Дремучие двери (Том 2) - Юлия Иванова

* * *

Пьяницы и наркоманы дают у нас подписку о желании испытать на себе наши мягкие способы лечения - компьютерно-виртуальный сон, где пациент, сам решая принимать или не принимать алкоголь или наркотик, как бы программирует положительный или отрицательный результат своего выбора, прокручивает его в собственном сознании с помощью виртуальной реальности. Всё это пока на грани разработки, требует свежих идей программистов, медиков, духовенства - религиозно-нравственного и общественного осмысления. Приглашаем всех к сотрудничеству и будем вместе выбирать меньшее из легиона зол. Но нам ясно главное: грех, конечно, когда кто-то в виртуальной действительности собственного сознания удовлетворяет свою похоть с несовершеннолетней девчонкой, но куда хуже, когда маньяк выходит для этого на настоящую улицу настоящего города, где, между прочим, гуляют и ваши дети, господа-товарищи.

Чему служит наше слово - восхождению или падению? Духовное Наследие - это капитал вечности. Небесный банк, из которого человечество черпает силы для восхождения, воду живую, источник которой - Спаситель, Господин Жатвы... Не пробуждаешь ли ты своим словом силы тьмы, сталкивающие в бездну? Нестяжание, смирение, "нищие духом" положительны лишь в аспекте духовного состояния личности, её отказа от своей падшей природы, покорности Воле Творца. В остальном - да здравствует дерзание, борьба со злом, активное служение Замыслу! Ибо лишь в восхождении - путь к Небу. Земная жизнь - жестокая вселенская война, куда мы "мобилизованы и призваны" своим Небесным Отечеством. Смерть первая - демобилизация, освобождение, долгожданное возвращение домой. "Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко"... "Не мир Я пришёл принести на землю, но меч"... На войне этой неизбежно предстоит отдать, положить жизнь временную, получив взамен Вечную. Или, сбежав с поля боя, навсегда остаться на чужбине. Заметьте, красный мученик Николай Островский говорит не "умереть", а "погибнуть". Не только православных святых, не только Блеза Паскаля, но и этого, казалось бы, далёкого от церкви большевика вспоминаю я "в минуту жизни трудную", когда надо укрепиться духом. Итак, цель Изании - помочь личности СОСТОЯТЬСЯ по Замыслу Неба. Исполняя Закон, решить положительно свою судьбу в вечности. Благотворительность Изании помогает не просто выжить, но СОСТОЯТЬСЯ.

* * *

Денис сразу же крепко сдружился с Айрис, они часами болтали, легко переходя с английского на русский и обратно, на свои недоступные Иоанне компьютерные темы - она понимала лишь отдельные слова. Денис и прежде увлекался виртуальной натурой для своих проектов - невероятные возможности и гораздо дешевле! - а теперь Айрис заразила его новой идеей лечебно-воспитательное конструирование пациентом собственной жизни - для наркоманов, к примеру, алкоголиков, для желающих излечиться ещё от какой-либо пагубной страсти. Ведь это сопровождало многих как проклятие почти каждый день одни и те же порой трагические или просто неприятные происшествия. Конфликты, скандалы, увольнения с работы, роковые оплошности и последствия вроде аварий и пожаров... Таким образом, сидя в кресле перед монитором с датчиками на голове, пациент (добровольно, разумеется) помещался в виртуальную реальность. Вот его дом, жена, родственники, привычная обстановка, друзья. Любимое дело, знакомая улица, бар, где он завсегдатаем - всё в норме. Но вот он выпивает или колется, или заводит случайное знакомство с "голубым" или путаной, или ещё что-либо запретное... Привычный кайф и вдруг всё меняется - неприятности по службе, разрыв с женой, она уходит, забирая детей. Несчастный в отчаянии мечется, чтобы её найти, нажимает на кнопки, выскакивает на улицу. И начинаются "ужастики" - аварии, бандиты... В