Розанов - Александр Николюкин

20 января прощание с Россией в письме к Н. Е. Макаренко, одному из близких друзей: «Боже, куда девалась наша Россия? Помните Ломоносова, которого гравюры я храню до сих пор, Тредьяковского, даже Сумарокова? Ну, прощай, былая Русь, не забывай себя. Помни о себе».

Вместе с тем в этом прощальном письме, подписанном как бы по-старорусски «Васька дурак Розанов», страстное желание работать, завершить «Из восточных мотивов», «Мимолетное»: «Хочется очень работать. Хочется очень кончить Египет и жадная жажда докончить, а докончить вряд ли смогу. А работа действительны изумительная. Там есть масса положительных открытий, культ Солнца почти окончен. Еще хотел бы писать, мои драгоценные, писать больше всего о Египте, об Солнце, много изумительных афоризмов…»[778]

И вот последняя коротенькая записочка, написанная рукой Василия Васильевича, — подруге его дочери Нади «грациозной девочке» Лидочке Хохловой: «Милая, дорогая Лидочка, с каким невыразимым счастьем я скушал сейчас последний кусочек чудного белого хлеба с маслом, присланный Вами из Москвы с Надей. Спасибо Вам и милой сестрице Вашей. И я хочу, чтобы, где будет сказано о Розанове последних дней, не было забыто и об этом кусочке хлеба и об этом кусочке масла». И краткая приписка: «Эту записку сохранить»[779].

Незадолго до смерти отца дочь Татьяна спросила его: «Папа, может быть, ты отказался бы от своих книг „Темный лик“ и „Люди лунного света“? Но он ответил, что нет, он считает, что в этих книгах что-то есть верное»[780].

То же подтвердила и дочь Надежда, писавшая Мережковскому после смерти отца, что он «ни от чего не отрекся из того, что утверждал в жизни»[781].

В ночь на 23 января (5 февраля) 1919 года, когда Василию Васильевичу стало совсем плохо и он не мог уже говорить, священник отец Александр, брат жены П. А. Флоренского, дал ему глухую исповедь и причастил. Соборовали его еще раньше.

Утром пришли П. А. Флоренский, С. Н. Дурылин, С. В. Олсуфьева, которая принесла покровец от мощей Сергия Радонежского и положила умирающему на голову. Он стал тихо отходить. Флоренский прочитал отходную молитву. Было около 12 часов дня.

Пронеслись обрывки последних мыслей. Тело покрывается каким-то странным выпотом, который нельзя иначе сравнить ни с чем, как с мертвой водой. Оно переполняет все существо человека до последних тканей. И это есть именно мертвая вода, а не живая. Убийственная своей мертвечиной. Дрожание и озноб внутренний не поддаются ничему описуемому. Ткани тела кажутся опущенными в холодную лютую воду. И никакой надежды согреться. Все раскаленное, горячее представляется каким-то неизреченным блаженством, совершенно недоступным смертному и судьбе смертного. Поэтому «ад» или пламя не представляют ничего грозного, а скорее желанное. Это все для согревания, а согревание только и желаемо…

Поэтому умирание, по крайней мере от удара, — представляет собою зрелище совершенно иное, чем обыкновенно думается. Это холод, холод и холод, мертвый холод и больше ничего [782]. А когда приходит смерть, то в ее минуте столько содержания, сколько было во всей жизни. И он ощутил странное: потерю плана всего своего существа. Затем черные мертвые воды Стикса наполнили холодом все ткани тела. Сознание оборвалось…

* * *

Отпевали Василия Васильевича в приходской церкви Михаила Архангела близ дома, где он жил и умер. В яркий солнечный зимний день повезли его на дровнях, покрытых еловыми ветками, в Черниговский монастырь в нескольких верстах от лавры.

Везли долго по дороге, которая еще не была выложена осколками монастырских могил. Это было еще впереди, в те годы «победного шествия», когда в дорожный щебень превращали надгробия великих людей России. И сегодня путник, отправившийся в возрождающийся Черниговский скит, увидит на дороге осколки и буквы слов от намогильных плит.

Гроб опустили в сухую землю, рядом с могилой Константина Леонтьева. Еще в 1912 году Василий Васильевич купил три места на петербургском Волковом кладбище, но лечь в землю довелось совсем в ином месте.

Виктор Ховин, один из близких друзей в последние годы, приехал к свежей могиле и писал из Сергиева Посада: «Так и должно было случиться, что умер он такой „домашней“ смертью, и что тело его повезли на деревенских дрогах, и что могила его не на литературных мостках столицы, а на одиноком кладбище Черниговского монастыря в снежных сугробах Сергиева Посада. Так должно было случиться… И так случилось. Случилось у стен радостно расцвеченной, расписной Троице-Сергиевской лавры, дряхлого памятника старой Руси, гордо вознесшего свои золотые купола над бесплодными, увы, песками нашей „Новой“, позором немощи испепеленной России. Здесь, у этих стен, притулился Розанов, одинокий, с вздыбленной совестью, безудержный человек… И какой бы это ересью ни показалось, но Розанов, он — один, единственный из современников был единственной совестью нашей, совестью современности»[783].

