Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский

кому дано! Иначе только сердце испортишь, не стоит, не советую… Лучше отдай все свое внимание возлюбленному Христу, чтобы возлюбить Его всем сердцем, всею душею, всем разумением своим и всеми помышлениями своими! Так-то, молитвенниче и пустынниче… – улыбнулся старец.

Возрастай-ка лучше в покаянии, в смирении да в послушании… Кто искренно, без хитростей и приемов прилежит к этим добродетелям, тот и стяжает в свое время непрестанную молитву.

– Понятно, отче, благословите!

– Бог тебя благословит! Ну что, Симоне Ионин, любиши ли мя? – спросил, улыбаясь, отец Кирилл.

– Да, батюшка, вы знаете, что я люблю вас… – ответил я со слезами на глазах.

В конце июня поездом мы выехали в Таджикистан. Помню, на перроне старая узбечка поцеловала рукав моего подрясника: «У, русский поп!» В Душанбе радости моих родителей не было границ. Чрезвычайно обрадовалась нашему приезду и мама моего друга. Мы все собрались за столом. Отец принес лично им приготовленное вино из собственного винограда, удивительно густое, сладкое и, как нам показалось, совершенно некрепкое. Он с видимым удовольствием нахваливал свой напиток: «Собирал виноградина к виноградине, без воды и сахара, делал его по старинному рецепту!» Мы выпили по две небольшие рюмки и хотели, было, повести беседу, но заметили, что языки уже нам не повинуются. Вино действительно оказалось отменным. Назвав его «сказочным», мы отправились отдыхать на топчане в саду, под тенистой яблоней. Родители терпеливо дождались нашего пробуждения, после чего засыпали нас вопросами, но более всего нашего друга-преподавателя, который на каждый вопрос давал обстоятельный ответ.

В дорогу мама приготовила нам нечерствеющие лепешки, придуманные ею. Она смешала с поджаренной мукой измельченные высушенные фрукты – инжир, кишмиш, яблоки, персики и груши, и сделала овощной хлеб, смешав с мукой тертую вареную морковь и свеклу. Эти овощные и фруктовые лепешки мама высушила на жарком таджикском солнце. Они не черствели, в пути давали много сил и можно было весь день, с утра до вечера, идти по горам, не останавливаясь на обеденный привал. Оставалось еще посетить нашего доброго батюшку из Никольского храма. Он радушно угощал нас, и его хлопотливая матушка безпрестанно подносила кушанья и приправы. Мы объелись так, что еле вышли из-за стола. Мудрые рассуждения нашего друга-богослова вызвали почтительное восхищение у отца Стефана и его матушки, которая на прощанье восторженно произнесла:

– Тень вашего богоподобия исцелила нас, немощных, вашей чудотворной благодатью!

Добрый и сердечный друг наш, отец Стефан, дай Бог тебе сил и крепости, если ты жив, а если нет, то милости тебе Божией в Царстве Небесном! Но себе тогда я строго сказал, что так переедать больше не буду, даже если мой отказ от угощения вызовет недовольство гостеприимных хозяев.

Рано утром было тяжело подниматься из-за вчерашней обильной еды, но доверху груженые рюкзаки звали в дорогу. На троллейбусе мы приехали на остановку, которая тогда называлась ДОК – «ловить» попутные машины на Памир. Нам удалось договориться с водителем микроавтобуса, который совершенно не знал этой дороги. Он только спросил:

– А там асфальт есть?

– Конечно! – ответил я, надеясь, что небольшой отрезок грунтовой дороги, которым заканчивался наш автомобильный маршрут, не вызовет проблем. И мы радостно покатили в наш чудесный край – Оби-Хингоу.

Поздним вечером наша группа добралась до Памирской развилки. Вправо, в ущелье, уходил Памирский тракт на перевал Хабуробад. Совершенно усталые, мы выгрузились из машины.

– Знал бы, что так далеко, никогда бы не поехал… – недовольно бурчал водитель.

Но эконом «утешил» его дополнительной денежной компенсацией и шофер уехал довольный. Под пение июньских соловьев и мерцание огромных бархатистых звезд мы заночевали на траве рядом с развилкой. До следующего поворота, где в Оби-Хингоу впадал ее приток, мы добрались в кузове попутного грузовика с семьей таджиков, переезжавших на свои старые места из хлопковых жарких долин. Это было уже новое веяние, сильно меня насторожившее. Раньше таджикам запрещалось покидать хлопководческие колхозы и совхозы. Они довезли нас до своего нового строящегося дома на берегу Оби-Хингоу, где когда-то давно стояла их старая кибитка. Поодаль, во вновь построенных домах, жили несколько других семей бывших переселенцев. Похоже, жизнь возвращалась на прежние места. Мы разговорились с подошедшими молодыми таджиками. За день до нашего приезда перед нами прошла на ледник группа москвичей, нанявших здесь проводников с ишаками. Нам показалось, что неплохо последовать примеру предыдущей группы, что мы и сделали, заключив договор с этими парнями на переход до ледника и обратно. Увы, мы еще не поняли, что ввязались в авантюру, стоившую нам и денег, и нервов…

Вспоминается, как однажды нам с архитектором, еще до монастыря, пришлось «голосовать» на пустынной дороге у безконечной реки Оби-Хингоу. За весь день лишь к вечеру показалась одна машина и мы, пройдя с утра по жаркой дороге сколько хватило сил, усталые, решили остановить этот грузовик во что бы то ни стало. Машина остановилась, водитель и двое пассажиров и руками, и выражением лиц показывали, что места в грузовике нет и, в то же самое время, выражали сочувствие и желание нам помочь. Мы заглянули в кузов – он был битком набит пузатыми большерогими коровами, которых перевозили на летние пастбища. Но мы решительно полезли к коровам, несмотря на уговоры водителя и хозяев этих животных, что находиться в кузове опасно.

Пол в грузовике был густо унавожен, поэтому стоять с тяжелыми