конце концов, больничная койка - боль, тошнота, голова раскалывается... Или кошмары, демоны, страшные видения Денис был мастером по части всякого рода триллеров и шоковой терапии, пациента иногда приходилось отключать и давать успокаивающее. Грешник в ужасе, но есть лишь один способ от всего этого избавиться - пройдя сквозь муки и испытания, найти машину времени и вернуться назад, в недавнее прошлое. Когда всё ещё было хорошо - жена дома, дети целы, на работе порядок, а он сам не заражён спидом и не болен раком лёгких после неумеренного курения... Пациент нажимает кнопки, и наконец, о счастье! вот то самое мгновенье, когда его угораздило глотнуть из проклятой бутылки или свернуть в роковой переулок. Бутылка снова на полке бара, деньги на месте, он в кругу семьи на берегу моря. Резвятся дети, они с помолодевшей красавицей-женой входят в ласковые тёплые волны. Того самого, что плещется на стене денисовой комнаты. На море штиль... Звучит прекрасная музыка, кричат чайки, белый парус на горизонте... И туг появляется шумная компания, предлагает выпить... И всё сначала. - А как насчёт моделирования ада? - как-то предложила Иоанна, поёжившись от собственной дерзости, - Нескольких минут пребывания во тьме внешней? И вспомнила "дремучие двери". Но по части моделирования всяких натуральных и мистических ужасов Денис был сам мастер. Король подполья. Иоанна не видела его последнего проекта, но Айрис уверяла, что по сравнению с ним все вместе взятые американские и неамериканские триллеры кажутся "Весёлыми ребятами". - У него всё так медленно, - рассказывала Айрис, - Вот фото на стене, вроде бы, ничего такого. Камера к стене приближается, всё так медленно, и уже страшно. А на фото... - голос Айрис стихал до шёпота, глаза округлялись. - У-у! - вскрикивал неожиданно Денис, как в детских страшилках. Айрис взвизгивала, Иоанна тоже, Денис хохотал, довольный. - Страх - великое чувство! - убеждала Айрис, - Человек в этом состоянии может перепрыгнуть через забор, не то что через собственный грех. - "Начало премудрости - страх Божий" - цитировала Иоанна, - "Наведи, Господи, страх на них; да знают народы, что человеки они". /Пс. 9:21/. - Да, да, думаю, и церковь нам окажет поддержку. У нас будут специальные религиозно-воспитательные программы для детсадов и школ - ведь ребёнок часто не представляет себе последствий того или иного поступка, а у нас он будет как бы проигрывать несколько вариантов запретов и последствий. Да это актуально для любого возраста. Например, перешёл улицу на красный свет... - Поставил в казино на красное, - подхватила Иоанна. - Зарезал красную старуху-процентщицу, - добавил Денис, - Коммунистку, вросшую в рынок. Идея ему нравилась, он уже начал практически кое-что реализовывать, работая вопреки запретам докторов. - Какое счастье, когда между нами не стоят деньги, - сказал он как-то по поводу врачей, добавив, - Когда между людьми не стоят деньги. "Какое низкое коварство - полуживого забавлять..." "Низкое коварство"... "Вздыхать и думать про себя: "Когда же чёрт возьмёт тебя?" Это всё деньги. Или "Дядюшкин сон", помнишь? Они теперь часто бывали у Айрис в гостях. Их с Егоркой номер ничем не отличался от стандартного - разве что по коридору прогуливалась охрана. Заказывали на ужин любимые всеми пельмени (не покупные в пачках, как у свекровьиных соратниц, а настоящие домашние). Их лепили вечерами две беженки-учительницы, в основном, для дополнительного заработка - по договору с одним из подмосковных кафе, но кое-что перепадало и златогорцам. Учительницы, вместе с другими изанами, собирали средства на строительство разгромленной в результате каких-то этнических конфликтов школы в их родном посёлке, куда намеревались вернуться. Итак пельмени, пиво с воблой. Для