Андроиды срама не имут - Евгений Лукин

А у Лёхи, по-моему, какая-то извращенная форма гуманизма. Гуманоиды всех планет, объединяйтесь! Нет, не понимаю. Ну нелюди, ну… Можно подумать, это нелюди нас вербовали, это нелюди загнали нас сюда и развели как последних лохов! На мой взгляд, единственное, что можно вменить в вину лохматым, — сам факт покупки. Создали спрос — вот тебе и предложение…

Да, но на кой мы им черт нужны? Тут я теряюсь, тут я до сих пор не знаю, что и предположить…

С освещением здешним тоже не все ясно. Точнее — не ясно ничего. Зачем вообще освещение, если нет глаз? Напрашивается вывод, что сумрачный полусвет лохматым не нужен — они, судя по всему, и в темноте прекрасно ориентируются. А нужен он нам, андроидам, чтобы могли различать команды.

Видишь теперь, сколько с тобой хлопот, Володенька Турухин? Осознай и возгордись…

Хотя нет, повремени. Похоже, что гордиться все-таки нечем… Как ты тогда объяснишь столь быструю смену дня и ночи? И почему работать приходится в более темных сумерках, а отдыхать в более светлых? Допустим, яркий свет лохматым неприятен или даже вреден, но сутки-то зачем укорочены?

Проще всего, конечно, предположить, что подобные условия создавались не для человека, а для андроида. Нежный, видать, механизм, капризный… Подавай ему оптимальный режим, температуру, влажность, освещение… То ли дело мы, нелицензионные! И в Сибири выживем, и в Каракумах. Нужда припрет — любую команду поймем на любом языке. Поймем даже то, что нам и понимать-то не положено.

А они нас понимают? Как растолковать Мымре, что не все гуманоиды сволочи, что я, например, не люблю оружия, что хищная его красота кажется мне противоестественной?..

И приходит в голову совершенно бредовая идея. Помните, с древних времен то один, то другой безумец пытался обучить обезьян человеческой речи? Естественно, ничего не получалось, потому что как ты их обучишь, если нет речевого аппарата? А в двадцатом веке кто-то попробовал применить жесты — упрощенный язык глухонемых. И, как выяснилось, шимпанзе и гориллы запросто его освоили. Общаются вовсю с людьми, друг с другом…

Вот я и думаю: а вдруг с нами тут хотят проделать то же самое, что мы проделали с обезьянами? Щупальцев у нас нет — и приходится работать по упрощенной схеме: присел на корточки, взялся левой рукой за правое ухо…

Но если так, то жизнь вновь обретает смысл.

Оставаться наедине с такими догадками было свыше моих сил. Требовался собеседник. Вылез я из футляра и снова поперся к Лёхе. Пришел, высказался. Сбивчивую мою речь Алексей воспринял с нескрываемым сомнением.

— Остроумно, — кисло признал он. — Местами даже блестяще. Только, знаешь, как-то слишком уж… лестно… Я бы даже сказал, благородно…

— Что ж тут благородного? — Я даже опешил слегка. — Мы, получается, в роли обезьян выступаем…

— Я не про нас, — пояснил Лёха. — Я про лохматых. У меня привычка готовиться к худшему, а в твоей трактовке они предстают этакими благодетелями… филантропами…

— По-моему, ты просто ксенофоб, — брякнул я. — Ненавидишь то, чего не можешь понять…

Алексей поморщился.

— Да не то чтобы ненавижу… Скорее, опасаюсь. На всякий случай… И неувязочки кое-какие смущают.

— Например?

— Ты говоришь, учат нас своему языку… Кого нас? Андроидов?

— Н-ну… может быть, хотят выйти через андроидов на обмылков?..

— Ты же сказал, что Обмылок сам андроид.

— Нет, я имел в виду… на производителей андроидов…

— Так давно уже вышли! Раз торгуют между собой, воюют…

Загнал в тупик играючи. Вообще-то было у меня в запасе еще одно соображение, но, во-первых, глуповатенькое, во-вторых, услышанное от Вадима, в-третьих, выскажи я нечто подобное, Лёха бы объявил, что я окончательно продался лохматым. Тем не менее решился:

— А если они знают, кто мы такие?

— То есть?

— Если они знают, что никакие мы не андроиды, что все это просто афера… Что ж они, железяку от человека не отличат?..

— Железяку отличат, — хладнокровно согласился Алексей. — А биоробота — не знаю…

Внезапно меня озарило:

— Да, может, они сами Обмылка и перепрограммировали, чтобы он им людей сюда поставлял…

Лёха смотрел на меня, вздернув голые брови.

— Да-а… — с уважением протянул он. — Виртуозно выкрутился, ничего не скажешь… Молодец!

Тем временем прямо перед нами в сереньком мареве замаячила, зашаталась колоссальная расплывчатая фигура.

— Лера, — уверенно определил Алексей — и ошибся.

