Евгений Шварц. Хроника жизни - Евгений Биневич

29 апреля театр получает ответ: «1) Спектакли «Волшебники», «Сказка о потерянном времени» (…) снимать с репертуара не разрешается. (…) 3) О спектакле «Сказка о храбром солдате» Управление решит после его просмотра. (…) Начальник управления по делам искусств Исполкома Ленгорсовета Загурский».

Накануне нового театрального сезона, 11 августа, на очередном Худсовете театра третьим пунктом повестки дня рассматривался вопрос «о спектаклях «Сказка о храбром солдате», «Сказка о потерянном времени» и «Мастер на все руки»…».

Из протокола:

«Королев: Есть спектакли, качественно низкие и отслужившие свой срок… Они дискредитируют наш театр. У меня предложение снять их.

[В.] Козлова: Я согласна с Королевым. Говорю, как исполнительница главных ролей в «Мастере на все руки» и в «Потерянном времени». Материалы низкого качества…

[С.] Рубанович: В «Сказке о храбром солдате» тот порок, что решение абстрактно, формально, пьеса разорвана на 2 части. Считаю, что надо снять её…

[В.] Розенвассер: Согласна с тем, что надо снять все три спектакля…

Постановили: Рекомендовать снять спектакли, как художественно неполноценные».

И 18 апреля Королев вновь направляет «бумагу» в Управление по делам искусств, но на этот раз «зам. начальнику тов. Фиглину И. И.», в которой говорится: «Просим Вашего разрешения снять три спектакля с репертуара нашего театра: 1) «Мастер на все руки» — Туберовского, 2) «Сказка о потерянном времени» — Е. Шварца и 3) «Сказка о храбром солдате» Е. Шварца. Первые два спектакля не отвечают идейно-художественным требованиям нашего театра и не популярны у нашего зрителя. Спектакль «Сказка о храбром солдате» решен не в жанре кукольного театра (семь персонажей — актеры без кукол), мрачен по колориту и громоздкий в установке…

Решение о снятии этих трех спектаклей было единогласно поддержано Художественным советјм театра».

24.10.49: «…Это хорошо, что ты описываешь все, что произошло? в подробностях. Все это не вспоминать надо, а забыть по возможности. Помни, что в гневе человек бывает несправедлив. Только в гневе можно сказать, что ты погубишь Олега. Несомненно Нина Владимировна сама понимает, что ты очень мало похожа на женщину-вампира. Какая же ты погубительница! Ты никогда и ничего от Олега не требуешь, да и не потребуешь, не в твоем это характере. Разве что потребуешь любви и внимания, но ведь это не только жены требуют, и от этого никогда человек не гибнет. Ты ещё неважная хозяйка, ты только что начинаешь учиться жить, ты ещё будешь переплачивать за продукты, бить посуду, — но и это ещё ни одного мужа не убивало… Есть самое главное: ты любишь Олега, думаете вы одинаково, у него душа лежит к тебе, у тебя — к нему, ну, значит, все и наладится. Все будет хорошо, только любите друг друга, не отступая. Мало ли что ещё будет. Жизнь не легкая вещь. Будет и такое, может быть, по сравнению с чем ваши недавние семейные события покажутся пустяком. Но вы и тогда не сдавайтесь, а верьте друг в друга, и все будет отлично. Главное — не растрачивайте счастье, не придавайте бытовым неприятностям больше значения, чем они того стоят. Они неизбежны. Я вас предупреждал.

Ну вот и все, дорогие мои. Простите, что вмешиваюсь — ведь все-таки я ваш папа. А в университет тебе в будущем году нужно во что бы то ни стало! Слышишь?»/

30.10.: «…Спасибо тебе за письмо, Натуся. Помни только, что я взял с тебя слово писать мне правду, без умалчиваний. Рад, что чувствуешь себя счастливой. Насчет занятий я вот что тебе скажу. Великая сила упражняться в чем-нибудь… Занятия не даются тебе пока временно, по отсутствию гимнастики. Не сдавайся, упорно занимайся химией и физикой, и все пойдет отлично. Все уложится в голове. А голова у тебя хорошая. Сколько, к примеру, стихов ты знаешь, не уча и[наизусть. Да и понимаешь ты самые сложные вещи, если не внушать себе заранее, что того-то и сего-го тебе не понять никак. И второе — иногда человек опускает руки не потому, что не выходит, а потому, что так спокойнее. Помни, что тебе в этом направлении я успокоиться не дам. У меня есть своя профессия, но отсутствие высшего образования, отсутствие навыков работать систематически — мешает иногда ужасно. Прости, что пишу такие общеизвестные вещи. Мне просто хочется напомнить, что их общеизвестность не мешает тому, что они совершенно верны. Биологический факультет интересен, но — смотри! Обратно хода не будет!..

Больше не буду писать о неприятных вещах. У нас с 29-го числа — морозы, 5–6 градусов. Небо ясное. Хожу гулять знакомыми тебе дорогами, и все думаю, думаю о тебе, говорю целые речи, которые ты никогда не услышишь, потому что в них, надеюсь? миновала необходимость… Умоляю тебя — держи меня в курсе всех своих дел. И помни, что я всегда с тобой…

Звонил (из Москвы. — Е. Б.) мне Юра Герман. Говорит, что ты пополнела, хорошо выглядишь, в хорошем настроении. Жалко, что ты не пошла знакомиться с Гариными. Я говорил с Хесей Локшиной, женой Эраста. Тебя бы там чудно приняли, дом интересный. Но, впрочем, дело твое. Мне хотелось, чтобы у тебя в Москве были свои знакомые. Да и Олегу они понравились бы… Очень тебя прошу, позвони Наташе Григорьевой. У Олега записан её телефон. Приеду — поведу тебя к Маршаку. Целую тебя. Твой папа».

Читать наставления Евгения Львовича Наташе насчет подготовки к поступлению в университет смешно, если вспомнить, как Женя не мог и не хотел заставить себя заниматься, учась в Московском или Ростовском университетах. Какое отвращение вызывали они у него. Потому он и не завершил высшего образования. Правда, Наташа, в отличие от нас, этого не знала, ибо не имела возможности прочитать его письма Варе Соловьевой, да и его воспоминания о той поре.

3.11.: «…Жизнь у нас идет помаленьку… Появился у нас новый жилец — трехмесячный щенок Томка. Он принадлежит сторожу гастронома. Вернее, принадлежал. Сначала пес приходил в гости, потом стал жить под террасой, а теперь (ты знаешь наш характер) живет в доме и спит на диванной подушке, которая положена для него возле печки, в уголке, на полу в Катюшиной комнате. Пес необыкновенно живой, умный и для своего возраста воспитанный. Очевидно, на наше счастье, бывший хозяин лупил его в свое время нещадно…

Я работаю. Довольно много. Еще больше — брожу, что тоже, в сущности, является частью работы. Голова на ходу работает лучше… Вчера, гуляя, я думал о том, что не научился писать письма тебе взрослой. Пишу, как маленькой, как привык, как писал всю жизнь. Но ты из моих писем, что бы я ни писал, — должна понимать главное. Что я без тебя скучаю, что ты для меня в моей жизни самое главное и что я все время о тебе думаю. В последние дни думаю о тебе спокойнее.