В поисках древних кладов - Уилбур Смит

— Тяжело это для людей, — поспешно поправился он, и Клинтон получил ответ на свои сомнения.

Денхэм боялся не меньше, чем он, и мысль об этом отнюдь не утешила капитана. Если бы они могли сделать что-нибудь, хоть что-то, а не стоять тут в открытую и вести нарочито бодрые разговоры, пока «Черный смех» преодолевает последние сотни метров до клипера, было бы куда легче.

Заряжающие на борту «Гурона» работали не покладая рук, и теперь грохот пушечных выстрелов, разносящих вдребезги жизненно важные части «Черного смеха», звучал почти непрерывно. Носовая пушка, которую наводил американский капитан, успевала дать три выстрела, пока остальные делали по два. Клинтон считал дымки, вылетающие из ее дула: за несколько минут, прошедших после команды американца открыть огонь, они послали в маленькую канонерку шестое ядро.

Над жерлом пушки снова взвился дымок, но на этот раз по палубе канонерки словно прокатился сильный град. Свинцовые шарики величиной со спелый виноград пронзили тонкий стальной фальшборт, и в отверстиях засиял солнечный свет; они выгрызали из деревянного настила верхней палубы острые щепки. По палубе расползлись алые кровавые змейки, собиравшиеся в скользкие лужицы. Куда бы Клинтон ни бросил взгляд, повсюду, словно разбросанные расточительным безумцем, валялись скорчившиеся неподвижные тела.

«Черный смех» подвергался нещадному обстрелу, корабль едва выдерживал его, но до клипера было близко, очень близко, оставалось идти считанные секунды.

Кодрингтон уже слышал бодрые выкрики орудийных расчетов на клипере, перепуганные вопли рабов, съежившихся на палубе «Гурона» жалкими черными комочками, слышал грохот 127-миллиметровых пушек, выкатываемых на натянутых талях, слышал команды капитанов орудийных расчетов.

Девушка у планшира стояла, выпрямившись, с белым как бумага лицом, и смотрела на него. Она увидела его и узнала. Она попыталась поднять руку и приветственно помахать, но мешали железные наручники. Клинтон шагнул вперед, чтобы получше разглядеть ее, но тут что-то резко дернуло его за рукав, и Феррис у него за спиной громко ахнул.

Клинтон посмотрел на рукав кителя. Рукав был разорван, виднелась белая подкладка, и только тогда он понял, что его задела ружейная пуля, выпущенная с салинга «Гурона», и что, не шагни он вперед, пуля попала бы прямо в него. Он быстро повернулся к Феррису.

Юноша стоял, выпрямив спину, и прижимал к груди скомканный платок.

— Вы ранены, мистер Феррис, — сказал Клинтон. — Можете спуститься вниз.

— Благодарю, сэр, — прохрипел Феррис, — но мне хотелось бы посмотреть, как его убьют.

При этих словах в уголке его рта выступила капелька крови, и у Клинтона мороз пробежал по коже. Мальчик, видимо, смертельно ранен — кровь изо рта означала, что повреждено легкое.

— В таком случае можете остаться, мистер Феррис, — официально ответил он и отвернулся.

Капитан Кодрингтон не мог позволить сомнениям одолеть его, не должен задаваться вопросом, правильно ли его решение брать «Гурон» на абордаж, верно ли он провел атаку и… и не лежит ли на нем ответственность за изуродованные трупы на палубе «Черного смеха», за умирающего Ферриса, упорно не желающего сдаться. Он не может допустить, чтобы его решимость ослабла.

Заходящее солнце окутало мачты «Гурона» золотым сиянием. Клинтон прищурил глаза и всмотрелся в клипер с искренней ненавистью. Внезапно он осознал, что носовая пушка «Гурона» больше не может достать до них, что они вступили в кормовой квадрант американца, и ужасный обстрел картечью с близкого расстояния прекращается.

— Привести к ветру на два румба, — крикнул он, и «Черный смех» наискосок ткнулся носом в корму «Гурона».

Клипер мрачно возвышался над ними, прикрывая от штормового ветра. Корабль оказался неожиданно высок. Пушечный обстрел прекратился. Внезапная тишина казалась сверхъестественной, жутковатой, словно грохот пушек разорвал ему барабанные перепонки и он оглох.

Клинтон стряхнул ощущение ирреальности происходящего и размашистым шагом побежал по палубе.

— Вперед, Смехачи! — закричал он, и из-за прикрытия фальшборта поднялась вся команда. — Вы показали, что можете догнать их, ребята, теперь покажите, что можете с ними справиться!

— За Молотка — как тигры! — вскричал кто-то, и в тот же миг все разразились одобрительными криками.

Кодрингтону пришлось сложить руки рупором, чтобы отдать приказ.

— Руль под ветер, спустить паруса!

«Черный смех» резко нырнул под кормовой подзор «Гурона», а матросы на рангоуте принялись быстро спускать паруса.

Два корабля сошлись. Раздался резкий треск, стальные листы заскрежетали о дерево, задребезжали стекла в кормовых иллюминаторах «Гурона».

С канонерки перебросили через высокий планшир клипера трехзубые абордажные крюки, привязанные к тросам, и подергали за них; те прочно уцепились за крепительные планки левого борта. Тьма матросов с воинственным кличем ринулась на корму «Гурона», карабкаясь, как стая мартышек, которых загнал на дерево леопард.

— Примите командование судном, мистер Денхэм, — прокричал сквозь гомон Клинтон.

— Есть, сэр, — шевельнул губами Денхэм и отдал честь.

Клинтон вложил абордажную саблю в ножны и возглавил следующую группу людей, тех, кто, положив корабль в дрейф, смог оставить свои места у парусов.

Корпуса судов терлись друг о друга, как жернова, сталь с глухим стуком вгрызалась в дерево. По воле ветра и волн просвет между ними то сужался, то расширялся.

У поручней «Гурона» дюжина матросов перерубала абордажные тросы. Стук топоров по дереву перемежался хлопками пистолетных и ружейных выстрелов. Стрелки палили в гущу моряков, карабкающихся на клипер с палубы канонерки.

Один из нападающих лез по канату, быстро перебирая руками и отталкиваясь ногами от кормы «Гурона», как альпинист. Он почти добрался до планшира, как вдруг над ним появился американский матрос. Он взмахнул топором и с глухим стуком всадил его в дерево, перерубив трос одним ударом.

Англичанин упал в просвет между судами, как сбитый ветром плод. С секунду он барахтался в бурлящей воде, потом суда снова сошлись, затрещало дерево, и корпуса сжевали моряка, как пара чудовищных челюстей.

— Добавить тросов, — взревел Кодрингтон. У него над головой просвистел еще один абордажный крюк, брошенный чей-то крепкой рукой. Трос хлестнул Клинтона по плечам. Он поймал его, потянул, чтобы крюк уцепился за борт, перескочил через просвет и ударился сапогами о корму «Гурона». Капитан видел, что произошло с его матросом и, подгоняемый ужасом, карабкался как можно проворнее. Однако едва он перекинул ногу через планшир клипера, как им овладела жажда битвы, окружающий мир изменил цвет, подернулся красной дымкой ярости и ненависти — он ненавидел невольничье зловоние, выворачивающее душу, он хотел отомстить за смерть людей и гибель корабля.