Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

Июльский кризис и начало Первой мировой войны

3 (16) июля 1914 г. русский посол в Австро-Венгрии известил МИД о том, что в ближайшее время правительство Дунайской монархии намеревается выступить в Белграде с особыми требованиями, связав вопрос о сараевском убийстве с сербской агитацией в пределах империи. Австрийцы рассчитывали на невмешательство России и поддержку своих южнославянских подданных. Император Николай II отреагировал на это сообщение следующим образом: «По-моему, никаких требований одно государство предъявлять не должно другому, если, конечно, оно не решилось на войну»1. Его оценка оказалась верной. По свидетельству генерала В. Н. Воейкова император Николай II считал активизацию политики Вены на Балканах прямым следствием провокационной позиции Вильгельма II: «Одним из оснований для такого мнения государя служили донесения, в которых явно указывалось на подготовку мобилизации германской промышленности; из коммерческих же кругов в течение первой половины года поступали сведения о весьма интенсивной работе по приобретению Германией сырья и требовании ею возможно скорой уплаты по кредитам за различные поставки в Россию»2.

Германский статс-секретарь по иностранным делам Г фон Ягов, не без влияния своих ближайших сотрудников А. Циммермана и В. фон Штумма, предполагал, что изолированный конфликт на Балканах вполне возможен. Россия, по мнению германских дипломатов, не хотела войны, а без России, по немецким расчетам, английское выступление было невозможным. Однако это вовсе не означало, что угроза войны в будущем не пугала Вену и Берлин. Г фон Ягов опасался, что миролюбие России изменится с выполнением военных программ: «Тогда она сокрушит нас числом своих солдат; тогда она построит свой Балтийский флот и железные дороги»3. Очевидно, что это и стало основной причиной появления самых жестких обвинений по отношению к Сербии, которые, по словам Э. Грея, являлись «выводом, который не мог быть принят без доказательства»4. В Вене и Берлине вряд ли могли сомневаться: Петербург не хотел войны и не мог допустить разгрома Сербии. Русский МИД ясно дал понять это еще во время предшествующих кризисов на Балканах5. Россия стояла перед неразрешимой задачей, и все последующие события доказали это.

5 (18) июля австрийский посол в России граф Фридрих Сапари встретился с С. Д. Сазоновым и поручился ему «за миролюбие своего правительства». Тем не менее поступавшие в русский МИД сообщения вызывали опасения. С. Д. Сазонов оказался перед сложной дилеммой: демарш в Вене с советом воздержаться от военных действий против Сербии мог быть истолкован как угроза и только ухудшить обстановку. Тем не менее 9 (22) июля русскому послу в Австро-Венгрии была отправлена телеграмма: «Благоволите дружески, но настойчиво указать на опасные последствия выступления Австрии, если оно будет иметь неприемлемый для достоинства Сербии характер. Французскому и английскому послам в Вене поручается преподать советы умеренности»6. Дружеские советы не помогли.

9 (22) июля «Биржевые ведомости», ссылаясь на своего корреспондента в Вене, сообщили читателям, что в ближайшие дни следует ожидать вручение австро-венгерской ноты Сербии: «Австрийская нота будет вежливой по форме, но энергичной по существу… Австрийская нота будет носить ультимативный характер, причем Сербии будет дано 48 часов для ответа»7. В шесть часов вечера 23 июля австрийский посол в Белграде барон В. Гизль фон Гизленген предъявил сербскому правительству ультиматум неслыханной жесткости, принятие которого нарушило бы сербский суверенитет8. Этот документ получил безусловное одобрение со стороны германской дипломатии и общественного мнения. С юридической точки зрения, требования Вены выглядели явным нонсенсом: формально Австро-Венгрия решила наказать Сербию за преступление австрийского подданного сербской национальности. Что касается покушений, то с 1912 г. и сербы, и хорваты, и босняки-мусульмане неоднократно покушались на жизни высокопоставленных австрийских чиновников и членов императорской фамилии, не исключая и самого Франца-Иосифа9.

