В окопах Сталинграда - Виктор Платонович Некрасов

— Просто заинтересовались бойцы, я вот и решил…

— Опять решили. Все вы решаете. Вчера отдохнуть решили, сегодня заниматься историей. А воевать кто будет? А?

Ильин, по своему обыкновению, смотрел через плечо комбата куда-то в пространство.

— Воевать кто будет, я вас спрашиваю? Дядя?

Вергасов прошелся взад и вперед. Солдаты стояли и молчали.

— Гранаты есть учебные?

— Есть, — ответил Ильин.

— Будем гранаты бросать. Пошлите за гранатами.

Пока один из солдат бегал в село, Вергасов шагал взад и вперед и ни с кем не разговаривал. Бойцы молча курили. Солдат вернулся. Вергасов взвесил на руке деревянные чурки, скинул ремень, выбрал гранату потяжелей и, разбежавшись, кинул ее в небо.

— Вот это да!.. — вырвалось у кого-то из солдат.

Граната упала далеко за кустами. Отмерили, вышло шестьдесят восемь шагов.

Потом по очереди кидали солдаты, кидали неплохо, но ни один не докинул до того места, куда упала граната капитана. После каждого броска мерили расстояние шагами, и Ильин записывал в записную книжку. Скованность и неловкость первых минут рассеялись сами собой. Солдаты, как всегда во время физических упражнений, веселились, смеялись, по нескольку раз «перебрасывали», желая побить комбата, но побить так и не смогли. Вергасов бросил еще раз, на этот раз ближе, все на него дружески зашикали, а он, потирая плечо, сказал:

— Без тренировочки, братцы, и водки больше стакана не выпьешь.

Все расхохотались.

Вергасов поднял с земли ремень, затянул его потуже — он гордился своей тонкой талией — и поправил портупею.

— Что ж… Неплохо. Думал, что хуже. — и, будто только сейчас заметив стоявшего в стороне с записной книжкой в руках Ильина, спросил его: — А вы что же?

Ильин глянул на капитана и стал засовывать записную книжку в боковой карман. Он был туго набит, и книжка никак не хотела влезать. Солдаты сразу умолкли. Вергасов выбрал из гранат одну и подал ее Ильину:

— Прошу.

Тот взял и отошел на несколько шагов.

— Ремешок бы скинули… — посоветовал вполголоса кто-то из бойцов.

Ильин торопливо снял ремень и вдруг побежал и бросил гранату. Бросил неловко, как-то по-женски, через голову. Она медленно и словно нехотя завертелась в воздухе, упала шагах в тридцати и откатилась в сторону.

Солдат сбегал и принес ее. Расстояния никто не мерил. Ильин долго и ни на кого не глядя застегивал ремень.

4

В коноваловской хате, самой просторной и удобной, праздновалась годовщина вступления Вергасова на должность командира батальона. На торжество приглашены были даже командир полка, замполит и начальник штаба. Они, правда, посидели недолго — у майора Филиппова, съевшего что-то жирное, начался обычный приступ печени, и замполит увел его, а начальника штаба вызвали срочно по телефону, и он больше не вернулся.

Осталась одна молодежь: комбат, один хохотун-сибиряк Платонов, знаменитый на весь полк тем, что после бани всегда выбегал на снег; маленький, похожий на цыгана Хейломский — командир второго батальона; командиры рот, за исключением Ильина — он дежурил по батальону, — и человек пять командиров взводов.

С уходом начальства стало проще и веселей. Скинули ремни, а затем и гимнастерки, затянули «Хмелю», «Йихав козак на вийноньку», «По долинам и по взгорьям», а когда надоело петь, начали бороться, делать стойки, мосты и, упершись в угол стола локтями, с налитыми кровью лицами, пытались отогнуть друг другу руки. Коновалов, не упускавший любого предлога, чтобы показать свою мускулатуру, снял майку и даже в минуты отдыха принимал напряженные позы, которые наиболее выгодно показывали его лятусы, бицепсы и грудные мышцы.

Потом пошли купаться — ночь была теплая и лунная, — и Вергасов с Коноваловым плавали наперегонки, ныряли, фыркали, брызгались; Платонов, закинув руки за голову, лежал без движения на воде, выставив свой громадный живот, и говорил, что может так даже спать; Хейломский изображал, как плавают женщины, гребя сразу двумя руками и шумно хлопая ногами по воде. Одним словом, веселились вовсю.

Часам к двенадцати все устали и постепенно разбрелись по домам. Вергасов пошел ночевать к Коновалову. Они разделись, стали укладываться, и оказалось, что ни тот ни другой спать не хотят.

— Может, еще по маленькой?

Коновалов подошел к столу и налил по полстакана.

В окно постучали.

— Кто там?

— К вам можно, товарищ капитан? — донесся снаружи голос Ильина.

— Заходи.

В сенях хлопнула дверь, что-то упало, закудахтала курица. Наклонив голову, чтобы не удариться о притолоку, вошел Ильин.

— Чего там? — недовольно спросил Вергасов.

— Из «Гранита» звонили.

— Ну.

— К семи ноль-ноль к тридцать первому вызывают.

— И это все?

— Все.

— И для этого вы специально пришли?

— Да.

Вергасов протяжно свистнул и отодвинул ногой стоявший у стола табурет:

— Садись-ка, раз уж… — и не закончил.

Ильин снял пилотку и сел.

— Водку пьете?

Ильин пожал плечами:

— Я ж дежурный, товарищ капитан…

Вергасов потянулся за бутылкой:

— Ничего, я разрешаю. Сегодня разрешаю.

Вергасов налил, и Ильин не отрываясь выпил весь стакан.

У него выступили слезы, и, чтобы скрыть их, он низко наклонился над тарелкой. Коновалов весело рассмеялся:

— Сильна, брат?

— Сильна… — с трудом ответил Ильин, поперхнулся и вдруг закашлялся. Кашлял он долго, всем телом, и на лбу у него надулись жилы.

Коновалов перестал смеяться и смотрел на него с удивлением и даже с интересом.

— Ты что, болен? А?

Ильин махнул рукой:

— Не в то горло попало. Бывает…

Коновалов снял со стены кобуру, вынул оттуда наган — он презирал пистолеты и свой старенький наган не менял ни на что, — уселся на кровати, поджав ноги, и, сказав: «Оружие прежде всего любит чистоту», начал его разбирать.

Вергасов доедал винегрет. Ильин сосредоточенно ковырял ножом край стола. Руки у него были большие, белые, с длинными красивыми пальцами и тонкими, совсем немужскими запястьями.

— Вы играете на скрипке? — неожиданно спросил Вергасов.

— Нет. — Ильин как будто удивился.

— А я думал, играете.

— Нет, не играю.

— На чужих нервах только, — откликнулся с кровати Коновалов и рассмеялся.

— А кем вы до войны были? — спросил Вергасов.

— Ихтиологом.

— Кем?

— Ихтиологом. Ихтиология — это наука о рыбах.

— О рыбах? — задумчиво сказал Вергасов. — Институт, значит, кончали?

— Кончал.

— А мне вот не пришлось… Все с винтовкой больше…

— Успеете еще, — улыбнулся впервые за все время Ильин, посмотрел на висевшие на стене голубенькие ходики и встал:

— Я пойду, товарищ капитан. Пора.

Вергасов потянул его за рукав:

— Успеете еще. Садитесь.

Вергасов исподлобья взглянул на Ильина и неожиданно почувствовал, что ему хочется с ним разговаривать. Он был в той приятной стадии опьянения, когда хочется разговаривать — не петь, не буянить, не показывать свою силу, а именно разговаривать. Причем, как это ни