Крошка Доррит. Знаменитый «роман тайн» в одном томе - Чарльз Диккенс

– Я бы рассказала о том, что мы встретили мистера и миссис Гоуэн, Фанни, – сказала Крошка Доррит, – даже если бы дядя не поднял этот разговор. Ведь мы с тобой почти не виделись со вчерашнего дня. Я как раз собиралась заговорить об этом за завтраком; тем более что мне хочется навестить миссис Гоуэн и познакомиться с ней поближе – если папа и миссис Дженерал не против.

– Поздравляю, Эми! – воскликнула Фанни. – Наконец-то я слышу, что ты хоть с кем-нибудь в Венеции хочешь познакомиться поближе. Я, правда, не уверена, что твои Гоуэны – подходящее знакомство для нас.

– Я говорю только о миссис Гоуэн, милая Фанни.

– Да, да, конечно, – отвечала Фанни. – Но ты не можешь отделить жену от мужа, разве что по парламентскому акту.

– Вы мне позволите навестить миссис Гоуэн, папа? – робко и нерешительно спросила Крошка Доррит. – Или у вас есть какие-нибудь возражения против этого?

– Собственно говоря, – начал мистер Доррит, – я – кхм – а как полагает миссис Дженерал?

Миссис Дженерал полагала, что, не имея чести быть знакомой с мистером и миссис Гоуэн, она лишена возможности применить свою кисточку с лаком. Она только может заметить, исходя из общего для всех лакировщиков правила, что многое тут зависит от того круга, к которому принадлежит обсуждаемая дама: позволяет ли этот круг претендовать на знакомство с особами, столь высоко стоящими на священной общественной лестнице, как члены семейства Доррит.

Услышав это, мистер Доррит нахмурился. Слова миссис Дженерал навели его на смутное воспоминание о некоем Кленнэме, довольно докучливом господине, с которым он, кажется, когда-то где-то встречался; и он уже готов был решительно забаллотировать Гоуэнов, но тут в разговор вмешался Эдвард Доррит, эсквайр. Он начал с того, что вставил в глаз стеклышко и прикрикнул: «Эй вы! А ну-ка, проваливайте отсюда!» Это любезное обращение должно было дать понять двум лакеям, прислуживавшим за столом, что от их услуг временно отказываются.

Когда лакеи послушно вышли за дверь, Эдвард Доррит, эсквайр, продолжал:

– Как вы понимаете, я лично не очень-то расположен к этим Гоуэнам – к нему, во всяком случае, – но, пожалуй, вам не мешает знать, что у них есть очень влиятельные знакомые. Правда, может быть, это не имеет значения.

– Напротив, – возразила несравненная лакировщица, – имеет, и очень большое. Если эти знакомые в самом деле влиятельные и уважаемые люди…

– Об этом, – перебил Эдвард Доррит, эсквайр, – вы можете судить сами. Вам, верно, приходилось слышать фамилию Мердл?

– Мердл? – вскричала миссис Дженерал. – Великий Мердл?

– Он самый, – подтвердил Эдвард Доррит, эсквайр. – Так вот, они с ним знакомы. Миссис Гоуэн – не молодая, а старая, мать моего любезного друга – близкая приятельница миссис Мердл, и мне известно, что эти двое тоже там приняты в доме.

– Если так, то более надежной рекомендации и быть не может, – сказала миссис Дженерал мистеру Дорриту, воздев кверху перчатки и благоговейно склонив голову, словно бы в лицезрении золотого кумира.

– Я просил бы моего сына объяснить – кха – просто любопытства ради, – сказал мистер Доррит, заметно оживившись, – откуда он столь – кхм – своевременно получил эти сведения.

– Нет ничего легче, сэр, – отвечал Эдвард Доррит, эсквайр, – как вы сейчас сами убедитесь. Начать с того, что миссис Мердл и есть та дама, с которой у вас вышло недоразумение в этом – как его…

– В Мартиньи, – подсказала мисс Фанни, принимая томный вид.

– В Мартиньи, – повторил ее братец и выразительно подмигнул ей; в ответ на что мисс Фанни сперва удивленно вскинула брови, затем рассмеялась и наконец покраснела.

– Как это может быть, Эдвард, – сказал мистер Доррит. – Ведь ты мне говорил, что фамилия джентльмена, с которым ты – кха – вел там переговоры, – Спарклер. Ты мне даже карточку показывал. Кхм – Спарклер.

– Так оно и есть, отец; но из этого не следует, что и мать должна носить ту же фамилию. Миссис Мердл замужем второй раз, а он, Спарклер, – ее сын от первого брака. Сейчас она в Риме, и мы, наверно, встретимся с нею, поскольку вы намерены на зиму переехать туда же. А Спарклер уже несколько дней здесь. Я вчера провел вместе с ним вечер. Он, в общем, недурной малый, этот Спарклер, только уж очень ушиблен своей несчастной любовью к одной девице. – Тут Эдвард Доррит, эсквайр, метнул сквозь стеклышко взгляд на мисс Фанни, сидевшую напротив. – Мы с ним вчера обменивались своими заграничными впечатлениями, и попутно я от него узнал то, о чем только что сообщил вам. – На этом он умолк и только продолжал метать взгляды на мисс Фанни, с трудом удерживая стеклышко в глазу и стараясь улыбаться как можно многозначительнее, от совокупности каковых усилий его физиономия чудовищно перекосилась.

– Если обстоятельства таковы, – сказал мистер Доррит, – полагаю, я могу не только от своего лица, но и – кха – от лица миссис Дженерал сказать, что не вижу никаких препятствий к удовлетворению твоего желания, Эми, – скорей даже – кха-кхм – наоборот. Позволю себе усмотреть в этом – кха – твоем желании, – продолжал мистер Доррит благосклонно-ободряющим тоном, – некий добрый знак. Подобное знакомство можно только приветствовать. Ничего кроме хорошего в подобном знакомстве нет. Имя мистера Мердла – кха – славится во всем мире. Предприятия мистера Мердла грандиозны. Они приносят ему такие колоссальные прибыли, что рассматриваются как – кха – источник национального дохода. Мистер Мердл – воплощение духа нашего времени. Его имя – имя века. Прошу тебя передать мистеру и миссис Гоуэн мои лучшие чувства, так как мы, – кхм – безусловно, не обойдем их своим вниманием.

Это милостивое волеизъявление решило вопрос. Никто не заметил, что дядюшка Фредерик отодвинул свою тарелку и перестал есть, но дядюшку Фредерика вообще редко замечал кто-нибудь, кроме Крошки Доррит. Вновь были призваны слуги, и завтрак благополучно завершился. Миссис Дженерал встала из-за стола и вышла. Крошка Доррит встала из-за стола и вышла. За столом остались Эдвард и Фанни, которые перешептывались о чем-то своем, и мистер Доррит, который кушал винные ягоды и читал французскую газету, – и тут вдруг дядюшка Фредерик привлек общее внимание. Он поднялся со своего места, стукнул кулаком по столу и воскликнул:

– Брат! Я протестую!

Если бы он воззвал к присутствующим на неизвестном языке и тотчас же пал замертво, они были бы не больше ошеломлены. Мистер Доррит выронил из рук газету и окаменел, не донеся до рта винную ягоду.

– Брат! – повторил старик, и необычное воодушевление зазвучало в его дрожащем голосе. – Я протестую! Я люблю тебя; ты знаешь, как я тебя люблю. За все эти годы я ни разу не отступился от тебя даже в мыслях. Я слаб,