Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести - Владимир Маркович Санин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг буквально в одно мгновение, подвижки льда прекратились. То ли подводное течение завернуло в другую сторону, то ли по другому непонятному капризу природы, но всё стихло, торосы остановились и наступила первобытная тишина, от которой зазвенело в натруженных от грохота ушах.
Оглушённые и опустошённые, люди перестали грести и молча смотрели на открывшуюся их глазам картину всеобщего разрушения. Совсем близко, метрах в двадцати, взорванной пирамидой застыл вал, ощетинившись глыбами нависшего льда. Другие валы тоже придвинулись, охватив разводье неправдоподобно правильным овалом. И над всем этим изувеченным безмолвием продолжало ярко светить солнце, приободряя людей и напоминая им о том, что, пока оно светит, жизнь, продолжается.
— А-а-а! — вдруг заорал Филатов и, прислушавшись к эху, удовлетворённо заметил: — Нет, не оглох. Живём, братва!
И все заулыбались, но как-то не очень уверенно, потому что для радости и ликования сил ни у кого не осталось. А ветер стал усиливаться с каждой минутой, видимость становилась всё хуже, и не было сомнений в том, что начиналась пурга. Разгорячённые работой и опасностью, ребята пока не замечали холода, а Бармин, потерявший где-то шапку, даже не ощущал, как волосы на его голове покрываются изморозью, но Семёнов понимал, что теперь главной опасностью становилась пурга. И повёл ребят на бывшую полосу искать то, что ещё можно найти.
Пока вал не прошёлся по полосе, на ней то здесь, то там валялись тёмно-зелёные мешки с личными вещами, чемоданы, куртки, унты и разные другие предметы, которые могли пригодиться в пургу. Их побросали севшие в самолёт люди, когда полоса раскололась на две равные половины и перегруженный ЛИ-2, не мешкая, следовало максимально облегчить. Тогда-то Семёнов, ничего не говоря Белову (никогда бы старый друг Коля не дал на такое своего согласия!), принял решение: хотя бы четверо людей должны покинуть борт, чтобы шансов на взлёт после короткого разбега стало больше. И в считанные секунды определил тех, кто разделит с ним участь.
Взгляд на Бармина — и доктор, кивнув, выскочил на лёд.
Взгляд на Томилина — и Костя, хмыкнув в рыжеватую бороду, последовал за доктором.
Взгляд на Дугина — и Дугин отвернулся. Встретился на миг глазами — и отвернулся. Будто обжёгся.
«Женька, друг!» — молил про себя Семёнов.
Но Дугин смотрел куда-то в сторону, и лишь напряжённый его затылок свидетельствовал о том, что Женька всё знает и всё понимает.
И тогда с места сорвался Филатов: «Не могу дока оставить, он мне бутылку проспорил!» — и прыг на лёд.
А Дугин улетел.
Кофе бы чашечку, размечтался Семёнов, потирая очугуневшую голову. Мысленно уточнил содержание коробки с НЗ, взятой с клипербота: галеты, шоколад, чай, спирт питьевой и сухой спирт для горелки, маленькая аптечка — и всё. Никакого кофе нет, и нечего о нём мечтать. Двигаться нужно поэнергичнее на отведённом торосами пространстве в полтора квадратных метра…
Дугин, Дугин, заныло у Семёнова под сердцем, ведь и полсуток не прошло, как снова побратались… Когда из тёплого склада, который еле держался на обломке льдины, вытаскивали аккумуляторы, одна стена стала медленно падать вовнутрь, туда, где стоял Дугин. Семёнов подскочил, схватил его за руку и отбросил прочь, а сам отбежать не успел — стена его догнала и прижала ко льду. Плохо бы пришлось Семёнову, если бы Дугин, опомнившись, не принял часть стены на себя. Вдвоём выдержали тяжесть, а потом подоспели ребята…
Так почему же ты улетел, Женя, недоумевал Семёнов, почему не ты, а Филатов остался, тот самый Филатов, к которому никогда не лежала душа? Ведь всего лишь полгода назад еле-еле удержался, чтоб не отправить его на Большую землю. А выходит — тоже ошибка?
Семёнов напряг память, вспоминая давний разговор с Андреем.
— Филатов из тех, кого принято ругать, — примерно так говорил Андрей. — Ах, как удобно его ругать! Со всех сторон. Невыдержан, недисциплинирован, вспыльчив, любит качать права, может сгоряча врезать, к начальнику непочтителен… Кошмар для составителя характеристик! Исчадие ада для кадровика!.. А Дугин — всё наоборот, он очень удобный человек — Женька Дугин.
— Что значит удобный?
— Ну, вот ещё, разжёвывать тебе… Одно скажу, бойся людей без недостатков: десять к одному, что они ловко их скрывают. Люди же, которые своих недостатков не прячут, по крайней мере, честнее…
Никак не укладывалось в голове, что Женька Дугин улетел, бросил…
Самое трудное — понять человека, подумал Семёнов. В деле ошибся — сам виноват, а если в человеке — значит, он что-то от тебя прятал, не всю душу показывал. То есть вина с тебя всё равно не снимается, но и человек, заставивший тебя ошибиться, несёт свою долю ответственности. Как Дугин — разве не он виноват, что ты потерял старого и верного товарища?
Почти ничего не нашли, всё проглотили торосы: и мешки, и чемоданы с личными вещами, и всё остальное, что выбрасывали из самолёта ребята. Ничего, подумал Семёнов, на базе встретят, оденут и обуют. А себе признался, что не так личные вещи, свои и чужие, хотелось найти, как сундучок дяди Васи. Всю жизнь, как одержимый филателист — марки, собирал дядя Вася свой инструмент, дрожал над ним, никого близко к нему не подпускал, жизнь свою, кажется, вложил в этот сундучок, а не задумался ни на секунду — выкинул. Выкинул, будто пустую пачку из-под «Беломора»! И нигде того сундучка не было видно, погибла главная дяди Васина радость и гордость. Другие тоже выбрасывали свои мешки и чемоданы без понуканий, хотя каждому, конечно, было жалко остаться без парадного костюма, обуви, электробритвы и других нажитых вещей. Ну, а если кто не выбросил, оставил — пусть на себя пеняет, такое не скроешь.
Удалось разыскать чей-то спальный мешок, полушубок, и очень удачно, подшлемник, который доктор тут же обрадованно надел на голову. Очень нужные вещи, пригодились. Ветер уже задул не на шутку, и