Дениса - безалкогольное и несолёные сухарики, натёртые чесноком. Айрис с Денисом уходили в другую комнату работать и орали там то по-английски, то по-русски, а Иоанна обсуждала с прочими гостями судьбу России. Приходила ещё знакомая киношная пара, которая тут поселилась на месяц, как в доме творчества - за плату. Муж писал сценарий, жена - балерина на пенсии, ежедневно ездила на работу в какое-то турагентство и вела здесь танцевальный кружок. Оставить мужа одного в Златогорье супруга не решалась, опасаясь "скромного обаяния" фиалочек. Айрис уговаривала их сдать квартиру надёжной фирме /устроить это Изания брала на себя/ и поселиться в Златогорье, тем более что бывшая балерина ещё и в кино проработала несколько лет в монтажной, а им монтажница была нужна позарез. Здесь постоянно что-то горячо обсуждали - Айрис привила Златогорской злите вкус к методу "мозговых атак", и в отличие от ни к чему не обязывающих русских разговоров "за жизнь" по "проклятым вечным вопросам", в квартирке Айрис все дискуссии скорее напоминали "Совет в Филях", за которыми следовали немедленные приказы и военные действия. Иоанна не уставала восхищаться умением американки дерзко вторгаться в самые рискованные темы, обсуждая во всех деталях какой-нибудь "виртуальный секс", и одновременно держать строжайшую дистанцию с сильным полом, не допуская никаких вольностей и оставаясь, тем не менее, "своим парнем", "товарищем", напоминая комсомолку-энтузиастку "пламенных лет". Она даже носила поверх джинсы модную в те годы блузу в широкую полоску нежно-фиалковые полосы чередовались с чернильными. Виртуальная стайка сизарей во главе с Айрис летала по Изан-нету и Интернету, хлопоча неустанно по земным и заоблачным делам Изании. То выискивая по миру "наших", то оказывая помощь, то требуя помощи, разнося в клювах по всему свету егоркины идеи и проповеди, разоблачающие очередные козни Вампирии... Торопясь, пока Интернет не стал рупором грядущего царства Антихриста, успеть напакостить Зверю где только можно. И радуясь этому великому изобретению человечества, позволяющему не выходя из дома беседовать "от сердца к сердцу" с любым "гражданином вселенной" просветить, защитить, утешить, помочь, воодушевить... Айрис ликовала, что можно наконец-то доставать, обстреливать Вампирию хотя бы из виртуального пространства, потому что в реальном поле до неё нынче не добраться - ни в Эсэнговии, ни, тем более, у них в Штатах. Мол, это только на словах там "свобода слова", а попробуй-ка сунься в солидную редакцию или издательство с какими-либо кардинальными ниспровергающими идеями - глухо, как в танке, как говорят в России. Отдельные факты - бичуй на здоровье, но никаких выводов и обобщений, никаких подкопов под ОСНОВЫ. Вся критика должна быть направлена на улучшение капитализма. Ну, например, некоторые мечтают о возврате к "добрым старым временам", они за свободное предпринимательство и против монополии. Их девиз "Любовь к Богу, стране и семье". "Опора на себя, облагороженная чувством к общине", как говорит Боб Доул. Многие считают, что нынешний рынок является смертельным врагом общества, которому он вроде бы должен служить. /Майкл Пьюсэй/. Другие прямо заявляют, что человека превратили в "калькулятор"... Но попробуй потрясти "основы основ" какой-либо "революцией сознания", если и раскопаешь какое-нибудь непуганое издательство или издашь за свой счёт без соответствующей рекламы, особенно телевизионной, обеспечен полный провал. В Штатах без рекламы делать нечего... А между тем, как рассказывала Айрис, там очень развиты общины-комьюнити, в них - каждый восьмой американец. Общины организовывают нечто вроде наших дружин для защиты от преступников, ругают правительство, которому наплевать на простых американцев, и сетуют на отсутствие в обществе