Нюрнбергский эпилог - Аркадий Иосифович Полторак

Но допрошенные в Нюрнберге гитлеровские фельдмаршалы категорически протестуют против этого «неслыханного и оскорбительного обвинения».

У пульта фельдмаршал Рундштедт. Я до сих пор помню выражение лица этого надменного пруссака, самого старого зубра германского генералитета. Запечатлелась в моей памяти и его поза, когда он, подняв костлявую руку и вытянув два пальца, дал клятву «говорить правду, только правду, и ничего, кроме правды».

Адвокат Латерзнер задает Рундштедту вопрос:

— Вы знаете, господин фельдмаршал, что обвинение внесло предложение признать высшее военное руководство Германии преступным. Как самый старый офицер германской армии, можете ли вы выразить взгляды германского военного руководства на законы и обычаи войны, на международное право?

И «самый старый офицер германской армии», давший клятву говорить «только правду», заявляет трибуналу:

— Правила ведения войны и международное право в том виде, как они изложены в Женевской конвенции, в Гаагских правилах сухопутной войны, для нас, старейших офицеров, были строго обязательными. Неукоснительное выполнение этих положений всегда требовалось от войск, и их нарушение каралось самым суровым образом.

«Самого старого» понесло. Он стал доказывать трибуналу, будто германский генеральный штаб стремился «сделать во время войны все что возможно, чтобы облегчить судьбу жителей страны противника», генштаб якобы считал, что «война должна вестись рыцарски». А кончает Рундштедт совсем уже выспренными словами:

— Как старейший солдат германской армии, я заявляю: мы, обвиняемые военные руководители, воспитывались на старых солдатских рыцарских традициях, мы действовали согласно этим традициям и пытались воспитывать так же и младших офицеров.

Доктор Латерзнер и вся защита были очень довольны показаниями Рундштедта. А впереди еще фельдмаршал Манштейн. Этот тоже скажет нечто такое, во что судьи должны поверить.

И вот уже Манштейна ведут к свидетельскому пульту. Он держится очень спокойно, я бы сказал, даже несколько самоуверенно. Манштейн понимает, что от успеха его показаний зависит не только собственная судьба — он выступает «свидетелем» защиты германского генерального штаба.

— Я сорок лет был солдатом, — с некоей торжественностью объявляет этот «свидетель». — Я происхожу из солдатской семьи, воспитан в солдатских понятиях.

Дальше Манштейн начал рисовать идиллическую картину приверженности германского генштаба к миру, стал распространяться об отвращении, которое он и его друзья по генштабу испытывали к войне:

— Наш идеал… мы видели не в ведении войны, как таковой, а в воспитании из нашей молодежи честных людей и достойных воинов… Утверждение, что мы, старые солдаты, вели в этой войне нашу молодежь на преступления, превышает все, что может вообразить дурной человек с богатой фантазией.

Старые германские фельдмаршалы не спорят против того, что, к сожалению, в ближайшем окружении Гитлера было несколько нацистски убежденных генералов, которые и должны нести ответственность. Но преступления этих выродков не могут запятнать германский генштаб в целом. Это был недвусмысленный намек на Кейтеля и Йодля. Но сам-то Йодль придерживался иного мнения и в беседе со своим адвокатом, покраснев от злости, заявил:

— Эти генералы, которые доносят на нас, лишь бы спасти свои шеи, должны ведь знать, что они такие же преступники, как и мы, и также заслуживают повешения. Пусть не думают, что им удастся откупиться при помощи доносов на нас и ссылки на то, что они были лишь исполнителями.

Я уже приводил раньше показания гестаповца Олендорфа, подтвердившего, что массовое уничтожение людей на оккупированных территориях производилось эсэсовцами в тесном союзе и при полной поддержке командования вермахта. А вот и армейский генерал Реттигер свидетельствует то же самое:

— Особые задачи соединений СД были хорошо известны и проводились с ведома высших военных властей.

Одновременно обвинитель оглашает показания генерала полиции Эрнста Роде:

— Группы СД, действовавшие совместно с отдельными армейскими группами, были полностью подчинены им как тактически, так и в других отношениях. Главнокомандующие подробно знали все о задачах и оперативных методах действий этих групп. Они оправдывали эти задачи и оперативные методы, поскольку никогда не возражали против них… Часто об этих методах упоминалось в моем присутствии в ОКБ и ОКХ[25]… Я твердо уверен в том, что энергичный, объединенный протест со стороны всех фельдмаршалов имел бы своим результатом изменение этих задач и методов. Если бы они утверждали, что в таком случае их заменили бы более жестокими главнокомандующими, это, по-моему, было бы глупой и трусливой уверткой.

По иронии судьбы, версию о том, что германское командование, германский генеральный штаб якобы не только не имели касательства к гитлеровским зверствам, но даже не знали о них, пришлось разоблачать многим виднейшим эсэсовцам и весьма высокопоставленным чинам гитлеровского генштаба. Читателям уже хорошо знакомы имена генералов войск СС Бах-Зелевского и начальника оперативного отдела генштаба Хойзингера.

Именно Бах-Зелевский был уполномочен Гитлером руководить всей антипартизанской борьбой на восточном фронте. И к неудовольствию доктора Латерзнера, стремившегося переложить всю ответственность за зверское обращение с партизанами на СС, Бах-Зелевский заявил, что «основные действия против партизан осуществлялись главным образом подразделениями вооруженных сил».

Не лучше получилось и с Хойзингером. Он еще не вышел тогда из состояния шока, вызванного поражением, и потому не решился лгать так беспардонно, как это он стал делать, когда испуг прошел и вдруг выяснилось, что в нем кто-то нуждается. Мне вспоминаются его показания в 1945 году, которые были оглашены в одном из заседаний Международного трибунала. Как и Бах-Зелевского, Хойзингера спросили, кто же предписывал и кто осуществлял операции против участников движения Сопротивления. И Хойзингер заявил:

— Директивы, касающиеся методов проведения операции против партизан, издавались ОКВ и ОКХ согласно приказам Гитлера и после консультаций с Гиммлером.

Далее он признает, что именно генштаб и руководимый им вермахт осуществляли тягчайшие преступления против мирного населения:

— Командование сухопутной армии было ответственно за передачу приказов, которые устанавливали основные принципы проведения карательных экспедиций против населения.

В своих показаниях Хойзингер обнаружил хорошее понимание тех целей, которые преследовали во время войны нацистская партия, а заодно с ней и генеральный штаб. Он констатировал:

— Моим личным мнением всегда было то, что обращение с гражданским населением и методы ведения антипартизанской войны в районах операций, одобренные высшими военными и политическими руководителями, способствовали проведению в жизнь планов систематического уничтожения славянства и еврейства.

Но может быть, Хойзингер внутренне осуждал эти меры, считал их принципиально недопустимыми? Нет, генерал Хойзингер рассматривал их только с практической точки зрения, которую он выразил в следующих словах:

— Я всегда считал эти жестокие методы военным безумием, поскольку они только затрудняли борьбу против врага.

Такую аттестацию германскому генштабу дал один из непосредственных его руководителей. Так же аттестовал себя и сам генштаб, поскольку из недр