Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако действовать придется. Он подумал о трибунале. Он будет единственным свидетелем, но трибунал ему поверит. Его слова решат судьбу Гримса, а потом… потом веревка палача или в крайнем случае пять сотен кошек. Гримс будет кричать от боли, пока не лишится сознания, его откачают, чтобы на следующий день вновь подвергнуть мучениям, и так день за днем, пока он не превратится в бормочущего, заикающегося дурачка, бессмысленного, бессильного идиота.
Хорнблауэру сделалось тошно. Однако он вспомнил, что команда уже наверняка догадалась. Быть может, наказание Гримса уже началось, но дисциплину на «Отчаянном» надо сохранять. Хорнблауэр должен исполнять свой долг, он должен платить за то, что он флотский офицер, — как терпит морскую болезнь, как рискует жизнью. Надо немедленно посадить Гримса под арест и, пока Гримс будет сидеть в кандалах, что-то решить. Хорнблауэр шагнул в каюту, не испытывая ни малейшего удовлетворения при мысли об отдыхе.
Он открыл дверь. Проблем не осталось, остался только ужас, дикий ужас. Гримс висел на веревке, продернутой через крюк, на котором крепилась лампа. Он мерно покачивался вместе с кренящимся судном, волоча по палубе колени. Лицо его почернело, язык вывалился — эта жуткая качающаяся вещь на самом деле ничуть не походила на Гримса. У него не хватило смелости принять участие в вылазке, но, когда он все понял, когда команда показала свое к нему отношение, хватило решимости на такое — медленно удавиться, спрыгнув с койки.
Из всей команды «Отчаянного» один Гримс, пользуясь положением капитанского вестового, мог обрести требующееся для этого уединение. Он понял, что его ждут кошки или виселица, матросы начали над ним издеваться — какая горькая ирония, что семафорную станцию, на которую он побоялся напасть, охраняли всего лишь беззащитный штатский и его жена.
Шлюп плавно покачивался на волнах, свесившаяся голова и мотающиеся руки покачивались вместе с ним. Хорнблауэр стряхнул охвативший его ужас, принуждая себя мыслить ясно, превозмогая усталость и отвращение. Он подошел к двери — часового еще не поставили, но это простительно, ведь морские пехотинцы только что вернулись на борт.
— Пошлите за мистером Бушем, — сказал он.
Через минуту появился Буш и тоже напрягся, увидев качающееся тело.
— Я попрошу вас немедленно убрать это, мистер Буш. Выбросьте его за борт. Похороните. Похороните по-христиански, если хотите.
— Есть, сэр.
Произнеся эту формальную фразу, Буш замолк. Он видел, что Хорнблауэр сейчас еще менее склонен к разговорам, чем несколько минут назад.
Хорнблауэр прошел в штурманскую рубку и упал в кресло. Так и сидел он без движения, положив руки на стол. Почти сразу он услышал, как прибыл посланный Бушем отряд, услышал удивленные возгласы и даже смешок, но все мгновенно стихло, стоило матросам понять, что он сразу за дверью. Голоса перешли в хриплый шепот. Что-то упало, потом что-то поволокли по палубе. Хорнблауэр понял, что тела в каюте больше нет.
Он поднялся и твердым шагом вошел в каюту, как человек, против воли идущий на дуэль. Он не хотел этого, каюта вызывала у него отвращение, но на крохотном суденышке некуда было больше идти. Он должен привыкать. Пришлось отбросить жалкую мысль, будто можно перебраться в твиндек за перегородку, а сюда переселить, скажем, унтер-офицеров. Это повлекло бы за собой бесконечные неудобства, а главное — бесконечные кривотолки. Придется жить здесь, и чем больше он будет себя в этом убеждать, тем меньше ему будет этого хотеться. Ноги подкашивались от усталости. Он подошел к койке: в мозгу тут же возникла картина, как Гримс стоит на коленях, просунув голову в петлю. Хорнблауэр заставил себя хладнокровно принять эту картину как дело прошлое. Сейчас — это сейчас. Он рухнул на койку в башмаках, с ножнами, не вынув из кармана мешочка с песком. Не было Гримса, чтобы помочь ему раздеться.
XI
Хорнблауэр успел написать адрес, дату и слово «сэр», прежде чем осознал, что составить рапорт будет совсем не просто. Он был совершенно уверен, что письмо появится в «Вестнике», но это он знал с тех самых пор, как собрался его писать. Это будет «письмо в „Вестник“», одно из немногих писем, которые выбираются для публикации из сотен рапортов, поступающих в Адмиралтейство. Его первое появление в печати. Он сказал себе, что напишет стандартный прямолинейный рапорт, и все же ему пришлось задуматься, и дело было не в волнении актера перед выходом на сцену. Публикация письма означает, что его прочтет весь мир. Его прочтет весь флот, значит прочтут подчиненные Хорнблауэра, а он хорошо, слишком хорошо знал, что ранимые молодые люди будут пристально изучать и взвешивать каждое слово.
Что еще существенней: письмо прочтет вся Англия, а значит, его прочтет и Мария. Письмо приоткроет для нее щелочку в жизнь мужа, куда ей доселе заглянуть не удавалось. В интересах карьеры стоило бы честно, хотя и скромно описать все опасности, которым он подвергался. Но это будет прямо противоречить тому бодрому, легкомысленному письму, которое Хорнблауэр собирался написать жене. Мария — проницательная маленькая особа, ее так просто не проведешь. Если она прочтет «Вестник» после его письма, она растревожится в то самое время, когда носит под сердцем будущего наследника рода Хорнблауэр. Это может плохо сказаться и на Марии, и на ребенке.
Хорнблауэр все взвесил и выбрал в пользу Марии. Он не станет подробно описывать все тяготы и опасности. При этом остается надежда, что флот прочтет между строк то, о чем не догадается в своем неведении Мария. Хорнблауэр снова обмакнул перо в чернильницу и закусил его кончик, задумавшись на мгновение, все ли «письма в „Вестник“» вызывали у их авторов подобные затруднения. Наконец он решил, что в большинстве случаев так оно и бывает. Ладно, надо писать. Этого не избежишь — даже не отложишь. Обязательные предварительные слова — «во исполнение Вашего приказа» — помогли начать. Главное — ничего не забыть.
«Мистер Буш, мой первый лейтенант, весьма любезно предложил свои услуги, но я приказал ему принять под командование корабль».
Дальше не трудно было написать:
«Лейт. Чарльз Котар с корабля Его Величества „Мальборо“ вызвался участвовать в экспедиции и оказал неоценимую помощь благодаря знанию французского языка. С глубоким сожалением вынужден сообщить,
