Крошка Доррит. Знаменитый «роман тайн» в одном томе - Чарльз Диккенс

Что она и сделала, с непринужденностью ветерана.

– Нам так приятно было узнать, что вы знакомы с Мердлами, – продолжала Фанни. – Мы надеемся, это даст нам возможность чаще встречать вас в обществе.

– Семья Мердл в дружбе с родными мистера Гоуэна, – отвечала миссис Гоуэн. – Я еще не имела удовольствия лично познакомиться с миссис Мердл, но, вероятно, буду представлена ей в Риме.

– Вот как! – сказала Фанни, великодушно не стараясь подчеркнуть преимущества своего положения. – Я уверена, она вам понравится.

– Вы ее близко знаете?

– Ах, мой бог, – отвечала Фанни, выразительно пожимая своими округлыми плечиками, – в Лондоне все друг друга знают. Мы с ней недавно повстречались на пути сюда, и признаться, папа было рассердился на нее, что она заняла одну из оставленных для нас комнат. Но это маленькое недоразумение быстро уладилось, и мы расстались лучшими друзьями.

За все это время Крошка Доррит еще ни словом не обменялась с миссис Гоуэн, но, как видно, они отлично понимали друг друга и без слов. Гостья смотрела на хозяйку с живым и неослабным интересом, взволнованно вслушивалась в звук ее голоса, не упускала ни одной мелочи в ней самой, в том, что ее окружало, что так или иначе было связано с нею. Еще никогда Крошка Доррит не улавливала так чутко малейшую смену чужого настроения – разве только в одном случае.

– Как ваше здоровье после той ночи в горах? – спросила она наконец.

– Отлично, дружочек. А ваше как?

– О, я всегда здорова, – смущенно сказала Крошка Доррит. – Я – да, благодарю вас.

Ей не было причины запинаться и путаться, кроме разве того, что миссис Гоуэн, отвечая на вопрос, коснулась ее руки и взгляды их встретились. Какая-то боязливая грусть, увиденная Крошкой Доррит в глубине больших ласковых глаз, заставила ее на миг осечься.

– А вы, верно, не подозреваете, что совсем пленили моего мужа, – сказала миссис Гоуэн, – впору мне приревновать!

Крошка Доррит, краснея, покачала головой.

– Если он вам повторит то, что говорил мне, вы услышите, что вы – просто чудо по своему спокойствию и уменью быстро прийти на помощь в беде.

– Мистер Гоуэн слишком лестного мнения обо мне, – сказала Крошка Доррит.

– Не нахожу; зато я нахожу, что мне следует сообщить ему, что вы здесь. Он мне не простит, если я отпущу вас – вас и мисс Доррит, – не сказав ему об этом. Вы позволите? Вас не смутит беспорядок мастерской художника?

Мисс Фанни, к которой были обращены эти вопросы, любезно отвечала, что, напротив, она будет в восторге, ведь это так интересно. Миссис Гоуэн на миг исчезла за дверью и тотчас же возвратилась.

– Генри вас очень просит зайти, – сказала она. – Я знала, что он обрадуется!

Первое, что увидела Крошка Доррит, переступив порог мастерской, был Бландуа из Парижа; в широком плаще и надвинутой на глаза шляпе он стоял на подмостках в углу, совершенно такой же, как в тот день, когда он стоял на Большом Сен-Бернаре и руки деревянных скелетов, словно предостерегая, указывали на него. Она с испугом попятилась от этой фигуры, несмотря на любезную улыбку, которою была встречена.

– Не пугайтесь, – сказал Гоуэн, выходя из-за двери, скрывавшей его мольберт. – Это только Бландуа. Он сегодня служит мне моделью. Я пишу с него этюд. По крайней мере не нужно тратиться на натурщика. Мы, бедные художники, должны избегать лишних трат.

Бландуа из Парижа снял шляпу и издали поклонился дамам.

– Тысяча извинений! – сказал он. – Но маэстро так беспощаден со мной, что я боюсь пошевелиться.

– И не шевелитесь! – хладнокровно отозвался Гоуэн, в то время как сестры осторожно приблизились к мольберту. – o, готовый нанести удар своей жертве, доблестный герой, готовый лечь костьми за отечество, демон зла, готовый погубить чью-то душу, посланец небес, готовый спасти чью-то душу, – это уж как вам покажется.

– o, – скромный джентльмен, готовый приветствовать красоту и грацию, – вставил Бландуа.

– o, – возразил Гоуэн, подправляя кистью лицо на портрете в том месте, где на живом лице дрогнул мускул, – убийца после преступления. Где ваша белая рука, Бландуа? Выньте ее из-под плаща. Только держите спокойно.

Рука Бландуа слегка тряслась – должно быть оттого, что он смеялся.

– Он боролся с другим убийцей, а может быть, со своей жертвой, – продолжал Гоуэн, быстрыми, нетерпеливыми и неточными мазками выписывая тени на руке, – вот и знаки борьбы. Да не прячьтo, что с вами такое?

Бландуа из Парижа снова засмеялся, и рука его затряслась еще сильнее; он поднял ее, чтобы подкрутить усы, которые обвисли, будто взмокнув; затем снова встал в позу и приосанился.

Его голова была повернута так, что он смотрел прямо на Крошку Доррит, стоявшую около мольберта. Этот странный взгляд словно завораживал, и, раз взглянув на него, она уже не могла отвести глаза в сторону. Так они и стояли все время, глядя друг на друга. Но вот она вздрогнула; Гоуэн, заметив это, решил, что ее испугало раздавшееся вдруг ворчанье собаки, которую она гладила по голове, и, оглянувшись, сказал:

– Не бойтесь, мисс Доррит, он не тронет.

– Я не боюсь, – торопливо ответила она, – но посмотрите, что с ним.

В одно мгновение Гоуэн отшвырнул кисть и обеими руками схватил собаку за ошейник.

– Бландуа! С ума вы сошли, дразнить его! Клянусь небом – и не только небом, – он вас растерзает в клочья! Куш, Лев! Куш! Ты что, не слышишь, каналья?

Огромный пес, не обращая внимания на душивший его ошейник, рвался из рук хозяина. Если бы Гоуэн минутой опоздал схватить его, он успел бы броситься на Бландуа.

– Лев! Лев! – Пес встал на задние лапы и боролся с хозяином. – Назад, Лев! На место! Уйдите прочь, чтобы он вас не видел, Бландуа! Какого демона вы наслали на эту собаку?

– Я ничего ей не сделал.

– Уйдите прочь, иначе мне не сдержать этого зверя! Совсем уйдите из комнаты! Клянусь всеми святыми, он загрызет вас насмерть.

Собака с яростным лаем рванулась вслед уходящему Бландуа, потом утихла; но тут хозяин, рассвирепевший, пожалуй, не меньше собаки, сильным ударом по голове свалил ее на пол и принялся пинать каблуком, так что скоро вся морда у нее оказалась в крови.

– А теперь марш в угол и лежать смирно! – крикнул Гоуэн. – Не то выведу на двор и пристрелю!

Лев повиновался и, улегшись в углу, стал зализывать следы ударов на морде и на груди. Хозяин Льва перевел дух, а затем, вновь обретя свое привычное хладнокровие, повернулся к жене и ее гостьям, которые испуганно жались друг к другу у мольберта. Вся эта сцена заняла не более двух минут.

– Ничего, ничего, Минни! Ты же знаешь, какой он всегда кроткий и послушный. Бландуа, верно, корчил ему рожи, вот и раздразнил его. У Льва