Миланский вокзал - Якопо Де Микелис

«Тебя беспокоит, что я уже рассказал об этом другим?» – устало подумал Меццанотте. Он посмотрел на фотографию комиссара, прикрепленную к темному камню. Если это сделал Карадонна, то что должен был чувствовать его отец, когда на него наставил пистолет один из его самых близких и старых друзей? Разочарование, неверие, грусть, презрение, сострадание, гнев?.. Как раз гнев и возобладал сейчас в Рикардо.

– Я хотел бы задать тебе пару вопросов, – сказал он, не отвечая Томмазо, понизив голос до рычания, мрачного, как гром за линией горизонта.

– То немногое, что знал, я рассказал еще давно… Но если тебе кажется, что это может быть полезно, просто спроси.

– Где ты был утром шестого июня девяносто восьмого года? Думаю, в то время тебя никто об этом не спрашивал.

– Где я был? – загремел Карадонна, застигнутый врасплох. – Какого черта кто-то должен был меня об этом спрашивать? Кардо, да что с тобой такое? Это что, шутка?

– Это был тот день, Томмазо, – на случай, если ты не помнишь, – когда его убили, – проворчал Меццанотте. – Где ты был, когда кто-то выпустил в него три пули?

Вены на его шее вздулись, все тело дрожало. Кто, кроме Карадонны, мог знать о существовании сокровищ и обладать средствами, чтобы исследовать подземелья вокзала в их поисках? Конечно, это был он. Устранив дочь Кастрилло, Карадонна без малейших колебаний убил ее отца, поскольку тот собирался разоблачить его, а затем приказал своим головорезам убрать с дороги Рикардо, по той же причине. Все сходилось. Просто Меццанотте не хотел в это верить, ибо такая правда раздавила бы его.

– Я очень хорошо это помню, – поизнес Карадонна, теперь заметно взволнованный. – Мы встречаемся здесь каждый год в этот день, если ты забыл. Я не понимаю, к чему ты клонишь…

– Это простой вопрос, Томмазо, – упрямо настаивал Меццанотте. – Ты ответишь мне или нет?

– Нет, не отвечу. Это дерьмовый вопрос, и он не заслуживает ответа. При всей моей любви к тебе, Кардо, я не позволю тебе говорить со мной в таком тоне!

Меццанотте схватил его за лацканы дорогого пиджака и притянул к себе.

– И все же ты ответишь мне сейчас, черт возьми. Где ты был в тот день, а? У тебя есть алиби или нет?

– Да ты с ума сошел! Как ты можешь всерьез думать, что я…

Благие намерения Меццанотте держать себя в руках определенно потерпели крах. Он был в такой ярости, что даже тоненький голосок в его голове не посмел вставить ни слова, когда Рикардо прижал Карадонну к надгробию, и, вытащив «Беретту», сунул ее ему под подбородок.

– Давай, отрицай это, – прорычал он в лицо Томмазо; глаза его налились кровью. – Отрицай, что это был ты, здесь, над его трупом, если посмеешь…

– Кардо, ты сошел с ума? Прекрати, отпусти меня…

– Как ты мог, мерзкий ублюдок, как ты мог? Именно ты…

Прижавшись щекой к гладкому, холодному мрамору гробницы, ощущая еще более холодную сталь пистолета на своей шее, Карадонна побледнел, поняв, что Рикардо настроен решительно и может застрелить его – он способен на это. Теперь в его широко раскрытых глазах читался страх.

– Я не делал этого, черт, я не делал этого! – задыхаясь, кричал он. – Я не мог! Я всем обязан Альберто, он буквально спас мою задницу. Без него я сегодня был бы в тюрьме…

Меццанотте не отодвинул пистолет ни на миллиметр. Его палец дрожал на спусковом крючке. Он бросил еще один взгляд на фотографию отца на надгробии, словно ожидая, что по хмурым чертам его лица сможет прочитать, каких действией тот от него ждет. Но этого не произошло.

– O чем, черт возьми, ты говоришь? – спросил он наконец.

Карадонна выложил все начистоту; его голос слегка дрожал из-за ствола «Беретты», прижатого к горлу. За несколько месяцев до увольнения из полиции он получил верную информацию о скачках и поставил на заезд большую сумму – больше, чем мог себе позволить, – у одного из букмекеров, ведущих процветающий подпольный букмекерский бизнес на ипподроме. Однако скачки прошли не так, как планировалось, и Карадонна оказался в минусе на несколько миллионов лир. Ему предложили другой способ погасить долг, избежав визита сборщиков платежей: поделиться информацией о ведущемся расследовании деятельности одной мафиозной организации. Поначалу Томмазо поддался на шантаж, но когда его попросили припугнуть коллегу, отвечающего за расследование, он во всем признался комиссару Меццанотте. Тот пообещал все уладить – при условии, что Карадонна согласится выступить в роли двойного агента, чтобы раз и навсегда покончить с бандой, навсегда завяжет с азартными играми и, наконец, уйдет в отставку. И комиссар сдержал свое слово – когда дело было сделано, дал понять, что Карадонна с самого начала выполнял задание под прикрытием.

– Я вышел из этой истории чистым лишь благодаря ему, а позже он помог мне организовать мой бизнес. Я никогда не смогу быть достаточно благодарен ему за все, что он для меня сделал. Так какого хрена я должен был его убивать, а?

– Какого? А драгоценности? У тебя опять кончились деньги, и ты хотел захватить сокровища, спрятанные под вокзалом, но он встал у тебя на пути…

– О чем ты говоришь? Я ничего не знаю ни о каких драгоценностях, и у меня нет особой нужды в деньгах. Компания – постоянный источник стресса, но в последнее время дела идут не так плохо; если хочешь, я покажу тебе балансовые отчеты. А с тех пор, как я перестал играть в азартные игры, состояние моих финансов весьма приличное – давай, проверь мои банковские выписки. И потом, черт возьми, Кардо, если б это был я, ты думаешь, я появился бы здесь один и безоружный? Меня можно назвать кем угодно, но уж точно не дураком…

Не прекращая держать Карадонну на мушке, Меццанотте обыскал его свободной рукой, пошарил под курткой, пощупал между ног и задрал брюки, дабы убедиться, что у него нет оружия на лодыжках.

Томмазо говорил правду. При нем не было ничего, даже перочинного ножа. И самое главное, сколько бы враждебности ни испытывал к нему Рикардо, он не мог не признать, что Карадонна казался искренним. Ни в его словах, ни в языке тела не было ни одного из признаков, свидетельствовавших о том, что он лжет.

* * *

Карадонна поправил одежду и волосы. Затем посмотрел на Меццанотте, стоящего рядом опустив глаза и вытянув руки по бокам. В правой у него все еще был пистолет.

– Давай, убери пушку и пойдем отсюда, – сказал он. –