Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник) - Наталья Павлищева

Обычно иноки имели две ежедневные трапезы – обед и ужин. Во время Великого поста допускалась лишь одна трапеза. Обед состоял из супа и каши. На ужин подавали опять же кашу с хлебом. По праздникам монахи угощались медом, ягодным киселем и пирогами. Летом на монастырском столе появлялись овощи, фрукты, грибы и ягоды. В определенные дни на трапезе допускалась вареная, соленая и копченая рыба.

В трапезной иноки занимали места за столом в соответствии со своим положением в обители. Послушники сидели отдельно от монахов, а те в свою очередь сидели отдельно от священников и дьяконов.

Сама трапеза была особого рода ритуалом. После краткой молитвы первым начинал вкушать пищу игумен либо замещающее его лицо, и только после этого – остальные иноки. Кутник, обходя всех, наполнял чаши яблочной или медовой сытой. С первой чашей все подходили к старшему за столом за благословением. Во время трапезы один из братьев читал вслух жития святых. Разговоры за столом строго воспрещались.

Остатки трапезы – яйца, куски хлеба, яблоки, рыбу – собирали и выносили за ворота, где все это раздавалось нищим.

После обеда в храме совершалась дневная литургия – вечерня. После ужина следовало новое богослужение – повечерие.

…Подходя к воротам с корзиной в руке, Пересвет спросил у привратника, много ли нищих пришло к монастырю в это утро.

– Топчется там несколько человек, – зевая, ответил бородатый монах, кивнув на высокие створы дощатых ворот. – Глянь сам.

Сняв дубовый запор, Пересвет вышел за ворота. К нему тотчас устремились с протянутыми руками шесть или семь оборванцев с палками и котомками через плечо. Пересвет торопливо рассовал в их грязные жадные руки пучки укропа, хлебные корки, стручки гороха и куски сушеной рыбы…

Неожиданно кто-то потянул Пересвета за рукав рясы. Его ушей коснулся негромкий мягкий голосок:

– Вестником я к тебе прибыл, молодец. Спешил так, ажно ног под собой не чую!

– Прошка! – обрадовался Пересвет, схватив юродивого за костлявые плечи. – Рад тебе несказанно! Ты от зазнобы моей?

– Нет, молодец, – печально потупился Прошка, – меня отправила к тебе Авдотья Микулична. С недоброй вестью она меня отправила, уж не обессудь.

Пересвет растерянно разжал пальцы, глядя на темное от загара лицо юродивого, на его выцветшие от зноя льняные волосы, повязанные красной тряпкой.

– Что же стряслось? – тихо вымолвил Пересвет. – Что-то с Шугой? Или с Авдотьей Микуличной?

– Недавно из Переяславля в Москву выехал обоз купеческий, – промолвил Прошка, глядя себе под ноги. – С тем обозом ехала в Косариху племянница Авдотьи Микуличны. Позавчера на обоз напали лихие люди, все добро купеческое растащили, кого-то из купцов топорами посекли, кого-то ножами изрезали… Немногие из обозных живыми до Косарихи добрались. Пропала и племянница Авдотьи Микуличны. Вот такие дела, молодец.

Юродивый тяжело вздохнул, поправляя на себе старую заплатанную рубаху явно с чужого плеча. Был он худ и нескладен, с большим носом и редкой бороденкой. От него сильно пахло потом и дорожной пылью.

Машинально пошарив в корзине, Пересвет нащупал горбушку ржаного хлеба и луковицу. Сунув это подаяние в заскорузлые Прошкины ладони, он быстро скрылся за воротами.

Ослябя находился возле хозяйственных клетей, выбирая себе топор для работы в лесу. Там его и разыскал Пересвет.

– Ну, где ты ходишь, друже, – сказал Ослябя. – Артель уже в сборе, тебя лишь нет.

