Свет далекой звезды - Ирина Леонидовна Касаткина

Дима выбрал себе палатку на отшибе под большой чинарой рядом с огромной клумбой калл, похожих на языки пламени. Над клумбой постоянно кружили дивной красоты бабочки. Диме удалось поймать одну из них. Не дыша, он приблизил два пальца к ее сомкнутым крылышкам и быстро соединил. Снаружи крылышки оказались жемчужно-голубыми, а изнутри красновато-коричневыми со сложным, изумительно красивым узором. Чем-то она напомнила ему Лену — своей беззащитной красотой, что ли? Впрочем, все прекрасное, что ему доводилось видеть, напоминало ему Лену.

Внутри палатки имелись две деревянные кровати, две тумбочки, небольшой столик и две табуретки. Поминутно выглядывая, Дима быстро сдвинул кровати и плотно задвинул змейку. За этим занятием и застал его Саша. Со словами “идем, чего скажу” — он подтащил его поближе к кустам.

— Димка, я договорился. Хочешь сегодня, хочешь завтра. Девка что надо! Губастая, грудастая, а чемодан — во! И имя подходящее — Маша Быкова. Она посудомойкой работает, здешняя. Что скажешь?

— Ладно, шепни ей — завтра после завтрака. Когда все будут на море. А что я ей буду должен? Она же, наверно, не за просто так?

— Да ничего не должен. Говорит: если парень хороший, то и за так согласна. Здесь мало хороших парней — одни чучмеки.

Через час Гена, примчавшись на почту, отправил телеграмму следующего содержания:

— Лена выезжай сегодня 652ым встречу Дима

Получив ее, Лена сначала удивилась, но потом подумала, что у Димы кончилось последнее терпение. И засобиралась на вокзал, откуда они с Ольгой только что прибыли. Даже не поела, как следует. Билетов на этот поезд не было, но ей удалось уговорить проводницу взять ее в свое купе. Когда та узнала о телеграмме, то посочувствовала влюбленным, не видевшимся целый месяц, и разрешила. Всего-то и ехать одну ночь, а утром уже там.

— Поезд приходит в девять тридцать — лихорадочно соображал Гена. — Подниматься сюда от станции минут пятнадцать. Значит, надо, чтобы свидание началось около десяти. Надо подстраховаться.

Он перехватил Машу уже в поселке, когда та возвращалась с работы, и, показав ей сто долларов, предложил:

— Мне известно, что у тебя завтра свидание с одним парнем. Если начнешь его в такое-то время, эта зелень твоя.

Маша была ленива и нелюбопытна. Когда начинать, ей было абсолютно все равно. Зато стодолларовая купюра была так привлекательна, что она, не раздумывая, согласилась.

И ловушка, тщательно подготовленная Геной, захлопнулась.

Ровно без четверти десять Дима, убедившись, что его никто не видит, на полусогнутых, с колотившимся сердцем проник в свою палатку и тщательно задвинул змейку. Маша без ничего лежала на кровати и весело на него поглядывала. Диме мучительно захотелось повернуться и сбежать, но она поймала его за руку и потянула к себе.

— Ну чего ты? — сказала она со смешком. — Испугался? Мальчик, да? Влезай, тебе понравится.

И Дима полез. Как и любой бы на его месте. А что ему оставалось делать?

В это самое время Лена с двумя студентами, приехавшими вместе с ней, поднималась по тропинке, ведущей в лагерь. Дима почему-то ее не встретил, но это Лену не смутило. Мало ли что — может, он чем-то занят.

Когда она, озираясь, зашла на территорию лагеря, перед ней внезапно, как черт из табакерки, выскочил Гена. Он схватил ее за руку и куда-то потащил.

— Откуда ты здесь взялся? — изумилась девушка. — И куда ты меня тащишь? Отпусти сейчас же!

— Послушай, Лена, — торопливо заговорил Гена. — Пойдем со мной, не бойся. Это недалеко, вон к той палатке. Я тебе что-то покажу.

— Никуда я с тобой не пойду! — уперлась Лена. — Опять какую-то гадость задумал? Знаю я тебя.

— Даю честное слово — что-то покажу и исчезну. Тебе будет очень-очень интересно, вот увидишь! Это тебя напрямую касается.

Он подтащил ее к палатке под большой чинарой и рукой с зажатой в ней финкой сделал два коротких взмаха. Вырезанный лоскут парусины мягко упал внутрь палатки, образовав большое отверстие в форме равнобедренного треугольника.

И Лена увидела.

Ее толстое колено. Растянутые мокрые губы.

И его искаженное лицо.

Мутная тошнота подступила к горлу Лены. Замерев от ужаса, она глядела на них, не мигая. Так вот значит, как это бывает! И с ней бы он также? Нет, нет, ни за что на свете, никогда!

Дима посмотрел на нее невидящим взглядом и отвернулся. Через некоторое время он снова повернул голову на свет, и только тогда его взгляд прояснился.

Он увидел ее.

— Не-е-ет! — закричал он в ужасе. — Лена, не надо, не смотри! Это неправда, непра-а-а…

Но Лена уже не слышала его. Раскинув руки, не разбирая дороги, она, как птица, понеслась прочь.

Разрывающая душу боль терзала ее. Это любовь рвалась оттуда и, вылетая, кровавыми клочьями повисала на ветвях деревьев. И скоро на ее месте осталась одна огромная кровоточащая рана.

В багровом тумане, ничего не видя перед собой, она летела все вниз и вниз. И вероятно ее Ангел-хранитель носился в те мгновения над нею, иначе она обязательно зацепилась бы за корни растений, пересекавшие тропинку, и покатившись с крутизны, сломала бы себе шею. Но она не споткнулась ни разу.

Внезапно высокий крест с раскинутыми горизонтально руками вырос у нее на пути. Она ударилась о него и отскочила.

— Чего ты теперь хочешь? — загрохотал крест громовым голосом, эхом прокатившимся по горам.

— Я хочу, — в отчаянии закричала она, — я хочу, чтобы тебя не было!

Ведь он стоял прямо у нее на пути, мешая ей бежать.

И его не стало.

А она понеслась дальше и скоро очутилась внизу. Прямо по рельсам, ничего не соображая, она побежала на станцию. Из черного жерла тоннеля весь в дыму и пламени с грохотом вылетел поезд. Он подхватил ее и унес в своем чреве неведомо куда.

Гена долго стоял, оглушенный ее словами. Она хочет, чтобы его не было — вот, чего она хочет. Ее желания для него всегда были законом. Он всю жизнь стремился выполнять все ее желания и это выполнит тоже. Она хочет, чтобы его не было — и его не станет.

Гена понимал, что совершил величайшую подлость. И ни капли не жалел о содеянном. Она не будет с этим подонком — вот что главное! Он понял это сразу, как только взглянул на ее лицо там, у палатки. Он выполнил обещание себе и Маринке, − и дальше жить было незачем. Своим поступком он заслужил презрение всего мира. Никто во