традиционных духовных ценностей. Общины часто смыкаются с религиозными течениями, откуда Айрис удавалось особенно успешно пополнять ряды изан и "сочувствующих". Ну, а уж по части "революционности", по мнению Иоанны, нынешние американские фильмы ничуть не уступали нашей классике. Айрис показала парочку таких подрывающих Вампирию идеологических мин: в одной городские бездомные под предводительством какого-то супермена устроили такую сокрушительную разборку с коррумпированной мафиозной властью, под такими крутыми лозунгами обличали "проклятых империалистов", что лента казалась прямо-таки роскошно снятой в Голливуде клюквой по заказу Лубянки советских времён. В другой же высшее общество в буквальном смысле пожрало на глазах у шокированных зрителей двух попавших в его лапы парней - до последней косточки. Символика социального вампиризма в чистейшем виде. "Общество" так назывался фильм. Короче говоря, Изания фундаментально готовилась противостоять грядущему Антихристу, вовсю пропагандируя свою идеологию, налаживая связи и отстреливаясь "компьютерными пулями" через Интернет. Кстати о "компьютерной пуле". Обсуждали тут как-то в обстановке строжайшей секретности, что делать с одним чудаковатого вида изобретателем, который вместе с заявлением о вступлении в Изанию принёс проект такой пули, разыскивающей по генетическим характеристикам и поражающей любого " заказанного врага народа", /как он выразился/ - в любой точке земного шара по Интернету. Сидит такой "враг народа" у компьютера - бац, внезапный инсульт и концы в воду... Кулибину, разумеется, никто не поверил. Тогда обидевшийся изобретатель поведал, что по клочку прилипшей к дивану шерсти линявшего кота Мура "отольёт" такую кошачью пулю, поэтому лучше коту отныне держаться подальше от любимого дивана напротив компьютера. Посмеялись. А вскоре Мура действительно нашли дохлым - не на диване, а у мусорного контейнера без следов насильственной смерти. И хотя не было никаких доказательств, что именно Интернет убил несчастного кота, всем стало как-то не по себе. Изобретателя, у которого оказалось на счету ещё множество менее крутых патентов, в Изанию всё же приняли после долгой и бурной дискуссии. А вдруг "пулю-не-дуру" перехватит Вампирия? Он такое может натворить! Только решили установить за ним строжайшую опеку, взяв предварительно клятву - никакой самодеятельности. Изобретатель заявил, что если ему создадут все условия для работы, он вообще за пределы Златогорья ни шагу, пока его не вынесут вперёд ногами. Как ни пыталась Иоанна уговорить Айрис показать ей хоть издали этого Кулибина, та лишь отшучивалась, что он-де ходит в шапке-невидимке. Такого рода проблемы морально-этического плана возникали в Изании сплошь и рядом. Например, степень сотрудничества с Вампирией, особенно забугорной. Следует ли "нашим" учёным принимать предложения стран НАТО поучаствовать в сомнительных с религиозно-нравственной точки зрения проектах, особенно имеющих даже косвенное отношение к военной промышленности? Ответ чаще всего был отрицательным. Чтобы каким-то образом не нести перед Небом ответственность за убиеных натовскими ракетами, за развращённых какой-либо голливудской "Лолитой", оболваненных и зомбированных новейшей психотехникой. Ещё приходил иногда Лёва Лившиц, "новый русский еврей" с женой, "новой русской хохлушкой", как они сами себя именовали, тоже финансисткой. Они сразу же пускались в инопланетные свои банковские разговоры, "сальдо-бульдо" подсчитывали, дебет-кредит, спорили с набитым ртом, поедая пельмени. Влюблённость в Златогорье и в шарики, начинённые мясом с луком, объединяла всех за столом. А где-то к одиннадцати, если не был в отъезде, являлся сам Егорка - двужильный, непроницаемый, загадочный мальчик-сфинкс /для Иоанны он всё ещё