– Я разговаривал с эпитиритом Стефаном, – хмурым чужим голосом промолвил Пересвет. – Стефан позволил мне отлучиться из монастыря на несколько дней. Я сей же час отправляюсь в Косариху, брат.

– Понимаю, какая надобность тебя туда влечет, друже, – чуть усмехнулся Ослябя, повязывая голову узкой бечевкой, чтобы длинные волосы не падали ему на лицо.

– Напрасно усмехаешься, брат, – помрачнел Пересвет. – Беда у меня: Шуга угодила в руки разбойников.

Пересвет пересказал Ослябе все, что узнал от юродивого Прошки о купеческом обозе, выехавшем из Переяславля, но так и не добравшемся до Москвы.

– Шугу надо выручать, – молвил Пересвет. – Нужно отыскать этих злыдней, что ее похитили. Они где-то в лесах близ Косарихи прибежище себе нашли.

– Разбойников этих, может, человек двадцать, что ты сможешь сделать в одиночку, друже. – Ослябя с сомнением покачал головой. – Не дело ты задумал.

– Я полагал, что ты со мной пойдешь, брат, – сказал Пересвет, заглянув в глаза Ослябе. – Помнишь, когда мы с тобой были гриднями в молодшей дружине Корибута Ольгердовича, никто с нами не мог сравниться во владении мечом и копьем.

– Хочу тебе напомнить, брат, что мы с тобой ныне послушники в монастыре, – твердо промолвил Ослябя, не отводя глаз. – Не пристало нам нарушать заповеди Господни, тем более проливать кровь людей.

– Не людей, а злодеев! – невольно вырвалось у Пересвета. – Неужто ты остался бы в стороне, ежели с Чеславой случилась такая же беда. Неужто ты не поддался бы праведному гневу?!

– Не поддался бы, брат, – без колебаний ответил Ослябя. – Нету у меня права кого-либо судить, тем паче убивать кого-либо своей рукой. Для всех преступников есть княжеский суд, а для всех людей – высший суд Господень.

Смерив Ослябю презрительно-осуждающим взглядом, Пересвет резко повернулся и зашагал прочь. Он был в рясе и клобуке, но с мечом у пояса и со щитом в руке.

– Опомнись, брат! – бросил ему вслед Ослябя. – Вспомни слова Спасителя: «Не суди, да не судим будешь».

Однако Пересвет не остановился и не оглянулся, он даже не замедлил шаг.

Двадцать с лишним верст Пересвет преодолел за полдня, он так спешил, что ни разу не позволил себе даже краткой передышки. Оказавшись в Косарихе, Пересвет уже не застал там людей из разграбленного разбойниками обоза, все они к тому времени вернулись в Переяславль-Залесский. Авдотья Микулична и ее муж отговаривали Пересвета от его отчаянной затеи выследить разбойников в лесу и отбить у них Шугу. «Воеводы московского князя не оставят это злодеяние без наказания, – молвила Авдотья Микулична. – Рано или поздно этих злодеев переловят и истребят. Одному тебе, младень, с целой разбойной оравой не совладать. Дождись-ка лучше ратных людей из Москвы и Переяславля и вместе с ними отправляйся на поиски татей лесных».

Не прислушался Пересвет к речам Авдотьи Микуличны и ее супруга. Сняв с себя рясу и переодевшись в мирскую одежду, Пересвет в тот же день двинулся в лесные дебри, чтобы выследить там разбойничью шайку.

Сначала Пересвет отправился к тому месту, где на лесной дороге был разграблен переяславский обоз. Со слов Авдотьи Микуличны выходило, что добра разного разбойники захватили очень много. Стало быть, размышлял Пересвет, не могли злодеи все награбленное разом в свой укромный стан унести, ибо возы через чащу не проедут, а обозных коней они не взяли. На спине все награбленное далеко не унесешь, значит, тати должны были устроить где-то поблизости от лесной дороги тайные схроны. Пересвет собирался отыскать один из этих тайников, к которому разбойники должны были непременно вернуться.