Ванечка и цветы чертополоха - Наталия Лазарева

— Женя, а тебе не кажется, что я должна это состояние перерасти? Как-то обидно всё время оставаться глупой.

— Это не та глупость, — возразил он, прижимая Милу к сердцу. — На самом деле ты умная девчонка. Я говорю про чистоту и наивность. Я не хочу, чтобы ты переросла их.

— Но я же… была в том сарае… чистота…

— Это было по-другому.

— Олеся…

— Ты и Олеся… у вас это было по-другому. Вас сама любовь переборола и уложила на лопатки. Любовь — штука серьёзная. Она кого угодно одолеет. А человека чистого и искреннего она побеждает на раз-два. Может быть, она и Марью Антоновну одолела. Только женщина об этом пока не знает. Вот и попробуй представить себя на её месте. Ох, и незавидно! Ладно, бежим дальше скорее. Нас дома Ванька ждёт.

Евгений оторвался от Милы, взял её за руку и потянул за собой. Они быстро перебежали Главную аллею и довольно шустро шли вдоль неё, пока через минуту не свернули на чудну́ю улочку с плохим покрытием вдоль гаражей. Там им встретилось несколько велосипедистов. Они двигались стремительно и не разговаривали, но, когда прошли гаражи и вышли на пустынную земляную тропинку между забором линии метрополитена, выходящего в этом месте на поверхность, и дышащим зелёным массивом парка с истоком маленькой речушки, мелькнувшей среди стволов, Мила вдруг воскликнула:

— А ведь любовь и тебя уложила на лопатки, дядя Женя, следователь Палашов, юрист первого класса!

И залилась счастливым смехом.

— Пеняй на себя! — ответил он и, как кот, смял своего звонко чирикающего задорного воробушка, настиг неистовым поцелуем, окутал торопливыми ласками. Благопристойность, которую он так старательно соблюдал, выйдя из дома, полетела в тартарары. Заслышав человеческие голоса впереди, он с трудом оторвался от неё со словами:

— Что же ты со мной делаешь, чертовка?

Мила смотрела на него серьёзными болотными глазами, смех растаял без следа. Он вспомнил, как признался в прошлом году, что опасен для неё и как она просила защитить её от него самого. Не знал, что сказать. Понимал только, что этот порыв украл у них ещё несколько драгоценных минут. Осторожно поправил ей волосы. Она заговорила, зашептала первая:

— Не просто уложила, а растоптала… Нас…

— Мила… Просто у нас с тобой очень серьёзно всё. — Слова наконец-то пришли. — Это природа требует, чтобы мы стали единым целым. Не фигурально как-нибудь, а именно физически, на самом низменном и примитивном уровне тоже. Я неспроста обмолвился, что съем тебя. Это желание слияния и поглощения, что же ещё? Скажи, пожалуйста, я тебя всё ещё пугаю?

— Больше нет. Но ощущения у меня, будто меня обухом по голове ударили. Это желание настолько сильное, что выжигает всё внутри. Единственное, на что я сейчас способна, — это продолжать начатое. Остальное — с большим трудом. Обними меня, пожалуйста.

Евгений выполнил просьбу. К ним приближалась какая-то тёплая молодёжная компания, скорее всего вышедшая из поезда метро и направляющаяся мимо них куда-то в парк. Он отступил чуть от тропинки в лес и, зная, что гораздо крупнее Милы, закрыл её своей спиной от всего мира.

Какой-то сердобольный пацанчик из компании громко поинтересовался, проходя мимо:

— Девушка, вас там случайно не обижают?

— Нет, — в тон ему ответила Мила. — Спасибо, не волнуйтесь. Меня тут обожают.

А Палашов добавил:

— Чистая правда. — И так же, не оборачиваясь, спросил: — Ребят, а не подскажете, нам ещё долго до загса идти, Измайловского?

— Не-а. Мы не местные. Но если вы так будете стоять, вы до закрытия не успеете.

И молодёжь дружно загоготала. Пара, скреплённая объятиями, не шелохнулась. Хохот был оправданным и совершенно не раздражал, но смеяться самим им совершенно не хотелось: они переживали смесь неутолённого голода с упоительной сладостью в единении друг с другом. Дождались, когда ребята отойдут подальше, и только после этого неохотно расступились, встретились красноречивыми взглядами и, безмолвно договорившись, продолжили путь.

Евгений старался не говорить больше, он сосредоточился на ощущении её ладошки в своей руке. Ему начинало казаться, что они не дойдут до нужного места никогда. Но ведь несколько мучительных месяцев разлуки увенчались встречей. Значит, их путь тоже должен завершиться конечной точкой.

Через подземный переход, одаривший их минутой прохлады, они вышли на пристанционную улицу. Здесь люди непрестанно сопровождали и встречались. Мила увела Женю во дворы, а там мальчишки в спортивной коробке, покрикивая, гоняли мяч, укрытые от палящих лучей листвой деревьев. Путь стал легче и веселей.

Два высоких кирпичных дома, словно раскрытая на середине книга, только с зияющим небесным прогалом вместо корешка, соединились на первом этаже одноэтажным зданием ЗАГСа. Похожи на двух исполинов, соединённых любовью или браком. Напоминающие две колонны, только соединённые снизу, а не сверху.

Влюблённые подошли к этой конструкции со двора, обошли.

— Вот, Женечка, — заключила Мила, глядя вверх на постройки перед собой, — чтобы стать колоннами одного здания, мы должны выглядеть так же одинаково, как эти дома.

Он промолчал с загадочной улыбкой. Они проникли в первый же подъезд, где и попали в руки приятной сотрудницы, которая объяснила им порядок оформления заявлений и оплаты госпошлины. Заглянув в листок, заполненный Милой, Женя убедился, что она согласна стать Палашовой. Ещё прошлым летом, когда они были знакомы только два дня, когда он дерзко потащил девчонку на лестницу, оградил её возле стены руками, требуя от неё быть сильной и независимой, уже тогда он почувствовал, что она его Богом суженная, что она согласна принадлежать ему.

…Беспорядочно разбросав руки и ноги по постели, они лежали, уставившись в кружащийся потолок и удивляясь происходящему с ними. Потом, когда сталь его глаз пронзила нежную зелень её глаз, они смеялись легко, словно дуновение ветерка в листве. Он благодарил Бога, она не могла никак соединиться воедино из осколков. Они не желали разговаривать, им хотелось только утопать в чувственности прикосновений друг к другу. Ни он в свои двадцать девять, ни тем более она в свои девятнадцать никогда не думали, что такое возможно. Все его прежние связи меркли и терялись перед таким напором чувств, а ей даже не с чем было сравнивать. Вот сейчас было бы прекрасно взять и умереть! Чтобы больше