оставался лужинским мальчиком/. Удивительно было, как можно спать по четыре-пять часов, всё успевать, так серьёзно относиться к жизни, решительно не перенося ничего насмешливого, ироничного по поводу "проклятых вечных вопросов", - судьбы России, Изании, а заодно и Вселенной. Да и вообще не любил Егорка шутливого легкомысленного трёпа о чём бы то ни было. Сразу обрезал взглядом или гневным: "ну хватит"! - "Semper adamas" - /"Всегда несокрушаем"/, - провозглашал тогда Лёва на любимой егоркиной латыни, чтобы разрядить обстановку. Или: "Qu ocumque ferar" /"Отовсюду прям"/. И Егорка разрешал себе едва улыбнуться. - Егор позволяет себя любить, - говорила Айрис, - Он бы никогда на мне не женился, если брак не пошёл бы на пользу Изании... - А ты? Похожая на вихрастого рыжеволосого пацана, вечно загорелая Айрис, будто только что сошедшая с гагринского пляжа, с веснушками на чуть вздёрнутом носике и чувственным гортанным смехом чем-то напоминала Хельге, Денисову пассию из советского прошлого, о котором Иоанна думала едва не с ностальгией. И к Айрис он был явно неравнодушен - его тянуло к такому типу женщин. С Айрис он кокетничал, бодрился, молодел, а Иоанна радовалась столь явным симптомам его выздоровления. Ну а Айрис, такая деловая, эмансипированная, яркая, талантливая, раскованная американочка, Айрис-ириска с золотисто-коричневой кожей и абрикосовыми, в тон, волосами - призналась, что влюбилась одновременно в Егорку и его Проект /так она назвала Изанию/, ещё когда Егорка только что купил развалившийся профилакторий, а она приехала в Москву в долгожданную командировку по делам своей фирмы. Послали её из-за неплохого русского - у неё была няня вологодского происхождения, вышедшая когда-то замуж за еврея, а затем перебравшаяся в Штаты. Но ни по-еврейски, ни тем более по-английски няня Люба говорить не умела, лишь окала по-русски, а вслед за ней окала и Айрис. И получалось это у неё обворожительно. В клуб на Егоркин концерт Айрис попала совершенно случайно /или по воле Всевышнего/ - ей нужно было передать администратору клуба презент от американской тети. Внутрь клуба она едва пробилась и, заинтригованная, зашла в зал послушать виновника такого ажиотажа. Просидела до конца на ступеньках в проходе, неистово вместе со всеми хлопала и, когда осчастливленный презентом администратор представил Айрис Егорке, она сразу же заявила, что они - родственные души, что сразу же влюбилась в его песни, идеи и в него самого. Что для Америки это тоже невероятно актуально - помочь каждому человеку не только с самым необходимым, с жильём, например, потому что проблема бездомных стоит очень остро, но и с проблемой занятости... Поставить человека на ноги, раскрыть его творческий потенциал или, как прекрасно сказано у Егора: "Замысел Неба". Эта так называемая "активная благотворительность" в Америке всегда имела приоритет, отвечает духу страны и сейчас чрезвычайно актуальна. И она, Айрис, поддерживает его, егоркины, лозунги, как говорят в России, и протягивает ему через океан руку. Егорка, усталый, ещё в гриме и фиолетовом плаще с блёстками-звездами слушал восторженно окающую американочку без особого энтузиазма. - У него было совершенно превратное представление об Америке, сокрушалась Айрис. Но когда Егорка узнал, что его заокеанская фанатка программистка, то, в свою очередь, буквально в неё вцепился и сходу предложил сотрудничество. На следующий день они встретились, чтобы обговорить детали, а ещё через несколько дней Айрис попыталась его соблазнить, но потерпела фиаско. Айрис чувствовала по-женски, что ему нравится, и намекнула было, что он боится КГБ. Но Егорка откровенно пояснил, что никакого КГБ уже в помине нет, однако секса между ними, кроме освящённого церковью брака, быть не должно. Но он ей