Наложница фараона - Якоб Ланг

— Разве можно так быстро? Ты расшибешься. И гостя оставил одного! Иди-ка в комнату. Развлекай его, а я скоро вернусь.

Андреас побежал в комнату.

Ганс по-прежнему сидел у стола.

— Мама сказала, чтобы я тебя развлекал! — мальчик озорно и лукаво улыбался.

Гость приободрился. Значит, она все же хоть немного думает о нем!

— Что ж, развлекай…

Мальчик быстро подошел к ларчику с откинутой крышечкой.

— Э-э! Это нет, это после еды! — гость захлопнул крышечку и поставил ларчик на полку буфета.

— Но я же только тебя хотел угостить, — мальчик склонил голову набок.

— Я тоже не буду перед едой.

Оба посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Скромная трапеза была веселой. И хозяйка, и ее маленький сын, и гость то и дело непринужденно смеялись, говорили что-то милое и веселое, и все были довольны. Но когда уже кончали есть, заметно стало, что мальчиком постепенно овладевает беспокойство. Своими блестящими большими темными глазами он поглядывал то на мать, то на гостя. Что-то тревожило мальчика, и трудно было сказать, насколько он осознает причины своего беспокойства.

— Мама, — он обернулся к матери, отнимая от нежных, детски розовых губ небольшой оловянный бокал. — Я пойду поиграю во дворе?

— Да. Но на улицу не убегай.

— А ты побудешь немного со мной во дворе?

— Нет, солнышко, мне надо готовить обед. И тесто хочу поставить, завтра буду печь пироги.

— О, с яблоками и с корицей?

— Обязательно. И с капустой и с мясом.

Мальчик сделался насторожен, отвернулся от стола, поглядел в стену, обшитую темной панелью. Затем быстро обернулся к гостю:

— Пойдем со мной сейчас, будем в снежки играть.

Он проговорил это быстро и не глядя на молодого человека, как говорят обычно очень правдивые маленькие дети, когда что-то, чего они сами для себя не могут определить, вынуждает их быть неискренними.

Прежде, чем ответить (конечно, согласием), гость бросил быстрый испытующий взгляд на хозяйку. Но Елена не глядела на него, переставляла на столе посуду, на посуду смотрела, хотя вид у нее был как всегда приветливый и деликатный. Она не вмешивалась в разговор, который ее сын завел с гостем.

— Пойдешь? — спросил Андреас уже смелее. — Будем в снежки играть. Возле дровяного сарая, там совсем хороший, чистый снег, хорошо будет лепить снежки. Пойдем!

Мальчик просил таким тоном, будто сам хотел в чем-то убедить себя. Наверно, в том, что ему только одно и нужно от гостя: чтобы гость поиграл с ним в снежки, пусть другие мальчишки во дворе видят, как взрослый человек, мастер, играет с ним в снежки. Но было и еще одно, в чем Андреас не хотел, не мог себе признаться. Да, он искренне хотел, чтобы гость поиграл с ним в снежки, но было и еще одно, чего мальчик не хотел, из-за чего он, в сущности, и звал гостя с собой во двор. Но ведь он же все равно по-своему любил Ганса. Только не хотел… Но разве один Андреас не хотел?.. Но много думать обо всем этом тоже не хотелось.

— Хорошо, пойду, — решился гость. В голосе его прослышалась едва приметная обиженность.

Доброму мальчику сделалось жаль его.

— А потом вернешься со мной и будем все вместе обедать, — великодушно предложил маленький Андреас.

Ганс снова посмотрел на Елену, несомненно ища подтверждения, ожидая кивка или короткой утвердительной фразы. Но молодая женщина продолжала спокойно и приветливо молчать, сметая проворно беличьей сухой лапкой, которую держала в своей изящной маленькой ручке, крошки со скатерти на подставленную тарелку. Разговор словно бы и не касался ее.

— Ну, пойдем, — Ганс невольно и тихо вздохнул.

