходимо знать.

С этими словами Людовик XV пожал плечами, развалился в кресле и, вздохнув, добавил:

— Так я и знал.

— Боже мой, государь…

— Вы знаете историю Франции, не так ли, господин де Лавогийон?

— Всегда считал и продолжаю считать, что да, государь, если, конечно, ваше величество не убедит меня в противном.

— Тогда вам должно быть известно, что произошло со мною накануне моего бракосочетания.

— Нет, государь, этого я не знаю.

— Бог мой, так вам ничего не известно?

— Но, быть может, ваше величество соблаговолит рассказать мне об этом?

— Слушайте, и пусть это послужит вам уроком при воспитании других моих внуков, герцог.

— Я весь внимание, государь.