Троцкий - Дмитрий Антонович Волкогонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под руководством Эйтингона, который в группе, однако, открыто не появлялся, шла интенсивная подготовка к операции. Предусмотрено было все: способы нейтрализации полицейских, охранявших особняк по периметру, обезоруживание внутренней охраны, нарушение телефонной связи, порядок действий групп прикрытия и захвата, поджог и уничтожение архива и т. д. Но главными были две задачи: ликвидация хозяина дота и уничтожение его бумаг (Сталин ни на минуту не забывал о книге, над которой сейчас день и ночь работал Троцкий.) Казалось, предусмотрено было все. Но, как часто бывает, в события вмешался Его Величество Случай.
1 Мая 1940 года по площадям Мехико прошли тысячи трудящихся столицы, неся подготовленные коммунистами плакаты и лозунги, призывающие не только к классовой солидарности угнетенных, но и требующие от президента Ласаро Карденаса немедленно выдворить Троцкого из страны. Изгнанник, хотя и привык, казалось бы, к непрекращающейся травле и поношениям, в глубине души тяжело переживал ту ненависть, которую вызывала его деятельность в Мексике.
Весь май он лихорадочно писал очередную главу книги о Сталине, статьи «Роль Кремля в европейской катастрофе» и «Бонапартизм, фашизм, война», отвечал на письма. Накануне майского покушения Троцкий написал письмо Саре Вебер, взявшей на себя заботы по выпуску в Штатах «Бюллетеня». Он успокаивал ее, заявляя, что впадать в уныние из-за отсутствия денег не стоит. «Будем выпускать номер, когда будут деньги»{1228}. Написал полемическое письмо своему оппоненту Вайсборду. Он критиковал его группу за недооценку работы «левой» оппозиции, разъяснял некоторые теоретические вопросы. В частности, он писал: «У Ленина вы, конечно, ничего не найдете о демократическом централизме, ибо сталинская фракция сложилась после смерти Ленина»{1229}.
Еще в середине мая он рискует выйти на час-другой за ворота своей крепости, под охраной двух-трех телохранителей. «Обычно каждая прогулка, – вспоминал позже один из его сотрудников, пожелавший назваться лишь инициалами К.М., – была небольшой военной экспедицией. Надо было заранее выработать план и установить точное расписание. ”Вы со мной обращаетесь, как с неодушевленным предметом“, – говорил он иногда, скрывая улыбкой нетерпение»{1230}.
В ту теплую ночь, когда часовая стрелка уже показывала наступление нового дня – 24 мая, Троцкий еще работал. Жена давно спала, как и их внук Сева, в соседней комнате. Из окна кабинета Троцкого с полуприкрытой изнутри бронированной ставней, свет пробивался до половины третьего ночи. Троцкий долго не мог уснуть, ворочался; наконец, приняв снотворное, стал погружаться в сон…
О дальнейшем, по моему мнению, лучше всего рассказала Наталья Ивановна в своей малоизвестной работе «Жизнь и смерть Льва Троцкого». Спавших разбудила ожесточенная беспорядочная пальба вокруг дома около четырех часов утра. К этому моменту все полицейские были обезоружены подъехавшей большой группой вооруженных людей под командой плотного «майора». «Мы почувствовали, еще не осознавая, что произошло, – вспоминала Наталья Ивановна, – как от стен брызжут осколки бетона. Комната наполнилась пороховой гарью. В открытое окно непрерывно изрыгался поток пуль». Столкнув Троцкого в угол за кроватью, Седова прикрыла его своим телом. Стрельба продолжалась минут двадцать. За стеной раздался пронзительный, страшный крик перепуганного внука: «Деда!». Супруги обмерли: неужели погиб и Сева? «Крик ребенка, – вспоминал позже Троцкий, – это самый тяжелый момент той ночи». В наступившей тишине был слышен шепот изгоя:
– Они похитили его… Они его похитили… Похитили…
Пахло гарью, внутри дома что-то горело. Но все стихло так же внезапно, как и началось. Троцкий с женой кинулись разыскивать внука. К счастью, он оказался почти невредимым, если не считать несерьезной царапины, полученной от отскочившей рикошетом пули.