Однако тогда Вена и Берлин не были еще готовы к большой войне, а потому не последовало такой единодушной реакции на покушениями. «Все утренние газеты [без различия оттенков] относятся очень сочувственно к решительному тону, принятому Австрией, – докладывал 11 (24) июля 1914 г. русский поверенный в делах в Берлине, – даже и те немногие, которые признают неприемлемость для Сербии поставленных ей условий. Особенно резок [полу]официозный «Локаль анцейгер», который говорит, что обращение Сербии в Петербург, Париж, Афины и Бухарест излишни, и заканчивает, что немецкий народ вздохнет свободно, узнав, что наконец станет ясным положение на Балканском полуострове»10. В тот же день на заседании венгерского парламента действия Министерства иностранных дел получили полную поддержку как со стороны главы правительства Венгрии графа Иштвана Тисы, так и со стороны главы оппозиции графа Дьюла Андраши11.

Узнав условия ультиматума, С. Д. Сазонов сразу же отреагировал: «Это – европейская война»12. Уже 11 (24) июля стали приходить многочисленные свидетельства о концентрации австро-венгерских войск по рекам Саве и Дунаю, пограничный Землин был переполнен солдатами13. Министр немедленно позвонил императору с просьбой принять его для личного доклада, чего не было ни разу за предыдущие шесть лет пребывания его во главе внешнеполитического ведомства. С. Д. Сазонов не сомневался, что истинным вдохновителем этого документа являлся Берлин. Опасность была весьма серьезной, сама обстановка требовала принятия быстрых и решительных мер14. Время австрийского выступления, которое можно смело назвать австро-германским (германский министр иностранных дел заявил, что отказывается даже думать о том, чтобы умиротворяющим образом воздействовать на Вену)15, было выбрано не случайно.

Тревожных сообщений до ультиматума Белграду не было, практически везде события шли своим чередом. Николай II, проведя несколько недель в Крыму, отдыхал с семьей в финских шхерах. Яхта «Штандарт» пришла туда же из Черного моря, обогнув всю Европу и пройдя через Кильский канал за четыре недели до начала войны. В Петербурге готовились к официальному визиту Р. Пуанкаре16. 6 (19) июля императорская семья прибыла на «Штандарте» в Кронштадт, где перешла на борт яхты «Александрия». На следующий день на Малый Кронштадтский рейд прибыла французская эскадра. Начались праздничные мероприятия. 7 (20) июля они проходили в Кронштадте и Петергофе17, на следующий день переместились в Петербург18. 9 (22) июля Николай II и Р. Пуанкаре после высочайшего завтрака в Петергофе отправились в Красное Село, где совершили объезд военного лагеря19.

10 (23) июля 1914 г. в присутствии президента Франции прошли высочайший смотр, а затем и парад войск красносельского лагеря. Вслед за этим торжества были перенесены на борт броненосца «Франс» в Кронштадте20. Приветствуя гостя, Николай II сказал: «Согласованная деятельность наших двух дипломатических ведомств и братство наших сухопутных и морских вооруженных сил облегчают задачу обоих правительств, призванных блюсти интересы союзных народов, вдохновляясь идеалом мира, который ставят себе две наши страны, в сознании своей силы»21. В четыре часа утра 11 (24) июля французская эскадра ушла из Кронштадта. Визит Р. Пуанкаре был завершен22. Поначалу император планировал после этого продолжить прерванный отдых на «Штандарте» в шхерах Финского залива23. В. Гизль фон Гизленген специально задержал вручение ультиматума на два часа, так как получил информацию из Вены о том, что отъезд Р. Пунакаре из Кронштадта был отложен на час. Австрийцы хотели исключить малейшую возможность быстрой реакции со стороны Франции и России24.

Переход французской эскадры из Кронштадта в Брест занимал несколько дней (с учетом визита вежливости в Стокгольм), и в Вене и Берлине рассчитывали использовать их для оказания давления на Петербург в условиях, исключавших возможность эффективной координации русско-французских действий на высшем уровне25. С целью выиграть время австрийская дипломатия известила о своих действиях в Белграде остальные державы с опозданием на 12 часов26. Обращаясь к великим державам со своей версией произошедшего от 12 (25) июля, австрийский МИД призывал к солидарности: «Императорское и королевское правительство убеждено, что, предпринимая эти шаги, оно встретит сочувствие со стороны всех цивилизованных народов, которые не могут допустить, чтобы цареубийство превратилось в оружие, которым можно безнаказанно пользоваться в целях политической борьбы, и чтобы мир Европы постоянно нарушался исходящими из Белграда выступлениями»27.