ОНО - Стивен Кинг

— Мы все ждем тебя, — скрипела ведьма, а ее когти скребли по столу, оставляя на нем глубокие полосы. — О, да, да!

Лампы над головой обернулись шарами, сделанными из засахаренных леденцов. Деревянные панели были сделаны из карамели. Она посмотрела вниз и увидела, что ее туфли оставляют следы на паркете, который не был паркетом, а состоял из кусков шоколада. Запах сладостей вызывал отвращение.

О, Боже! Да это же ведьма Гензеля и Гретель, та самая, которой я боялась больше всего, потому что она пожирала детей.

— Ты и твои друзья, — скрипела ведьма, смеясь. — В пещеру! В печку — пока горячая! — Она смеялась и скрипела. А Беверли побежала к двери, но бежала, как во сне, медленно. Голос ведьмы сверлил ей мозг. Беверли передернуло. Холл был выложен из сахара и нуги, карамели и клубничного повидла. Ручка двери, сделанная из поддельного кристалла, когда она вошла сюда, превратилась в чудовищный сахарный алмаз.

— Я беспокоюсь о тебе, Бевви, очень беспокоюсь… Она обернулась, пряди рыжих волос развевались перед ее лицом, она увидела своего отца, спешащего к ней из холла, на нем был черный халат ведьмы и камея в виде скальпа; его руки сжимались и разжимались, губы усмехались слюнявой улыбкой.

— Я бил тебя, потому что хотел тебя, Бевви, — вот и все, что я хотел сделать с тобой, я хотел тебя, я хотел тебя съесть всю, я хотел сосать тебя, я хотел зажать тебя между зубами, йум-йум! О, Бевви! Я хотел посадить тебя в печь, пока она горячая… и чувствовать твою попку… твою толстенькую попку… А когда она станет достаточно толстой, съесть… съесть…

Взвизгнув, она схватилась за ручку двери, дернула ее и выскочила на крыльцо. Далеко в тумане, как будто плавающие видения, она видела автомобили, снующие взад и вперед, и женщину, толкающую тележку с продуктами с рынка на Костелло-авеню.

Я должна выбраться отсюда, — подумала она, — это совершенно ясно. Там настоящая жизнь, только бы мне выбраться отсюда.

— Зачем тебе убегать, здесь так хорошо, — сказал ей, смеясь, отец (мой бапа). — Мы так долго тебя ждали. Будет здорово. Будет весело.

Она оглянулась. Теперь отец был одет не в черное платье ведьмы, а в клоунский костюм с большими оранжевыми пуговицами. На нем был колпак, в 1958 году вошедший в моду благодаря Фессу Паркеру из диснеевского мультика о Деви Крокетте. В одной руке у него была связка воздушных шариков. В другой он держал ножку младенца, похожую на цыплячью лапку. На каждом шарике было написано: «ОН ПРИШЕЛ ИЗ ДРУГОГО МИРА».

— Скажи своим друзьям, что я последний из умирающей расы, — сказал он ухмыляясь и спустился за ней по ступенькам крыльца. — Я единственный уцелел на погибшей планете. Я пришел сожрать всех женщин… и изнасиловать всех мужчин… и научиться делать мятные жвачки! И танцевать твист!

Оно начало крутиться и вертеться с шариками в одной руке, с чудовищной кровавой ногой — в другой. Клоунский костюм хлопал и раздувался, хотя Беверли не чувствовала ветра. Ее ноги ослабли, и она рухнула на тротуар, выставив вперед руки, чтобы защититься от удара, который пришелся ей в плечо. Женщина с тележкой остановилась, оглянулась назад в растерянности, но потом заспешила прочь от этого места.

Клоун снова подошел к ней, отбросив ногу в сторону. Она упала на лужайку с неописуемым стуком. Беверли лежала на тротуаре, свернувшись, уверенная, что все происходящее — сон, что скоро она должна проснуться, это не может быть правдой, это сон. Она думала, что это неправда до того момента, пока клоун не коснулся ее своими скрюченными когтистыми лапами. Оно было в реальности. Оно могло убить ее. Как убивало детей.

— В аду знают твое настоящее имя! — закричала она вдруг. Оно отскочило, и на мгновение показалось, что ухмылка на его губах, внутри нарисованной огромной красной улыбки, превратилась в подобие гримасы ненависти и боли… а возможно, и страха. Это могло быть только в ее воображении, и она, конечно же, не имела понятия, почему сказала такую странную вещь, но этим она выиграла время.

Она встала и побежала. Скрипящие, хрипящие и хрюкающие голоса, безумные и испуганные, вопили: «Почему ты не смотришь, куда ты идешь, ты, трусливая дура!» Грузовик, развозящий продукты, едва не сбил ее, когда она бросилась через улицу, как ребенок за мячиком; она опомнилась только тогда, когда уже стояла на противоположной стороне улицы, тяжело дыша и чувствуя острую боль в левом боку. Хлебный грузовик поехал дальше по Мейн-стрит.

Клоун исчез. Нога исчезла. Только дом все еще стоял на старом месте. Но лишь сейчас она заметила, какой он был пустынный и заброшенный — окна заколочены, ступеньки на лестнице треснули и провалились.

Была ли я там на самом деле или мне все это приснилось?

Но ее джинсы были грязные, ее желтая блузка в пыли. А на пальцах все еще налип шоколад. Она вытерла пальцы о джинсы и поспешила прочь; лицо горячее, спина холодная, как лед, в глазах и голове пульсировала кровь.

Мы не можем бороться с этим Нечто, кем бы оно ни было. Оно даже хочет, чтобы мы попробовали. Оно хочет свести старые счеты. Не может примириться с ничьей, я полагаю. Нам лучше убраться отсюда, просто уйти…

Что-то коснулось ее икры, легкое, как дуновение ветерка. Она отскочила, слегка вздрогнув. Она посмотрела вниз и сжалась, закрыв рот рукой. Это был шарик — желтый, как ее блузка. На боку синей краской было написано: «Пьявильно, Кьелик». Она стояла, наблюдая, как он уносится вверх по улице легким весенним ветерком.

Да, это было, когда Генри и его друзья гнались за мной, перед концом школы…

Ричи шел вдоль по набережной канала мимо Бассей-парка. Вот он остановился, сжав кулаки в карманах, глядя на Мост Поцелуев и не видя его. Я улизнул от них в отдел игрушек Фриза.

Со времени их безумного ланча он прогуливался бесцельно, стараясь привести в порядок мысли о том, что было в печенье… или показалось, что оно там было. Он думал, что скорее всего ничего оттуда не вылезало. Это была групповая галлюцинация, вызванная всеми этими дерьмовыми вещами, о которых они говорили. Лучшим доказательством того был факт, что Роза абсолютно ничего не видела. Конечно, родители Беверли тоже никогда не видели крови, которая текла из крана в ванной комнате, но это не одно и то же. Но почему?!

— Потому что мы уже взрослые люди, — пробормотал он и обнаружил, что эта мысль абсолютно нелогична и не имеет силы. Это могло быть такой же чепухой, как детская считалка.