Возбужденные охранники, среди которых тоже никто не пострадал, наперебой рассказывали Троцкому, как все было. Здесь же стояли и их гости – перепуганные Маргарита и Альфред Росмеры. Я уже говорил, что они прожили несколько недель у четы Троцких, скрашивая их печальную и тревожную жизнь. Росмеры привезли затворникам большую почту: книги, письма, часть архива. В одном из первых разговоров по приезде Росмер рассказал о встречах с женой Игнатия Райсса – Эльзой, с Л. Эстрин, Этьеном, о том «как все они преданы ему – признанному вождю нового Интернационала». А о Этьене (мы знаем, что это М. Зборовский) Росмер сказал, что за его «надежность он ручается головой и дает ему самую лучшую характеристику»{1231}. Знали ли они, стоя сейчас перед Троцким, перепуганные и чудом уцелевшие, что здесь только что побывали такие же «этьены», ведомые все тем же Центром.
Сообща, в возбуждении и горячности восстановили картину ночного нападения.
Более двух десятков человек в полицейской и армейской форме с оружием (был даже пулемет) внезапно подъехали и мгновенно разоружили охрану. Роберт Шелдон Харт, стоявший у ворот, по требованию «майора» тут же открыл ворота. Ворвавшиеся люди обезоружили и внутреннюю охрану, открыв при этом яростную стрельбу по окнам и дверям кабинета и спальни Троцкого. Пулемет работал длинными очередями прямо в окно спальни. Казалось, ничто живое не может остаться в комнатах. Просто невероятно, что чета Троцких осталась жива. У них, возможно, был один шанс из ста, чтобы уцелеть. И этот шанс оказался на их стороне. Дело в том, что небольшое мертвое пространство, образовавшееся в углу, ниже окна, спасло супругов. А многочисленные пули рикошетом попадали в прикрывавшую их кровать. Вероятно, они оказались в единственном месте, где можно было выжить в этом ливне свинцового дождя. Судьба вновь была благосклонна к изгнаннику.
Раннее утро встретило возбужденных людей за бетонной оградой, энергично жестикулирующих, говорящих, удивляющихся, радующихся, что небытие прошло стороной. Даже угон двух машин Троцкого – «Форда» и «Доджа» – казался пустяком по сравнению со спасенными жизнями. Пожар удалось быстро потушить: архивы уцелели. Бомба, брошенная напоследок в дом, к счастью, не взорвалась.
В то утро условленный телефонный звонок был принят из Мехико в Нью-Йорке. В тот же день он был расшифрован в Москве и доложен Сталину: «Операция проведена. Результаты будут ясны позже».
Прибывшая тайная полиция во главе с ее шефом полковником Леонардо Санчесом Саласаром с удивлением констатировала: по спальне выпущено более 200 пуль, но обитатели дома не пострадали. Это обстоятельство вскоре дало основание выдвинуть в печати версию: Троцкий организовал самопокушение, чтобы таким образом скомпрометировать Сталина в глазах мировой общественности. Тем более что журналистам стали известны слова чудом уцелевшего изгнанника, сказанные им в то утро Саласару:
– Нападение совершил Иосиф Сталин с помощью ГПУ. Именно – Сталин!
Троцкий, неожиданно столкнувшись с попытками обвинить его в мистификации, направил письмо президенту Карденасу. В нем он утверждал, что «дом подвергся атаке банды ГПУ». Однако, писал Троцкий, «следствие вступило на ложный путь. Я не боюсь сделать это заявление, ибо каждый новый день будет опровергать постыдную гипотезу самопокушения и компрометировать ее прямых и косвенных защитников»{1232}. Письмо возымело свое действие. Тем более что вскоре неподалеку от дома был обнаружен труп увезенного охранника Роберта Шелдона Харта. Троцкому это дало основание утверждать, что попытки представить дело с покушением как мистификацию опровергает сам факт убийства. Хотя по прошествии лет дело не кажется столь однозначным. Может быть, нападавшие устранили Харта по указанию Эйтингона, ведь он
