Проклятые короли: Железный король. Узница Шато-Гайара. Яд и корона - Морис Дрюон

Мэтр Мартен приобрел громкую славу, предсказав задолго, правда в весьма туманной форме, что смерть короля Филиппа Красивого наступит в ноябре 1314 года в связи с затмением солнца. Он писал тогда: «Могущественный владыка Запада…» – не пожелав уточнить, какого именно владыку имеет в виду. Людовик X, считавший смерть отца счастливейшим событием своей жизни, с тех пор возымел к мэтру Мартену огромное уважение. Но будь он более проницательным, он уловил бы в сдержанных словах астролога, что тот, изучая светила, без сомнения, прочел в небесах куда больше, чем сказал вслух.

– Ваше мнение мне весьма ценно, мэтр Мартен, и ваши слова меня ободряют, – произнес Сварливый. – А не уловили вы наиболее благоприятный момент для зачатия наследников, коих я жду?

Мэтр Мартен на мгновение задумался.

– Будем говорить лишь о первом, государь, ибо относительно последующих я не смогу ответить вам с такой же уверенностью… Мне не хватает часа рождения королевы, которого она сама не знает, как вы говорили, и никто не смог мне его сообщить; но думается, я не допущу особо грубой ошибки, сказав, что ребенок родится, когда Солнце войдет в созвездие Стрельца, а следовательно, зачатия его следует ждать примерно в середине февраля.

– Значит, мы успеем совершить паломничество к святому Иоанну Амьенскому, чего так желает королева. А когда, по-вашему, мэтр Мартен, мне следует вновь начать войну против фламандцев?

– Думаю, что в этом вопросе лучше всего положиться на голос мудрости. Вы сами наметили примерную дату?

– Полагаю, что мне не удастся собрать войска раньше будущего августа.

Мечтательный взгляд мэтра Мартена скользнул по лицу короля, по его короне, по длани правосудия, которая, по-видимому, мешала Людовику, и он держал ее на плече, как садовник держит свою мотыгу.

«До августа бывает июнь, надо еще пережить июнь…» – подумалось астрологу.

– Возможно, что в будущем августе, государь, – произнес он вслух, – фламандцы уже перестанут вас тревожить.

– Охотно верю! – вскричал Сварливый, придавая словам астролога благоприятный для себя смысл. – Ибо минувшим летом я нагнал на них страху и они, понятное дело, сдадутся на милость победителя еще до начала кампании.

Странное чувство должен испытывать человек, смотрящий на другого человека и знающий почти наверняка, что тот, другой, скончается через полгода, да еще и слушать, как он строит планы на будущее, которого ему не суждено видеть. «Разве что он дотянет до ноября…» – снова подумал Мартен. Ибо, помимо грозного предзнаменования на июнь, астролог не мог не знать еще одного рокового знака – зловещего прохождения Сатурна в дни, когда королю исполнится двадцать семь лет и сорок четыре дня. Несчастье может произойти с ним самим, с его женой или с его ребенком, если таковой появится на свет. Во всяком случае, такие вещи в глаза не говорятся.

Однако, уже подойдя к двери и взвешивая на ладони увесистый кошелек, пожалованный королем, мэтр Мартен снова заколебался, охваченный угрызениями совести.

– Государь, еще одно слово по поводу вашего здоровья. Остерегайтесь яда, особенно в конце весны.

– Стало быть, мне придется отказаться от груздей, лисичек и сморчков, до которых я так охоч, но, помнится, и впрямь они не раз причиняли мне мучительные боли в желудке, к которым я вообще склонен.

Потом вдруг тревожно добавил:

– Яд? Может быть, вы намекаете на укус гадюки?

– Нет, государь, я говорю только о пище.

– Хорошо, благодарю вас, мэтр Мартен, я буду настороже.

И прежде чем отправиться в Совет, Людовик приказал своему камергеру усилить надзор за кухней, распорядиться, чтобы к столу подавали только самые свежие припасы и проверяли, откуда они поступают, и, главное, чтобы каждое блюдо, прежде чем попасть к королю, пробовалось не один раз, а дважды.

Когда Людовик вошел в залу, присутствующие поднялись с мест и стояли до тех пор, пока он не уселся под балдахином.

Удобно устроившись на троне, аккуратно натянув полы мантии на колени и уперев длань правосудия в сгиб левой руки, Людовик вдруг почувствовал, что равен величием Иисусу Христу, распространяющему сияние на церковном витраже. Разглядывая своих баронов, стоявших справа и слева и склонившихся в почтительном поклоне, видя, как они покорны его воле, Людовик подумал, что в иные дни быть королем даже приятно.

«Вот, – думалось ему, – сейчас я провозглашу свое решение, и каждый будет с ним сообразовываться, и я восстановлю среди моих подданных мир и доброе согласие».

Перед ним предстали участники тяжбы, которых ему предстояло помирить. С одной стороны – графиня Маго, тоже в короне, на целую голову возвышалась над своими советниками, державшимися возле нее. С другой стороны – делегация союзников Робера Артуа. Каждый союзник нацепил на себя свою самую лучшую одежду, к сожалению уже вышедшую из моды, и поэтому все вместе они производили впечатление пестроты и неуместного щегольства. От этих мелкоземельных сеньоров так и несло провинциальным безвкусием. Суастр и Комон вырядились словно на турнир – оба явились в гигантских шлемах: у одного шлем был увенчан орлом с распростертыми крыльями, а у другого – женской поясной фигуркой. Они понимали теперь, что перестарались, и неуверенно косились на соседей из-под стальных забрал.

Вельможи – участники Совета были благоразумно и в равном количестве выбраны из сторонников обеих партий. Карл Валуа и его сын Филипп, Карл де ла Марш, Луи Клермон, сир де Меркёр, граф Савойский и, конечно, Робер Артуа граф Бомон-ле-Роже поддерживали союзников. Известно было, что, с другой стороны, Филипп Пуатье, Людовик д’Эврё, Анри де Сюлли, граф Булонский, граф Форезский и мессир Миль де Нуайе держат руку графини Маго.

Канцлер Этьен де Морне сидел чуть впереди короля, разложив на столике свои пергаменты.

– In nomine patris et filii…[23]

Присутствующие удивленно переглянулись. Впервые король открывал свой Совет молитвою и просил Господа умудрить его при решении дел.

– Да нам его подменили, – шепнул Робер Артуа своему кузену Филиппу Валуа, – теперь он вообразил себя епископом, проповедующим с амвона…

– Дорогие мои братья, дорогие мои дядья, дорогие мои сеньоры и возлюбленные мои подданные, – начал Людовик X. – Мы горячо желаем, следуя долгу, возложенному на нас Господом Богом, поддерживать мир в нашем королевстве и осуждаем распри между нашими подданными.

Так говорил Людовик, обычно бормотавший при слушателях что-то невнятное, говорил, правда, медленно, зато четко; поистине он чувствовал себя вдохновленным свыше, и присутствующие, слушая его в тот день, решили, что из него получился бы превосходный сельский священник.

Людовик повернулся сначала к Маго и попросил ее следовать его советам. Поднявшись с места, Маго ответила:

– Государь, я всегда так поступала