может, коль на то пошло, сделать предложение. Если она, конечно, согласится принять православие. Ошеломлённая такой строгостью нравов в атеистической, как она полагала, стране, Айрис очень серьёзно /она всё делала очень серьёзно/ засела за православные труды, рекомендованные не менее ошеломлённой Варей. Варя не знала, радоваться или паниковать. С одной стороны, Егорка часто ей говорил, что для Дела, которое он замыслил, нужна полная отдача и семью заводить он не имеет права. Зная аскета Егорку, что он никогда не пойдёт на случайные связи, она понимала, что сын себе уготовал тяжкие испытания. Егорка отмахивался: - Не тяжелее монашества, мама. Мне бы твои заботы... И вот Айрис. Нежданно-негаданная невеста из страны жёлтого Дьявола, царства Мамоны, да ещё имеющая отношение к компьютерам, к Интернету всемирному банку данных. С этого, как опасались некоторые старцы, и начнётся антихрист, - каждому жителю земли порядковый номер и печать на руку и чело... Умненькая, самостоятельная и неожиданно духовно подкованная Айрис, даже слышавшая о великом расколе 1054-го - /"что-то из-за чистилища"/ произвела, тем не менее, благоприятное впечатление. "Супер-баба", подытожила Варя, хотя Егорка и метнул в неё гневный свой взгляд. За католичество Айрис не держалась, сказав, что если Господь хочет, чтобы отныне она шла к Нему другим путём вместе с посланным ей возлюбленным, значит, так тому и быть. И ещё она сказала, что Истина одна, однако путей к ней много. Что люди получают конфессию как бы в наследство or рождения, от отца с матерью, но коли жизнь так сложилась, она готова разобраться, изучить православие. И, если не найдёт в своей совести препятствий, согласна его принять. Препятствий Айрис не нашла - напротив, зачитывалась отцом Павлом Флоренским, Сергием Булгаковым, Хомяковым, и Варя надеялась, что скоро американочка дорастёт и до святых отцов. Без особого труда было получено согласие и от родителей Айрис, которым она ежедневно в телефонных разговорах превозносила Егорку и Изанию. На венчание они, правда, приехать не смогли - мать Айрис панически боялась лететь самолётом, но прислали молодожёнам счёт на круглую сумму, которая впоследствии вся ушла на создание Изан-нет. Так Айрис, приняв крещение, стала Ириной, они повенчались, и уже трудно было себе их представить врозь. И дело без Айрис, к загорелым рукам которой тянулись компьютерные нити ото всех штабов Изании. Даже Варя призналась Иоанне в тайном восхищении американками: "Вот и в их фильмах, я вообще-то американские фильмы не люблю, не смотрю - примитив, штамповка... Но слабый пол!.. Какой там "слабый" - на голову выше мужиков - борцы, одним словом! То с мафией схватятся, то с роботами, инопланетянами, сатанистами, ещё какой-либо нечистью... И не просто воинственные клушки борются за справедливость - высокие идеалы, за человечество... Грех, наверное, но я иной раз думаю - вот бы нашим тёткам к их слезам, двужильности и терпению - да эдакую американскую пробивную силу, чисто мужскую волю к победе... Может, и не то говорю - всё же добродетели женщины - смирение, семейный очаг... - Перед Господом смирение, - возразила Иоанна, - А не перед силами зла. И припомнила княгиню Ольгу, Екатерину Великую, Елизавету - сестру императрицы. Тоже иноземка, а какая деятельность на российской ниве! Мученица. Кончилось все вечным спором вокруг роли иностранцев в русской истории. В умиротворённо-расслабленном состоянии, что выпадало крайне редко, Егорка был очень похож на Варю - русые, как у неё, волосы, которые он вариным лёгким движением смахивал со лба, линия губ, черты лица, казались по-женски как у неё, "отредактированными". Даже "фирменная" Варина полуулыбка "Монна-Варя" иногда появлялась на егоркиных губах. И куда всё это девалось, когда Егорка кого-либо