Жизнь в розовом свете - Мила Бояджиева

- Но я не смогу одна! - в голубых глазах Ди стоял огромный, как восклицательный знак на плакатах, страх.

- Ты же понимаешь, что многие вещи нам придется делать по отдельности. - Мудро заметила Эн.

- Например, болеть? - Пощупав свой лоб, Ди с удивлением обнаружила, что температура у неё так и не поднялась.

- Например - выходить замуж, - мрачно уточнила Анна.

И будто напророчила! Среди раненых санатория оказался молодой испанский офицер из состоятельной семьи. У Родриго Кордеса была раздроблена осколком снаряда коленная чашечка и поврежден позвоночник. Ему грозил пожизненный паралич. Ди вернулась в слезах.

- Господи! Он такой красивый! Огромные черные глаза как у святых Эль Грека и тонкое мученическое лицо. Его возят на коляске, но когда я пела, Родриго приблизился к самому роялю... И потом поцеловал мне руку! - Ди восторженно зажмурилась.

- Так, вы познакомились?

- Вот! - Ди протянула открытку санатория, на обратной стороне которой было аккуратно выведено полное имя и адрес.

- Бог мой, как красиво - Миранда-де-Эбро! Он дворянин?

- Да это же название города на севере Испании. Недалеко от Бильбао, который находится на берегу Бискайского залива.

- У вас, похоже, состоялась длинная беседа... - сев на постели, Эн внимательно пригляделась к сестре. Та опустила глаза: - Я посмотрю карту. Но писать буду! Я обещала.

- А у него нет, случаем, брата?

- Родриго - единственный ребенок в семье, - виновато прошептала Ди.

Переписка получила бурное развитие. Родриго оказался поэтом, но сочинял он, естественно, по-испански. Ди расшифровывала послания со словарем. Сам же Родриго срочно погрузился в изучение французского, чтобы читать письма Дианы. Она писала по пять листов.

Окончание школы совпало с завершением войны. А в июне в Голландию прибыл Родриго, чтобы попросить у Натальи Владимировны руку её дочери. Он прибыл на собственных ногах, хотя ещё и опирался на костыли. Наталья Владимировна расплакалась и благословила влюбленных. Свадьбу решили сыграть через год. Родители Родриго изъявили желание познакомиться с Дианой. Жених Ди оказалась отпрыском старинного знатного рода, а происхождение невесты оставляло желать лучшего. Кроме того - у представителей старшего поколения не вызывал доверия наивный эпистолярный роман витавшего в поэтических грезах юноши.

Диана проводила жениха со спокойным сердцем. - Родриго поклялся, что станет моим мужем. Я ни чуточки в этом не сомневалась! - уверенно объявила она сестре.

Сестры Вильвовские поступили в Венский университет на отделение изящных искусств. Обе собирались, как и отец, стать художницами. Решение было принято не без труда. Вернувшись из пансиона, сестры обнаружили то, что от них долгое время скрывали: мать давно проявляла признаки душевного расстройства, но теперь, после очередной попытки самоубийства, её вынуждены были отправить в клинику, принадлежавшую хорошему знакомому фармацевта Дуварде - мужа тети Зинаиды. Клиника находилась в предместьях Вены, что, в основном, и предотпределило выбор места для обучения девочек.

2.

- Странное это было лето сорок пятого года. - Эн достала старый альбом с фотографиями. - Мы выпорхнули в мир, где кончилась война и ликование соседствовало с горькими слезами... В июне вы обручились с Радриго, в июле маму увезли в клинику, в августе атомный взрыв уничтожил два японских города.

- ...А в сентябре мы вошли в огромные двери гуманитарного корпуса. Мы даже прихватили с собой мальберты и одели соломенные шляпки от солнца решили, что предстоит выезд на пленэр. Но вместо этого все знакомились, бродили по Университету, замирая от восторга в его библиотеке, выставочных залах, салоне для концертов.

- И фотографировались, - Эн протянула сестре большой пожелтевший, но очень отчетливый снимок. - Здесь вся наша группа. Только у одной девочки не оказалось денег для фотографа. Она стояла под деревом поотдаль и старалась выглядеть пренебрежительной. Странно, ее-то я помню лучше всех, а у остальных, что запечатлетилсь на фотографии, какие-то чужие лица.

- Даже у нас, - согласилась Ди. - Это потому, что фото черно-белое, а память - цветная. Кажется тогда мы чуть ли не впервые оделись в разные платья. Мы не хотели, чтобы нас и в Университете называли Энди.

- Ха, просто Родриго утверждал, что тебе очень идет желтое. А я прочла исследование, в котором утверждалось, что этот цвет был ненавистен Шекспиру. Он лишь несколько раз упоминает желтый и то, описывая смехотворные чулки разрядившегося чудака - Малевалио в "двенадцатой ночи"..

