Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р. - Павел Фокин

«Поэт был несколько странен. Ходил он в узких клетчатых брюках, в распахнутом настежь таком же пестром жилете, взлохматив шевелюру. Он увлекался громкой читкой собственных стихов и притом в полном одиночестве. С самого раннего утра слышали мы его декламацию. Судьба наделила его мощным, как бы рыдающим голосом, то опускающимся до зловещего шепота, то поднимающимся до отрывистого и довольно звонкого лая.

Патетическая декламация Пяста, внезапно-бурные взрывы его гневных, обличающих интонаций часто будили нас в мутных сумерках едва занимающегося дня. Это напоминало нам голос Иоканаана, проклинающего из глубины своей подземной темницы нечестивую Иудею. Поэт был настойчив и не давал себе ни минуты отдыха…Пяст был действительно похож на пророка. Когда он, со всклокоченными волосами, закутанный, как в плащ, в одеяло, появлялся в нашей комнате и, тяжело опустившись в единственное продавленное кресло, начинал с велеречивой важностью повествовать о чем-либо, высоко вскидывая пальцы, а его остро очерченный профиль, как изображение на древней медали, резко впечатывался в мутный квадрат осеннего окна, ему и в самом деле нельзя было отказать в монументальной величественности» (Вс. Рождественский. Страницы жизни).

Р

РАДАКОВ Алексей Александрович

Художник, книжный график. Участник выставок «Мира искусства». Сотрудник журналов «Сатирикон» и «Мир искусства».

«Он похож на Евгения Онегина, несколько окарикатуренного, таким играют его на провинциальной сцене» (Л. Борисов. За круглым столом прошлого).

«Алексей Радаков! О нем теперь позабыли! Спихнули в канаву около дороги, по которой шествует гений с невразумительным лицом!

Он описан в „Сатириконе“, в номерах, посвященных заграничной поездке. Лицо некоего Пана или сатира, как их изображает барочная живопись эпохи Рубенса.

Улыбающиеся, насмешливые глаза. Нос роскошных форм, с хрящом на переносице, блямбой весьма увесистой в конце. С гигантскими ноздрями, из которых торчала растительность, как из подмышек! Губы смачной толщины с некими тоже барочными извивами, глядя на которые думалось: „Ну, этими губами захватить, засосать, зацеловать и смять можно все! Они и как мякоть улитки, и как защеп клещей!“

Выдающиеся губошлепы, смиритесь!.. Испанские бачки! Их, кажется, с эпохи майора Ковалева в России не носил никто!

…Он был из тех художников, которые поминутно рисовали себе в „альбомчик“. Рисовали обычно скверно, не стараясь, кое-как. Отличить хороший рисунок от плохого было невозможно в этих альбомах. Все одинаково. Набитая рука!

В общении с людьми он был улыбчив и доброжелателен» (В. Милашевский. Тогда, в Петрограде).

«Вот Радаков, не только карикатурист „Сатирикона“, но и душа веселого детского журнальчика „Галчонок“. Необыкновенно жизнерадостный, всегда веселый и порывистый» (А. Дейч. День нынешний и день минувший).

РАДЛОВ Эрнест Львович (Леопольдович)

Философ, педагог. Редактор философского отдела Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. Директор Публичной библиотеки в Петрограде (1917–1924). Публикации в «Журнале Министерства народного просвещения», «Вестнике Европы», «Северном вестнике», «Русском обозрении», «Вопросах философии и психологии». Сочинения «Этика Аристотеля» (СПб., 1884), «„Об истолковании“ Аристотеля» (СПб., 1891), «Учение Вл. Соловьева о свободе воли» (СПб, 1911), «Философский словарь…» (СПб., 1904, 1911), «Очерк истории русской философии» (СПб., 1912), «Владимир Соловьев. Жизнь и учение» (СПб., 1913). Перевел на русский язык «Этику» Аристотеля (1908), под редакцией Радлова вышел первый русский перевод «Феноменологии духа» Гегеля (1913). Друг В. Соловьева.

«Многим профессорам философии в 1922 году предложили покинуть Советский Союз и выехать за границу. Но Эрнест Львович Радлов остался. Он был директором Публичной библиотеки. Туда приходили к нему на семинар по Вл. Соловьеву студенты. Занимались в фаустовском кабинете.

…В старинном кресле с высокой спинкой, опираясь на подлокотники, сидел Эрнест Львович Радлов. Он чуть приподнимался нам навстречу, наклоняя голову в черной шапочке. Жестом сухой узловатой руки приглашал нас садиться. Какое строгое, прорезанное морщинами мысли лицо! Может, это действительно Фауст в своем кабинете? Взлетали узловатые брови. Старик поглаживал удлиненную бороду, осматривал нас пристальными глазами. Все десять на местах?

– На чем мы остановились в прошлый раз, молодые друзья? Если не ошибаюсь, сегодня продолжаются прения по докладу Якова Семеновича Друскина о книге Владимира Сергеевича „Оправдание добра“?

– Совершенно правильно, Эрнест Львович, прения не были прошлый раз закончены, – чуть бычась, говорит Яша Друскин, деловито оглядывая всех зелено-серыми выпуклыми глазами.

– Прекрасно! Кто желает выступить?

Минута молчания. И, разбивая улыбкой ее напряженность, Эрнест Львович, откинувшись в кресле, говорит:

Милый друг, иль ты не знаешь,Что все видимое намиТолько отблеск, только тениОт незримого очами?

Это незримое несет „Оправдание добра“.

Заблестели воспоминания, как разноцветные стекла окна, то строгостью философских формулировок, то искрами соловьевского юмора… Почему-то самые живые воспоминания у Радлова начинались всегда с совместных поездок: „Когда мы ехали с Владимиром Сергеевичем на извозчике…“ Это была как бы присказка к сказке о Прекрасной Даме Философии. Как „в некотором царстве, в некотором государстве“.

И каждый торопился вступить в это царство.

…Прения обычно затягивались на два-три часа. Наконец, слегка утомленный, старик говорил:

– Ну, молодые друзья мои, на сегодня довольно. Мне пора уходить домой. Кто проводит меня?

Он останавливал глаза на каком-нибудь студенте и клал руку ему на плечо. Провожать его на Садовую, до его квартиры, – была большая честь. Он шел, опираясь на палку, положив руку на плечо провожатого, и беседовал. Эта честь часто доставалась мне – единственной девушке. Молодые люди расшаркивались и оставляли нас. Мы медленно двигались по библиотеке, как корабли в море книг. Встречавшиеся сотрудники кланялись нам. И старик приподнимал свою черную шапочку» (Н. Гаген-Торн. Memoria).

РАДЛОВА (урожд. Дармолатова) Анна Дмитриевна

Поэтесса, прозаик, драматург, переводчица. Публикации в журнале «Аполлон». Книги стихов «Соты» (Пг., 1918), «Корабли. Вторая книга стихов» (Пг., 1920), «Крылатый гость» (Пг., 1922). Пьеса в стихах «Богородицын корабль» (Берлин, 1923). Друг М. Кузмина. Погибла в ГУЛАГе.