— Мама, я иду во двор! — звонко воскликнул мальчик с чувством облегчения.

Мать словно внезапно очнулась, быстро отложила на стол беличью лапку и оловянную тарелку.

— Надень теплую курточку, Андреас, и шапку, — озабоченно заговорила она. Теперь она, кажется, совсем позабыла о госте, сосредоточившись на своем маленьком сыне.

— Но, мама! Во дворе совсем тепло!

— Какое тепло, когда снег! Быстро одевайся.

— Шапку не надену. Тепло!

— И еще одну пару чулок!

Мать держала теплую меховую курточку, пока маленький Андреас засовывал руки в рукава. Ему пришлось надеть и меховую шапочку, светлую с бурыми прожилками, и натянуть еще одну пару чулок.

— А сапоги? Смотри, Ганс, какие у меня новые сапоги! — голос мальчика снова был задорным и беспечным.

Сапожки из темной кожи и вправду хороши были, доставали до колен. Андреас потопал по навощенным половицам.

— Тише! — испугалась мать. — Жильцы внизу услышат и станут бранить нас.

Мальчик засмеялся, составил ножки носками вместе и приложил палец к губам.

Ганс, уже в шапке и накинув плащ, ждал своего маленького товарища у двери.

Андреас снова с удовольствием посмотрел на свои новые сапожки, и вдруг, глянув на них, что-то вспомнил.

— Мама, а волчок? Где мой волчок? Он не потерялся?

— Конечно, нет. Вон он, за ширмой, в твоем ящике, вместе с деревяшками, из которых ты города строишь.

Ребенок побежал за ширму и тотчас вернулся.

— А где мои орехи? — он огляделся, быстро-быстро подвинул стул, влез на него с ногами, взял с полки ларчик, подбежал к молодому человеку…

— Ганс, пусть тебе половина! — Андреас высыпал половину содержимого ларчика в ладонь Ганса, которую тому пришлось подставить.

Уже в дверях мальчик снова обернулся к матери:

— А когда приду, буду с моим волчком играть! Буду его на полу пускать.

— Будешь, будешь. Сам ты волчок, ни минуты спокойно не посидишь, — мать подошла к сыну, наклонилась и быстро поцеловала кругленький кончик носика.

Ганс, перекинув плащ через плечо, с лютней под мышкой, спускался по лестнице. Елена простилась с ним как-то быстро, почти незаметно для него самого и, наверное, и для самой себя, занятая сыном. Простилась приветливо. Впрочем, она всегда бывала ровна и приветлива. Ганс принялся обдумывать что-то свое. То есть ничего таинственного в его мыслях не было. Очень они были обыденные, естественные, и по сути добрые.

Маленький Андреас бежал в новых сапожках впереди, то припрыгивая на каждой ступеньке, то перескакивая через ступеньку.

— Осторожней! — остерегал его молодой человек.

Тогда мальчик начинал спускаться медленнее, но тотчас забывался и вот уже снова прыгал по каменным сбитым ступеням.

В памяти ребенка проносились картины того, как заказывали и шили ему новую обувь. Это было, в своем роде, целое приключение. Мать повела его в еврейский квартал к сапожнику. Мальчик не знал, что это потому что сапожник брал дешевле других мастеров. Маленький Андреас думал, что ему будут делать сапожки в еврейском квартале, потому что там живут его старшие сестры и племянник и племянница, которые были одного с ним возраста; Андреас немного был знаком с ними, они все вместе играли, когда его приводили в гости к сестрам. Но на этот раз мать повела его в один маленький домик. Сапожник был в такой темной одежде и пальцы у него были темные. У него было страшное некрасивое лицо, но улыбался он ласково и как будто хотел и мог защитить. И глаза у него были такие странные, смотрели будто далеко-далеко и видели в этой далекой дали что-то очень занятное. Так смотрели эти глаза, что Андреасу захотелось спросить, что же сапожник там видит. Но мальчик в первый раз видел этого человека и потому стеснялся.