- Помню! Помню синий крепдешин в горошек и воротничок из белого пике. - Ди ткнула пальцем в изображение юной особы. - Потом я взяла твое платье, когда поехала к отцу.

- Господи! Из каких жалких тряпок мы мастерили себе наряды! Пустые магазины, послевоенный город, три пары туфель на двоих и чуть ли не два платья. Мы меняли воротнички, ленточки и кажется... - Эн пожала плечами. Кажется, выглядели великолепно. Как ты думаешь, мы в самом деле были хорошенькими?

- По фотографии этого не скажешь. Но на нас все заглядывались. Родриго считал, что я похожа на рафаэлевскую мадонну.

- А Грег называл меня Марикой Рок... - Эн осеклась. - Это когда я впадала в "танцевальный транс". Тогда почему-то очень много танцевали. - Эн посмотрела на свои неподвижные ноги. - Черт-те в какой обуви. Но как церемонно, как чувственно... Едва касаясь друг друга, обмирая лишь от тепла его ладони на своей талии. Боже, что за чудо - молодость! Любовь и только одна любовь на уме.

Перевернув ещё пару листов, Эн быстро захлопнула альбом и спрятала его в ящик. Ди отвела глаза, делая вид, что не заметила этого.

- У меня сохранилось много американских фото, - сказала она.

- Помню, ты пристала их мне - с гориллами и какими-то редкими крысами.

- Странно, Эн, почему все же в Нью-Йорк поехала я?

- А почему ты тогда выступала одна в санатории перед Родриго? Ангину ведь мне тоже "прислали",чтобы на время вывести из игры. Таков высший замысел.

- И обострение у мамы, думаешь, было не случайно?

- Какая там случайность, если она потеряла сознание сразу после того, как ей сообщили об автокатастрофе.

- Уверена - она до последнего дня любила отца. - Ди пожала плечами. Ей вообще, не хотелось жить, потеряв любимого - это вовсе не психоз. Это нормально.

- Стоп, стоп! Ну-ка, дорогая, одень свои очки, - прервала Ди печальные размышления сестры.

Эн засмеялась: - Я сняла их, разглядывая карточки и загрустила. Вспомнила, как мы испугались, получив телеграмму из Нью-Йорка - отец перенес сложную операцию после автомобильной аварии. Он хотел проститься с нами. У мамы начался тяжелый приступ - и мы разделились - ты уехала к отцу, я осталась в Австрии... Слава Богу, тогда все обошлось.

Зацепив за уши мягкие круглые дужки очков Эн подъехала к балконной двери, раздвинула тяжелые бархатные шторы - цвета шоколада в бежево-золотистых выпуклых букетах.

- О-ох... Штиля и тепла пока не предвидится. Но как чудесно светятся окна кафе! На столиках горят разноцветные свечи, в вазах цветы. А у всех, кто стряхнув зонтик, скрывается в дверях отелей и ресторанчиков, - вид таинственных влюбленных. Но он никого не ждет. Он здесь совсем один.

- Бедолага Риголетто? Кто же просит милостыню в дождь? Наверное, он смотрит на темное море и думает о том, что в следующей жизни обязательно станет моряком.

- Я не о нищем. Там один парень - иностранец. Приходил сюда после обеда, и теперь вернулся - уселся на тумбу с пакетом в руках. Кормит чаек, жмущихся у каменного парапета.

- Почему ты решила, что он иностранец и никого не ждет?

- Он с дорожной сумкой, Ди. А тот, кто ждет даму, не обматывается шарфом до ушей. Скорее - подставляет грудь ветру, распахнув куртку. И нетерпеливо курит, уже как бы озаренный огнем предстоящей встречи. На этом же лежит печать потерянности, одиночества.

- Погоди, не отвлекай, - Ди сосредоточенно считала петли: - Зайде очень понравилась распашонка для новорожденного, сделана по старинному обряду. Я хочу вывязать ещё такой же костюмчик - чепчик и рубашечку. Ведь её салон знаменит моими изделиями, - иронизировала Ди, отлично знавшая, что её кружева на прилавке незадерживаются.

- Хочешь взглянуть на этого парня?

- А что с ним?

Эн пододвинулась, освобождая место у окна. - Посмотри и все. Она передала сестре перламутровый бинокль.

Зажав клубки в переднике, Ди выглянула на улицу. Под уютно светящимися окнами ресторанчика лоснился мокрый булыжник, белая "зебра" перехода и жирная стрелка указывали на море. Прямо у её острого конца, присев на каменную тумбу, ссутулился молодой мужчина. У ног - черная спортивная сумка, в руке бумажный пакет. Волнистые длинные пряди перебирает ветер. Оранжевый свет вывески ресторана "Каприччо" тревожно и четко очерчивает профиль: крупный нос с небольшой горбинкой, насупленный лоб, сжатые с каким-то тайным упрямством, губы.