Белесая фигура приблизилась и съежилась в Вадима. За правым ухом — спичка, в руке — фляжка.

— У, лодыри! — укоризненно вымолвил он, подойдя и со стуком поставив ношу на крышку. — Все в ремонте, один Вадик за вас паши!

— Ну, неправда ваша, дяденька! — возразил ему Лёха. — Это Володя с Лерой дефектными прикинулись, а я уж так, под раздачу попал…

Должно быть, Вадим был уже в курсе моих подвигов — покосился, неодобрительно покачал головой. Дескать, от кого от кого, а от тебя, Володя, я такого грубого нарушения трудовой дисциплины не ожидал. С кем же это он успел побеседовать? С Лерой — вряд ли. Значит, с Лёхой. Не с Обмылком же…

— Тут наш Вован новую версию выдвинул, — осклабившись, известил Алексей. — По-моему, она тебе, Вадик, должна понравиться… Каждая наша поза — это буковка их языка. Грамоте нас, темных, учат. Скоро с лохматыми болтать начнем… хореографически…

Я тоже думал, что Вадим обрадуется. Ничуть не бывало. Насупился, кашлянул.

— Опять ноль на ноль делите, — проворчал он. — Ноль поделить на ноль — что будет?

— По-моему, бесконечность, — сказал Лёха.

— Ноль будет! — отрубил Вадим, и видно было, что лучше с ним по этому поводу не спорить. Как, впрочем, и по любому другому поводу. — Станут они тут с нами разговаривать…

Да, пожалуй, Алексей не такой уж глубокий психолог, каким пытается казаться. При том, конечно, условии, что он действительно хотел привести собеседника в хорошее настроение. Можно было бы и сообразить: если работа наша на самом деле — учеба, то Вадим неминуемо оказывается двоечником.

Заложенная за ухо спичка пискнула по-мышиному, и половина обиженного лица окрасилась синим. Как у клоуна.

— Вот, — с упреком сказал Вадим. — Вы тут прохлаждаетесь, а я за вас трудись…

Повернулся и двинулся прочь.

— Фляжку забыл, — окликнул Лёха.

Вадим лишь рукой махнул:

— Пользуйтесь… Глотнуть оставьте.

Хороший он все-таки мужик. Простоватый, но хороший.

— Уважает Вадик лохматых… — несколько глумливо произнес Алексей, когда муть окончательно поглотила вздувшийся белесый силуэт. — Шибко уважает… Не дай бог что стрясется, жизнь за них положит, себя не пощадит…

— Пожалуй… — согласился я, наблюдая, как мой собеседник сноровисто свинчивает откидную крышечку фляжки. Потом спохватился: — Позволь! А что тут может стрястись?

— Ну мало ли… — с загадочным видом отозвался он.

Глава 10. Муть

— Ничего вы в нашей осени не смыслите, — сказал я, вернувшись неделю спустя. — У нас полутона, нюансы. А у вас — как пьяный маляр красок наляпал.

Сильно обиделась. Неделю не разговаривали.

Сам не знаю, как и когда это началось, но родная муть стала потихоньку обретать цвета. Она уже не кажется мне мертвенной, уныло-серой. Просто смотреть надо умеючи: приостановись, вникни, потом отшагни тихонько в сторону — и ты увидишь, как серебристо-сизый мазок, изогнувшись, вбирает в себя лимонный оттенок. Говорят, именно так пишут акварели: нанесут капельку, выждут, пока подсохнет, и только потом кладут на нее другую. А иначе не возникнет ощущения глубины.

Страшилки — вообще нечто удивительное. Потрясающая графика, причем меняется через каждые полшажка. Я теперь не хожу, я теперь глазею. Как в Эрмитаже. Как в осеннем (линялом) парке.

Суматоха, вызванная моими выходками, улеглась и забылась. От Обмылка, разумеется, влетело, ну да это дело привычное. Кстати, пользуясь случаем, попробовал его расколоть. Взять на пушку.

— Обмылок! — прямо сказал я ему. — Ты андроид?

— От андроида слышу! — без запинки огрызнулся он.

Думаете, я от него отстал? Черта с два! Распоясался Володенька Турухин, разнуздался…

— А на свалке ты давно был?

— Только что оттуда…

Вот тут я, честно говоря, малость струхнул. Не ждал столь откровенного ответа. Значит, не просто слухи, значит, свалка и впрямь существует. Единственное, что утешало: андроид он, не андроид, но раз бывает на свалке регулярно и, главное, возвращается невредимым, то, стало быть, не так уж она и страшна, эта свалка, как ее малюют…

— И как там? — спросил я с опаской.

— Как в Норвегии… — спесиво отозвался Обмылок. — Кому хрен, кому привилегии…

Где же он, интересно, этакую фразочку подцепил? Ни разу ни от кого не слышал ничего подобного… Я понимаю, что Норвегия приплетена для рифмы. И тем не менее… Как в Норвегии?..