распекал и гневался! Скулы вдруг обтягивались, загорались раскалённым румянцем, нос заострялся, стиснутый рот становился злым и узким как лезвие, тёмные глаза зажигались, вспыхивали каким-то волчьим фосфорическим блеском и впивались разом во всех окрест находящихся. Невозможно было в момент егоркиного гнева сделать что-либо "не то", чтоб не получить в ответ нечто подобное разряду электрического ската. Особенно Иоанну поражало это егоркино "всевидение", когда он, казалось, отключался, положив голову на руки. И окружающие, расслабившись, начинали делать или городить что-либо, с егоркиной точки зрения, "не то", - как он вдруг резко вскидывал голову и окидывал провинившегося /определял он безошибочно/ таким взглядом, что тому хотелось провалиться сквозь землю. Да, Егорка совершенно не выносил модного в последние два столетия насмешливо-ироничного отношения к основным и не основным проблемам бытия, всякие шуточки и анекдоты порой приводили его в ярость. Он мог среди всеобщего хохота вдруг шмякнуть оземь какую-нибудь вилку-ложку-крышку /бьющуюся посуду Егор не использовал/ и во внезапно наступившей тишине спросить едва не со слезами: "и это ты находишь смешным?" или: "Да разве можно над этим смеяться"?.. Нельзя сказать, чтоб он вовсе не обладал чувством юмора - странные английские анекдоты вроде "банана в ухе", "головы на велосипеде" или "неуловимого ковбоя", некоторые житейские байки забавляли его - Егорка соизволял чуть улыбнуться вариной улыбкой. Но стоило перейти грань - настроение у него безнадежно портилось и он, буркнув что-то вроде знаменитого: "Боже, как грустна наша Россия!", хлопал дверью. Айрис бежала следом - успокаивать. Она призналась, что по-прежнему влюблена в него по уши, как и фанатки - фналочки и чернильницы, как сизари, как все в Златогорье, как и сама Иоанна, хотя он был порой совершенно несносен этим своим максимализмом, на дух не вынося обычный трёп с его скептицизмом и пошловатой двусмысленностью. "А ведь он прав, - думала Иоанна, - Это совсем не так безобидно. Мы всё просмеяли... Когда это началось? Очень давно, с самого начала... Когда пресмыкающийся в Эдеме иронизировал, посмеивался: "Чушь все эти запреты, лопайте, солгал Бог"... "Я дух, который вечно отрицает", - это о Мефистофеле у Гете. И у Пушкина: Не верил он любви, свободе; На жизнь насмешливо глядел И ничего во всей природе Благословить он не хотел. "На жизнь насмешливо глядел", - это о демоне. Но мы уже не можем иначе, говорим и думаем на этом языке. Насмешливая ирония - наша защита, маска, ею мы как бы отгораживаемся от серьёзности и трагизма жизни, от серьёзности Замысла - Царствие через Крест. Мы предпочитаем дезертирство в смех, смехом мы защищаемся от самой смерти, не замечая, что бежим от Вечной Жизни. Некрасов, Достоевский плакали над несовершенством мира, плакал и смеялся Гоголь, Толстой пытался изменить мир, изменив себя. Потом многие пытались переделать, изменить... Теперь вот Егорка с его прекрасными делами и завораживающими речами о Замысле, о "Царствии внутри нас", дающем бессмертие. "Благословлю я золотую дорогу к солнцу от червя"... Егорка помогает червю ползти к солнцу. Наверное, смешно, но смеяться над этим недопустимо. Иначе не доползти. Иначе нам не доползти. Вся егоркина жизнь принадлежала Делу. Егорка позволял себя любить Айрис, фиалочкам и прочим товарищам, потому что так было нужно для Дела. В этом он был тоже похож на Иосифа Грозного, - всё работающее на Дело, было благом. Егорка благоволил ко всем, преданным Делу, прощал ошибки, но не прощал измены. Не себе лично, измены Делу. Так он добродушно урезонил программиста, влюблённого в Айрис: "Работать надо, а ты на неё пялишься"... - и просто перевел из Златогорья в другой штаб, исключительно "для пользы Дела". - Хоть