Мёртвые бабочки (СИ) - Ян Кравец

Роудин знает, что Ларсен мёртв, но она не может отпустить его из своей памяти. В её сердце нет мести и злобы, есть только бесконечное чувство потери. Роудин потеряла Ларсена. Роудин потеряла смысл своего существования. Роудин давно уже не шеду, потому что управляет только своей жизнью. Совсем недавно она во всём помогала Ларсену, но теперь...

- Что делать теперь? - спрашивает Роудин. Вопрос, похоже, она адресует стенам, потому что во дворце больше никого нет. Она слышит звук своего голоса, звук своих шагов. Слышит, как где-то бьётся о стекло крупное насекомое.

- Бабочка, - говорит Роудин. Она стоит перед окном и смотрит на большую белую бабочку, которая сидит на подоконнике. Бабочка неподвижна, скорее всего, даже мертва, но Роудин кажется, что стоит только отвести взгляд, и бабочка взмахнёт крыльями.

- Мёртвая бабочка, - говорит Роудин. Она протягивает руку к бабочке и касается пальцами её крыльев. На кончиках пальцев остаётся белая пыльца. Пахнет она почему-то ванилью.

Роудин подносит пальцы к губам, засовывает их в рот. У неё нет модуля вкуса, но сейчас она чувствует вкус ванили. Она кусает пальцы с такой силой, что раздаётся хруст. Теперь ко вкусу ванили примешивается вкус крови. В оконном отражении Роудин видит, как по её подбородку стекает струйка крови.

- Но этого не может быть, - говорит она. - Или... может?

На память приходит старая сказка про деревянного мальчика, который хотел стать настоящим ребёнком. Роудин никак не может вспомнить, вышло что-нибудь у паренька, или нет. А вот у неё, похоже, это получилось.

- Я человек, - говорит Роудин. Голос выходит совсем чужим и мысли в голове тоже почему-то чужие. Она слышит отголосок какой-то далёкой песни или молитвы. Кажется, речь там идёт про Альпы.

Последняя мысль, которая приходит в голову Роудин, почему-то про шеду Итон. Она не просто вспоминает Итон, она думает, как Итон. Роудин думает, что бабочки это воплощённое безумие. Безумие во плоти. Каждый достойный человек оставляет свой след. Шеду Итон оставила целую цепочку следов из мёртвых бабочек. Конечно, мёртвые бабочки гораздо надежнее хлебных крошек, но приведут ли они домой?

- Я хочу домой, - говорит Роудин. В следующее мгновение её сознание переносится в дата-центр 19.

223.

Лори растолкала Девина посреди ночи.

- Принеси мне воды, пожалуйста, - попросила Лори. Через год-другой в ответ на такую просьбу Девин бы сонно пробурчал "сама сходи", но в медовый месяц любой каприз возлюбленной рассматривается как приказ. Девин поцеловал жену в щёку, встал и пошел к двери.

Когда он вернулся со стаканом воды, Лори воскликнула:

- Осторожно, не наступи! Там на полу большая бабочка. Наверное, влетела днём.

Девин посмотрел, куда она указывала.

И ничего не увидел.

224.

Ксен сидит на полу рубки. Её тело сотрясает дрожь, голова разрывается от тысячи мыслей. Она смогла отключиться от сети, но, кажется, что-то пошло не так. Ей никак не удаётся собрать сознание воедино. Она Ксен, но она же Рагби, Хэрроу, Роудин, Итон. Она это все шеду, которые существовали и ещё только будут существовать. Она это каждый андроид, когда-либо сошедший с конвейера, каждый искусственный разум, каждое слово, каждое чувство.

- Я человек, - протестует Ксен. - Я человек!

Марево отпускает её. Ксен пытается встать на ноги, падает, снова встаёт.

- Я смогу, - говорит она. - Я вернусь. За всеми. За каждым. Я всегда возвращаюсь.

Она снова падает, но на этот раз больше не поднимается. Ксен закрывает глаза. На обратной стороне век она видит, как медленно догорает пламя свечи. Потом наступает темнота.

225.

На орбитальной станции вечер. Алиса Вега сидит на высоком барном стульчике и держит двумя руками синюю кружку с желтым солнышком. На кружке написано "Доброе утро", но Алиса считает эту кружку вечерней. Кружка-вечернекружка. По утрам кофе в красной чашке Нескафе, по вечерам в синей кружке "Доброе утро". Если вам кажется это нелогичным, объясните свою позицию андроиду, встречающему третье тысячелетие в одиночестве.

- Пора спать, - говорит Алиса Вега.

Она встаёт и идёт обратно по коридору мимо саркофагов с замороженными людьми. Одно время Алиса Вега желала им доброй ночи, сейчас ограничивается кивком головы. В конце концов, они и так спят. Просто их ночь слишком затянулась.

В спальне Алиса снимает джинсы и рубашку. Она проходит в ванну и несколько минут сосредоточенно чистит зубы сухой щёткой. Потом расстегивает бюстгальтер, снимает его, снимает трусы и кладёт всё в корзину для грязного белья. В корзине установлен измельчитель пластика, который превращает одежду в полимерный порошок для новых поделок. Рядом стоит стиральная машинка. Она тоже бутафорская, как и вся бытовая техника, но Алисе давно об этом забыла. Завтра она достанет чистое бельё из шкафа. Может быть, даже наденет кружевной комплект.

Алиса Вега переодевается в пижаму и забирается в кровать. Она подкладывает себе под спину подушку, устраивается поудобнее и берёт книжку, лежащую на тумбочке. На этот раз это Оскар Уайльд, Портрет Дориана Грея. Алиса читает его несколько вечеров подряд и спустя полчаса перелистывает последнюю страницу. Она кладёт прочитанную книжку обратно на тумбочку, но промахивается мимо магнитного замка. Книга взмывает вверх и плавает по комнате. Алиса вздыхает. Ей не хочется вылезать из тёплой постели, но ещё больше не хочется, чтобы книга парила у неё над головой. Это порядком разрушает ту иллюзию дома, над которой она так долго и упорно работает.

Алиса встаёт, ловит книжку и уже собирается положить её на тумбочку, как вдруг её взгляд падает на широкий экран с картой b2b. Алиса смотрит на экран и глаза её раскрываются всё шире и шире.

В левом нижнем углу мигает конверт с профилем Гамлета, принца датского. Надпись над ним гласит:

Получено новое сообщение. Открыть?

Генри Лонгфелло

Excelsior !

Тропой альпийской в снег и мрак

Шел юноша, державший стяг.

И стяг в ночи сиял, как днем,

И странный был девиз на нем:

Excelsior!

Был грустен взор его и строг,

Глаза сверкали, как клинок,

И, как серебряный гобой,

Звучал язык для всех чужой:

Excelsior!

Горели в окнах огоньки,

К уюту звали очаги,

Но льды под небом видел он,

И вновь звучало, словно стон:

Excelsior!

"Куда? -- в селе сказал старик.-

Там вихрь и стужа, там ледник,

Пред ним, широк, бежит поток".