Джозеф Антон - Салман Рушди

В агентстве в одном с ним кабинете сидела невероятная красавица-брюнетка Фэй Ковентри, у которой тогда разворачивался роман с директором издательства «Джонатан Кейп»[30] Томом Машлером. По понедельникам она рассказывала ему, как провела очередные выходные в занятной компании «Арнольда» (Уэскера)[31], «Гарольда» (Пинтера) и «Джона» (Фаулза)… Как же чудесны были ее рассказы, как же прекрасна жизнь этих людей! Зависть и обида, отчаяние и неукротимое желание быть на них похожим по очереди владели сердцем юного копирайтера. Вот он, казалось ему, литературный мир — такой близкий и такой ужасающе далекий. Когда Фэй из агентства уволилась, сделавшись сначала женой Машлера, а потом уважаемым ресторанным критиком, у него чуть ли не на душе полегчало: литературный мир, которым она его дразнила, снова отодвинулся на безопасное расстояние.

Университет он окончил в 1968 году, «Дети полуночи» вышли в свет  в апреле 1981-го. Почти тринадцать лет понадобилоь ему, чтобы по-настоящему начать. За эти годы он выдал неимоверное количество словесного мусора. Под это определение подпадает, например, роман «Западня для пира», который мог выйти неплохим, если бы он сообразил, как правильней эту вещь писать. В романе, действие которого разворачивалось в стране, похожей на Пакистан, рассказывалась история святого человека, по-персидски пира, поставленного тремя заговорщиками — военачальником, политиком и капиталистом — во главе переворота, с тем чтобы после победы он занял место номинального лидера, тогда как реальная власть досталась бы им троим. Но пир оказался умнее и решительнее поставивших на него игроков — те слишком поздно поняли, что выпустили на волю неуправляемое чудовище. Писалось это задолго до того, как аятолла Хомейни подмял под себя революцию, которую должен был лишь номинально возглавить. Если бы он не пытался оригинальничать и написал нормальный политический триллер, из романа могло бы еще что-то получиться; но вместо этого он облек повествование в неудобопонятную форму потока сознания нескольких персонажей. Роман никому не понравился. О публикации и речи не шло. Книга получилась мертворожденной.

Но это был еще не предел. Когда Би-би-си понадобился новый сценарист, он послал на объявленный телевизионщиками конкурс пьесу. Она представляла собой диалог двух разбойников, распятых вместе с Христом — пока великий человек еще не взошел на Голгофу, они беседуют в духе беккетовских бродяг Диди и Гого. Называлась пьеса (ну разумеется) «Перекрестные помехи». Она была до невозможности глупой и на конкурсе не победила. После пьесы он написал еще один текст романного объема, недопинчоновскую чушь под названием «Антагонист», настолько слабую, что он никому ее не показал. На жизнь он зарабатывал рекламой. Называть себя прозаиком не дерзал. Он был копирайтером, который, как все на свете копирайтеры, мечтал стать «настоящим» писателем. И вполне отдавал себе отчет, насколько он пока не настоящий.

Откровенный безбожник парадоксальным образом не оставлял попыток написать про божественное. С верой он давно расстался, но тема религии никуда не делась, по-прежнему упорно подстегивала его воображение. Его ум сформировали метафоры и сам строй религиозных учений (христианского и индуистского в не меньшей мере, чем исламского), их сосредоточенность на главных вопросах бытия — Откуда мы пришли в этот мир? Придя в этот мир, как нам следует жить? — была близка и понятна ему даже при том, что его мысли не требовалось ни одобрения со стороны божественного арбитра, ни, тем более, ограничений и толкований, исходящих от земного священства. Его первый опубликованный роман «Гримус» увидел свет в издательстве «Виктор Голланц» трудами Лиз Колдер, которая тогда еще не ушла в «Джонатан Кейп». В основе романа лежала мистическая поэма «Мантик аль-Таир», или «Беседа птиц», созданная в одиннадцатом веке мусульманским Джоном Баньяном[32], суфием Фаридом ад-Дин Аттаром, родившимся на территории нынешнего Ирана в городе Нишапур четыре года спустя после смерти самого прославленного сына этого города, поэта Омара Хайяма. Поэма — этот «Путь паломника» по-исламски — рассказывает о путешествии тридцати птиц под предводительством удода к горе Каф, обиталищу их бога Симурга. Преодолев семь долин страданий и откровений, они достигают наконец вершины горы и не находят там никакого бога, но узнают, что два слога — «си» и «мург», — составляющие имя «Симург», означают «тридцать птиц». Пройдя через страдания, они сами стали тем богом, к которому стремились.

Гримус — анаграмма «Симурга». В научно-фантазийной переделке Аттаровой притчи индеец, без затей названный Взлетающим Орлом, разыскивает таинственный остров — Каф-айленд. Отзывы на роман были прохладными, а местами даже чуть ли не издевательскими — такой прием чрезвычайно расстроил автора. Дабы не поддаться отчаянию, он в спешном порядке сочинил небольшую сатирическую повесть, в которой карьера премьер-министра Индии Индиры Ганди развивается не на политической сцене, а в мире бомбейской киноиндустрии. (Отдаленным ориентиром при этом служил роман «Наша банда», сатира Филипа Рота на Ричарда Никсона.) Книжка получилась вульгарной — в одном ее эпизоде, например, кинозвезда Индира увеличивает пенис покойному отцу — и потому сразу же после написания отправилась в корзину. Дальше катиться было некуда.

Шестая долина на пути тридцати птиц из поэмы Аттара была краем потерянности — в том краю птицы решили, будто ничего не знают и не понимают, и впали в тоску и уныние. Седьмой долиной была долина смерти. В середине 1970-х молодой копирайтер и несостоявшийся романист ощущал себя тридцать первой отчаявшейся птицей.

Работа в рекламе слывет занятием тупиковым и бесперспективным, но ему оно пошло скорее на пользу. Из агентства «Шарп Макманус» он перешел в контору покрупнее, в рекламную компанию «Огилви энд Мазер», основанную Дэвидом Огилви, автором знаменитого изречения «Потребители товаров не какие-то там дебилы, а ваши жены». Изредка по ходу работы случались мелкие конфликты, как, например, в тот раз, когда одна американская авиакомпания запретила ему использовать в своей рекламе чернокожих стюардесс, при что их много было в штате компании. «А что, если о вашем запрете узнают в профсоюзе?» — поинтересовался он у представителя авиакомпании. «Но вы ведь, надеюсь, туда не сообщите?» — ответил тот. В другой раз он отказался делать рекламу говяжьей солонины компании «Кэмпбелл», потому что она производилась в ЮАР, а Африканский национальный конгресс тогда как раз призвал бойкотировать южноафриканские товары. Его за это чуть не уволили, но заказчик на его изгнании настаивать не стал, и место осталось за ним. В 1970-е в мире рекламы вольнодумцами и чудаками не разбрасывались, с работы первыми гнали не их, а самоотверженных трудяг, изо всех сил цеплявшихся за рабочие места. Если ты всем своим видом показывал, что работа тебе не так уж нужна, вечно опаздывал и устраивал себе длинные и пьяные обеденные перерывы, тебя повышали в должности, тебе то и дело прибавляли зарплату, а небожители с благосклонной улыбкой взирали на твою созидательную экстравагантность — во всяком случае, пока от тебя был хоть какой-то толк.