Воцарившаяся в стране тирания обрекла семью Розанова на голод, нищету и гибель. В 1920 году повесилась дочь Вера, в 1923 году умерла Варвара Дмитриевна (похороненная, как и дочь, рядом с мужем). Трагичны были судьбы дочери Вари, арестованной осенью 1942 года и скончавшейся летом 1943 года в Рыбинске от дистрофии, и Татьяны, просидевшей в тюрьме с осени 1944 по сентябрь 1945 года, но прожившей дольше всех. Она скончалась в Загорске в 1975 году, закончив в 1971 году свои «Воспоминания об отце и всей семье» и сохранив архив Розанова, переданный ею в Литературный музей.

В 1923 году кладбище в Черниговском монастыре было срыто, и, несмотря на официальную охранительную бумагу от Реставрационных мастерских в Москве, — могилы Леонтьева и Розанова уничтожены. Черный гранитный памятник Леонтьеву разбит в куски, а крест на могиле Розанова — сожжен.

Посетивший эти места ныне видит молодую рощу на месте кладбища, восстановленные могилы Розанова и Леонтьева и восстанавливаемый храм. Прошлое незримо озаряет будущее.

Память, как и рукописи, не исчезает в поколениях. Розанов оставил свое завещание и напоминание потомкам о страшном времени, которое переживала Россия и он, «маленький Розанов», вместе с семьей и со всеми после 1917 года. Это полный текст «Апокалипсиса нашего времени», рукопись, которую стало возможно напечатать только теперь, через восемь десятилетий.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Дом Розановых в Костроме. 1895 г. Кострома. Вид с Муравьевки на Заволжье. 1910 г. Н. В. Розанов, старший брат писателя. 1875 г. Симбирск. Классическая гимназия, в которой Розанов учился в 1870–1872 гг. Розанов с друзьями-гимназистами Неловицким и В. Алексеевым. 1878 г. Нижегородская гимназия, в которой Розанов учился в 1872–1878 гг. Розанов — студент Московского университета. А. П. Суслова. Середина 1860-х гг. Старый Елец. Протоиерей Павел Бутягин. 1895 г. В. Д. Бутягина с первым мужем М. П. Бутягиным. В. Д. Бутягина в молодые годы. Александра Андриановна Руднева, теща писателя. Елец. Городской сад. Конец XIX в. Елец. Введенский спуск. Елец. Орловская улица. Первая петербургская квартира Розанова, Павловская ул., 2. Фото М. В. Архиповой. 1989 г. В. Д. Бутягина с дочерью Таней и соседским мальчиком. Петербург. 1898 г. В. В. Розанов. 8 мая 1899 г. Д. С. Мережковский. 3. Н. Гиппиус. М. Добужинский. Чернышев мост. На заднем плане слева — здание, в котором проходили Религиозно-Философские собрания. 1902 г. В. В. Розанов. 29 октября 1902 г. А. С. Суворин. Франкфурт — на-Майне. 1912 г. И. Е. Репин. 17-ое октября. К. Н. Леонтьев. Н. Н. Страхов. 1895 г. П. А. Флоренский. 1912 г. П. А. Кусков. В. А. Тернавцев. 1900 г. Л. С. Бакст. Портрет В. В. Розанова. 1901 г. В. В. Розанов. 20 апреля 1916 г. В. Д. Бутягина с детьми Варей, Верой и Таней. 1898 г. Дети В. В. Розанова: Таня с Варей и Вася с Верой. 1902 г. Семья Розановых: внизу — Варвара Дмитриевна, Вася, Таня и Надя, вверху — Александра и Вера. Татьяна Розанова. 1915 г. В. В. Розанов с дочерью Верой. 1911 г. Аля и Надя Розановы. Владимир Розанов, племянник писателя. 1906 г. Розановы в гостях у И. Е. Репина. Пенаты. 1913 г. В. В. Розанов с Варварой Дмитриевной и Е. Е. Левицкой, начальницей гимназии, где учились дети Розановых. 1910 г. В. В. Розанов. 1917 г. Е. И. Апостолопуло. На переднем плане — Надежда Розанова, слева направо — Варвара Розанова, Ольга Белова и Лидия Хохлова. 1931 г. М. К. Соколов. Портрет Надежды Верещагиной. (В девичестве — Н. В. Розанова.)

Надежда Васильевна Верещагина (Розанова).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});