бы приревновал, - окая, посетовала Айрис. Наверное, язык бы не повернулся утверждать, что Егор любит Айрис "для пользы Дела", или Варю, или ближайших друзей-сподвижников, но Иоанна тоже готова была голову отдать на отсечение, что он бы никогда не женился и не подружился, если бы это повредило Изании. Вариант "Ромео-Джульетта" здесь бы не прошел. Первым делом были "самолёты", как думала Иоанна, снова и снова ловя себя на столь ненавидимой Егором "ироничности". Егорку она, как и все, побаивалась и предпочитала при нём молчать, чтоб не ляпнуть недозволенное. Она любовалась, как он работает - какой-нибудь аврал с лопнувшими на морозе трубами, у монитора рядом с Айрис, на сцене, на совещании по наболевшим вопросам такого исполненного для него ответственности и тайного замысла земного бытия... Он хотел всё знать и всё уметь, и ему это, кажется, удавалось. "Во всём дойти до самой сути". А если не удавалось - под рукой обязательно оказывался некто, который знал, умел или добывал в кратчайший срок необходимую информацию. Гениальный лидер-организатор, Егорка умел заставить всех вкалывать на Дело. Он отвоёвывал, вербовал, отнимал воинов Неба у всевозможных страстей, идолов, суеты и бытовых дрязг, выдирал из их глотки, с кровью, проглоченную наживку золотой удочки, зажигал пламенными речами и песнями, влюблял в себя /или в Дело/, - это уже не имело значения. Ибо Егорка и был Делом, у него не оставалось ничего, кроме Дела. Он жил по-походному, яростно очищая себя от всего лишнего, отнимающего время - не затем, чтобы стать лучше, просто ненужное отвлекало от Дела. Спасителя, в Которого он с детства страстно верил. И верил, что именно ему, Егорке Златову, доверена "борьба за освобождение человечества" от дьявольских уз Вампирии. "Да будет Воля Твоя на земле, как На Небе"... Умножить жатву. Для грядущего Царства Егорка самозабвенно возводил Изанию, сжигая себя и других, рискуя личным спасением, как он однажды признался Иоанне, потому что было бы куда безопаснее ему стать священником, как мечтала Варя, или даже монахом, как мечтал Глеб, и где-либо в одинокой келье с кувшином воды и ломтем хлеба пламенно и слезно молиться о спасении распинаемой Руси. Он предпочёл стать первопроходцем, зная, что в случае ошибки ответит на Суде не только за себя, но и за всех поверивших, что он "от Неба". Отец Киприан после долгих колебаний всё же благословил "Дело". - Это сильнее меня, я не могу и не хочу противиться... - сказал Егорка как-то Варе, - Господи, если Изания мираж, "прелесть" - дай знак. Останови, уничтожь меня в конце концов, сделай плоды наши горькими... - Поймите, мы не можем позволить себе роскошь быть расточительными, горячился Егорка, - Наш капитал - время. Даже не здоровье, нет - и здоровые гибнут в авариях и катастрофах, а немощь, сильная духом. Блез Паскаль, например... Или Серафим Саровский - покалеченный ходил, горбатенький, а силища какая! Время... Никто не знает, сколько кому отпущено, а мы швыряемся горстями. Думаешь, богат, запустил руку привычно в карман, а там - пустота. Всё. Надо успеть добежать, пока тикают часы. - И такое он говорит в тридцать, - думала Иоанна, - Я в два раза старше. Сколько осталось - десять? Двадцать от силы? А может, несколько месяцев, даже дней?.. Благодаря будоражащим речам Егорки она вдруг ощутила это зловещее тиканье у самого уха - мина, которой неизбежно суждено взорваться - сегодня? Завтра? Когда? Рано или поздно рванёт. Почему мы, вроде бы верующие, об этом не думаем, так бездарно расточаем дни, зная, что за каждую праздную и лукавую минуту придётся отвечать?.. А он, Егорка, - вся жизнь впереди... Но Лермонтову тридцать никогда не исполнится, а Пушкина убьют чуть постарше... Эти звёздные мальчики так рано уходят... Ей вдруг стало страшно за Егорку.