ГУЛАГ - Энн Эпплбаум

Между тем национальные землячества в особых лагерях становились сильнее, связи между ними крепли. Типичен для этого времени опыт Виктора Булгакова, арестованного в ночь с 4 на 5 марта 1953 года, в день смерти Сталина, за участие в антисталинской молодежной организации. Вскоре его отправили в Минлаг – особый лагерь, входивший в угледобывающий комплекс заполярной Инты.

То, как Булгаков описывает атмосферу Минлага, резко отличается от лагерных воспоминаний более ранней эпохи. Совсем юный, он попал в хорошо организованное антисталинское и антисоветское сообщество. Регулярно происходили забастовки и другие акты протеста. Было несколько четко очерченных национальных группировок, каждая со своим лицом. “У прибалтов была тесно сплоченная организация, но без грамотной иерархии, а оуновцы, украинцы, были очень высокоорганизованны, у них старшие были еще с воли, они знали друг друга, у них структура возникала на месте почти автоматически”.

Были в лагере и люди коммунистических убеждений. Они подразделялись на две категории – на тех, кто по-прежнему придерживался линии партии, и тех, кто верил в коммунистические идеи, но стоял за реформы в стране. Появились антисоветски настроенные марксисты – в прежние годы такое было немыслимо. Организация, к которой принадлежал Булгаков, была близка к Народно-трудовому союзу (НТС) – оппозиционному движению, ставшему хорошо известным одно-два десятилетия спустя. “Почему-то КГБ боялось этого страшно”, – сказал об НТС Булгаков.

Зэки более ранних поколений были бы, помимо прочего, потрясены лагерными занятиями Булгакова. Заключенные Минлага выпускали подпольную рукописную газету. Они прижали “придурков” – те в результате начали бояться заключенных. Они брали на заметку стукачей. Такое происходило и в других особых лагерях. Жестокую войну со стукачами описал Дмитрий Панин:

Расплата с пособниками чекистского террора – стукачами – велась систематически в течение восьми месяцев. Уничтожено было сорок пять человек. Операциями руководили из строго законспирированного центра <…>. Мы были свидетелями того, как ряд заключенных, не выдерживая ожидания и стремясь избежать своей участи, убегали в лагерную тюрьму, куда их прятали от неминуемой, как им казалось, расправы. Беглые стукачи содержались все в одной камере, получившей прозвище “забоюсь”[1737].

Один историк лагерей пишет, что “в 1952‑м расправы со стукачами на Воркуте стали таким обыденным явлением, что никого не удивляли”[1738]. Это очередной пример того, как лагерная жизнь в сгущенном, усиленном виде отражала жизнь вне лагерей. Антисоветские партизанские организации на Западной Украине тоже активно уничтожали доносчиков, и их участники принесли одержимость такими расправами с собой в лагеря[1739]. Понимая это, начальство лагпункта, где сидел Панин, надумало отделить украинцев от всех остальных, поскольку считало, что охоту на стукачей ведут главным образом украинцы. Но подобные меры не приносили результата[1740].

В 1953 году в Минлаге солагерники Булгакова собирали сведения о численности и составе лагерей и переправляли эти сведения на волю, используя дружественно настроенных охранников и приемы конспирации, которые в 1970‑е и 1980‑е годы будут оттачивать в лагерях диссиденты (об этом еще пойдет речь). Обязанностью Булгакова было прятать эти документы, сочинять и хранить песни и стихи, поднимающие дух заключенных. Леонид Ситко делал то же самое в Степлаге. В подвале строящегося здания он устроил тайник, где хранил “короткие рассказы о судьбах людских, письма погибших лагерников, краткий отчет врача Г. В. Мышкиной об умышленном создании нечеловеческих условий в томских лагерях (статистика, факты смерти от дистрофии и т. п.), очерк зарождения и развития казахстанских лагерей, подробная справка о Степлаге, а также стихи”.

И Ситко, и Булгаков верили, что когда-нибудь лагеря ликвидируют, бараки сожгут и спрятанное можно будет извлечь. Двадцатью годами раньше никто не осмелился бы даже подумать такое, не то что совершать такие поступки.

Тактика и стратегия конспирации очень быстро распространялись по системе особых лагерей, чему способствовала сама администрация ГУЛАГа. Стараясь разбивать зарождавшиеся подпольные организации, заключенных постоянно переводили из лагеря в лагерь, но в специфической обстановке особых лагерей это приводило к обратным результатам – к росту сопротивления[1741].

В Заполярье лето очень короткое и довольно жаркое. Реки вскрываются в конце мая. Дни становятся все длиннее, и наконец ночь исчезает совсем. С какого-то момента в июне, а в некоторые годы только в июле, солнце вдруг становится поистине яростным. Иногда это длится месяц, иногда два. Мгновенно, за считаные дни, распускаются все северные цветы, и на несколько коротких недель тундра покрывается ярким ковром. Людям, девять месяцев почти безвылазно просидевшим в помещении, лето приносит непреодолимое желание выйти наружу, стать свободными. В те несколько жарких летних дней и белых ночей, что я провела в Воркуте, горожане проводили на улицах, казалось, круглые сутки – гуляли по улицам, сидели в парках, беседовали у дверей домов. Неслучайно в лагерях именно на весну приходилась большая часть попыток побега. И неслучайно три самых значительных, самых опасных и самых известных восстания заключенных произошли весной или летом.

В Горлаге – особом лагере в составе Норильского комплекса – обстановка накалилась к весне 1953-го. Осенью предыдущего года в лагерь из Караганды за участие в массовых беспорядках, убийства, побеги и неповиновение были переведены 1200 человек, “в основном осужденных за повстанческую деятельность в районах Западной Украины и прибалтийских республик”. Согласно документам МВД, еще по дороге в Норильск украинцы организовали “повстанческий штаб”.

По сведениям, которые сообщили заключенные, в течение нескольких дней после прибытия этапа в лагере кирками были зарублены четверо стукачей[1742]. К весне 1953‑го новоприбывшая группа, сильно разозленная из-за амнистии, которая обошла заключенных Горлага стороной, создала, как сказано в документе комиссии МВД, “антисоветскую организацию”. Скорее всего, это означает, что были усилены уже существовавшие национальные организации.

На протяжении мая в лагере назревали волнения. 25 мая при конвоировании “за неподчинение охране” был убит заключенный. На следующее утро заключенные двух лаготделений не вышли на работу. В тот же день при переговорах с соседней женской зоной к заключенным <…> было незаконно применено оружие, в результате 7 заключенных <…> были ранены. 4 июня заключенные сломали деревянный забор, отделявший штрафной барак от жилой зоны, и освободили 24 человека. При этом они схватили и попытались взять в заложники оперуполномоченного. “В ответ на это было применено оружие, в результате 5 заключенных убито и 14 ранено”. 5 июня из шести лаготделений в волнениях уже участвовало пять, в которых содержалось 16 379 заключенных. Войска окружили лаготделения, все выходы были блокированы[1743].