Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Анри Феваль

Он мог позволить себе бросить с высоты своей страсти вызов миру язвительности, он мог в XVIII веке, веке неверия, поднимать призраков из могил перед лицом самого регента. В зале не было ни единого человека, кто не поддался бы ужасу этой грозной борьбы. Все сидели, разинув рты и напряженно внимая; когда Лагардер умолкал, в наступившей тишине слышно было, как люди переводят дух.

— Вот мои свидетели, — снова начал Лагардер, — и мертвый заговорит, клянусь, порукой в том — моя голова. Что же касается доказательств, то они здесь, у вас в руках, господин Гонзаго. Моя невиновность покоится в этом конверте с тремя печатями. Вы сами извлекли на свет божий этот документ, и он вас погубит. Теперь уже вы не можете его спрятать, он принадлежит правосудию, которое наступает на вас со всех сторон. Чтобы достать это оружие, которое вас же и сразит, вы проникли ко мне в дом, словно ночной воришка, сломали замок моей двери и разбили мою шкатулку — вы, принц Гонзаго!

— Ваше высочество, — взмолился принц, глаза которого налились кровью, — велите этому несчастному замолчать!

— Защищайтесь, принц, — во весь голос вскричал Лагардер, — и не просите, чтобы мне заткнули рот! Нам обоим — и вам, и мне — будет разрешено говорить, потому что между нами стоит смерть, а его высочество сам изволил сказать, что слова умирающего священны!

Лагардер стоял, высоко подняв голову. Гонзаго машинально взял в руки конверт, который положил было на стол.

— Вот доказательство! — воскликнул Лагардер. — Время настало — сломайте печати. Ломайте, говорю вам! Чего вы боитесь? В конверте лежит всего один лист — свидетельство о рождении мадемуазель де Невер.

Скрюченные руки Гонзаго дрожали. То ли намеренно, то ли случайно Бонниве с двумя гвардейцами подошел к принцу. Они встали между столом и судьями, лицом к регенту, словно ожидая его распоряжений. Гонзаго медлил: печати оставались пока нетронутыми. Лагардер сделал еще один шаг в сторону стола. В глазах его блестела сталь.

— Принц, вы, наверное, догадываетесь, что там есть что-то еще? — тихо проговорил он, и собравшиеся вытянули шеи, чтобы лучше слышать. — Я скажу вам что. На обороте свидетельства есть три строчки — три строчки, написанные кровью. Так говорят те, кто лежит в могиле!

Гонзаго уже дрожал с головы до ног. В уголках его рта выступила пена. Регент наклонился над головой де Вильруа, упираясь рукой в стол, за которым сидел президент. В напряженной тишине вновь зазвенел голос Лагардера:

— Господу было угодно, чтобы эта тайна была покрыта мраком в течение двадцати лет. Господь не хотел, чтобы голос мстителя раздался в пустоте. Теперь Господь собрал здесь первых вельмож королевства под началом главы государства — теперь пора. В ночь своей гибели Невер был рядом со мной. Это случилось за несколько минут до схватки. Он уже видел, как блестят в ночи шпаги убийц, сгрудившихся на дальнем конце моста. Он помолился, а затем пальцем, смоченным в собственной крови, написал на обороте этого листка три строчки, в которых сообщил о готовящемся преступлении и назвал имя убийцы.

Гонзаго застучал зубами. Он попятился к столу; казалось, его скрюченные пальцы вот-вот сотрут в порошок ненавистный конверт. Оказавшись рядом с одним из канделябров, он, не оглядываясь, трижды поднял и опустил его. Это был условный сигнал для его клевретов.

— Смотрите! — шепнул кардинал де Бисси на ухо господину Мортемару. — Он совсем обезумел!

Остальные молчали, затаив дыхание.

— Имя здесь! — продолжал Лагардер, указывая связанными руками на конверт. — Подлинное имя убийцы, красным по белому. Вскройте конверт, и мертвый заговорит!

Гонзаго, потеряв голову от ужаса и обливаясь потом, бросил затравленный взгляд в сторону судей. Их отгораживали от него Бонниве и гвардейцы. Тогда он повернулся спиною к подсвечнику и дрожащей рукой, в которой был зажат конверт, поднес его к пламени. Конверт занялся. Лагардер видел все это, но вместо того, чтобы тут же уличить врага, воскликнул:

— Читайте! Читайте вслух! Пусть все знают, кто убийца — я или вы!

— Он сжигает конверт! — вскричал Вильруа, услышав, как трещит в огне бумага.

Бонниве и гвардейцы обернулись и закричали что есть сил:

— Он сжег конверт, в котором было имя убийцы!

Регент резко подался вперед.

Лагардер, указывая на остатки документа, догоравшие на полу, сказал:

— Мертвый заговорил!

— Что там было написано? — спросил регент, чье волнение достигло предела.

— Ничего, — ответил Лагардер.

Затем, среди всеобщего ошеломления, он громогласно повторил:

— Ничего! Ничего — понимаете вы это, господин Гонзаго? Я пошел на хитрость, и ваша нечистая совесть толкнула вас в ловушку. Вы сожгли документ, в котором, по моим словам, содержалось свидетельство против вас. Вашего имени там не было, но сейчас вы сами расписались под убийством. Это голос мертвого — он заговорил!

— Мертвый заговорил, — глухо повторил кто-то из присутствующих.

— Пытаясь уничтожить доказательство, — проговорил господин Вильруа, — убийца тем самым себя выдал.

— Это признание виновного! — как бы нехотя произнес президент де Ламуаньон. — Приговор Огненной палаты может быть отменен.

До этих пор регент, у которого от негодования перехватило горло, молчал. И тут он вдруг воскликнул:

— Убийца! Убийца! Арестовать его!

В мгновение ока Гонзаго обнажил шпагу. Одним прыжком он пролетел мимо регента и яростно ударил Лагардера в грудь. Тот вскрикнул и покачнулся. Принцесса поддержала его.

— Тебе не придется насладиться победой! — проскрипел Гонзаго, дрожа от возбуждения, словно разъяренный бык.

Затем он сбил с ног Бонниве и мгновенно повернулся лицом к бросившимся на него гвардейцам. Сдерживая натиск десятерых, он медленно пятился. Гвардейцы продолжали наступать. Им уже казалось, что они прижали его к стене, но Гонзаго внезапно скрылся за шторой, словно провалился в какой-то люк. За потайной дверью послышался стук засова.

Первым на дверь бросился Лагардер. Он знал о ее существовании еще с первого заседания семейного совета. Руки у Лагардера уже были свободны. Гонзаго своим предательским ударом рассек веревку, которой были связаны руки шевалье, и лишь слегка его оцарапал. Но дверь была заперта на совесть. Едва регент успел отдать приказ о преследовании беглеца, как в глубине залы послышался истошный крик:

— Помогите! На помощь!

Донья Крус, растрепанная и в измятом платье, бросилась к ногам принцессы.

— Дочь! — вскричала та. — С моей дочерью несчастье!

— Люди… там, на кладбище… — тяжело дыша, проговорила цыганка. — Они ломают двери церкви! Они ее похитят!

В зале поднялся страшный гам, но вдруг чей-то голос, ясный, как звук трубы, перекрыл его.

Это вскричал Лагардер:

— Шпагу мне! Ради бога, шпагу!

Регент выхватил свою шпагу из ножен и протянул