Zero. Обнуление - Энтони МакКартен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но она должна призвать себя к дисциплине.
«Знаю, Уоррен, знаю. Слышу твой низкий голос, слышу твой ласковый укор и совет соблюдать дисциплину, притормозить до скорости природы, достичь единства с нею, окаянной; ведь в глубочайшей глубине естества все мы немногим больше, чем продвинутые звери. Как там звучит та забавная латинская фразочка, что ты мне говорил? Ах да, вспомнила: Homo homini lupus est. Человек человеку волк. И правда ведь, милый, мы настоящие волки друг для друга, и для себя мы волки, потому-то ты сейчас и не со мной. Тебя осаждают хищные, жестокие твари, относящиеся к тебе даже хуже, чем к животному. Будь жив, милый, будь жив!»
И этими мыслями она возвращается к настоящему: как провести сегодняшний день? И завтрашний? И послезавтрашний? Чем заняться? Чем занять свой рассудок, свои одичавшие думы?
Ответ, единственно разумный: ничем. Вообще ничем, если удастся. Есть, пить, спать, мыться, мочиться, может, вырыть небольшое отхожее место. Сегодня, как предписывает ее план, каковой она и намерена исполнить, она должна изо всех сил бить баклуши.
24 дня 17 часов
Центр «Слияние», Вашингтон, округ Колумбия
В 5:00 вечера его снова вызвали в зал ВР. Наручные датчики с хрустом закреплены на запястьях, гарнитура надета, будто маска для подводного плавания. Система отслеживает глазные яблоки Сая, спиральные проблески огоньком синхронизируют их с программным обеспечением — и бац, будто входишь в живописное полотно, внезапно оказываешься в забитой книгами квартире.
Он озирается. Так вот как живет бостонская библиотекарша… Очередной мягкий диван с наброшенным на него клетчатым пледом. Сай приближается к окну. Озирает пейзаж: за окном и пожарной лестницей начинается дождь, серой пеленой завесив восток небосвода.
— Уютненько, — раздается голос у него за спиной.
Эрика подключилась к сеансу. Откликаясь на ее присутствие, ВР-программа отрисовывает приблизительные контуры тела рядом с Саем в виде человекообразного облака голубых точек. Значит, при желании они могут указывать друг другу на предметы в квартире в случае необходимости и при этом и не сталкиваться лбами в «Слиянии», избежав самого верного способа ощутить себя полным лохом, играя с личным голографическим симулятором за восемь миллионов долларов.
Сай прямо готов ощутить зябкую сырость бостонского воздуха и вынужден напоминать себе, что находится в цифровой репродукции. Проходит в зону кухоньки. В сушилке предметы посуды, не подходящие друг к другу и наверняка купленные в магазине низких цен. Миска для хлопьев, кофейная чашка.
— Как думаешь, она моет посуду сразу после еды, — спрашивает Эрика, — или навела порядок, получив сигнал к началу? Это означало бы, что она крута — ни намека на панику или спешку.
— Когда сигнал пришел, она была в полной готовности, — пренебрежительно отзывается Сай.
«В этом вся Эрика, — думает он, — человек, знающий меня лучше всех на свете и теперь пытающийся подбодрить меня, чтобы я не изошел говном из-за фиаско с телефонами. Да притом как же хорошо она знает лучшие средства от моих недугов, улавливает мое состояние и всегда под рукой, чтобы справиться с ним… Благослови Господь эту добрую женщину».
Сай проходит сквозь стену, как призрак. Его тело уже привыкло к таким фокусам, и инстинктивные панические вскрики подсознания, протестующего против столкновения с твердыми объектами на скорости, способной сломать нос, убыли до недовольного ворчания и вздрагивания миндалевидного тела[28]. Постель опрятная: лоскутное покрывало, лоскуты с бутонами роз и в клеточку. Пока что по всем приметам — женщина, живущая одна, причем уже давно. Покрывало Кейтлин, вероятно, изготовила сама: неровные стежки сделаны не очень умелой рукой. Модный кустарный стиль, дешевая одежда и все органическое, старается все делать своими руками, скверно и затратно (возможно, и расточительно) — халаты, юбки, бесчисленные вязаные салфеточки, свечи из пчелиного воска, — и, вздрогнув, он вдруг вспоминает усилия собственной матери свести концы с концами, матери, вынужденной прибегать к подобным средствам не ради спасения планеты или собственного здоровья, а чтобы выжить и вырастить сына. В ее рукоделии и домоводстве не было ничего модного, и все же в нищенском доме, где после щелчка выключателя свет мог загореться, а мог и нет, вызрел такой субъект, как он. Уму непостижимо… Мама, я тебя люблю.
Сай моргает. Старается удержаться, чтобы не удариться в свои коронные мысленные экскурсы в сторону. Через стену проходит обратно в главную комнату, где голубое облако Эрики изучает полки, забитые книгами на нескольких языках: Бодлер в оригинале, Виргилий на латыни, несколько путеводителей на разных языках. «Это местечко, — думает он, — как раз по части Эрики». Она до сих пор выкраивает время — хотя занята ничуть не меньше, чем он — на чтение беллетристики. Ее сторона стола всегда завалена романами с загнутыми страницами, которые она не успевает дочитать, когда уже приходят новые, заказанные онлайн. Сай частенько подшучивает, что в «Амазон» она инвестирует больше, чем в «Уорлдшер», но шутка так себе: ее собственный капитал вывел ее на двадцать восьмое место в «форбсовском» списке богатейших женщин мира, добившихся успеха собственными силами.
В тех местах, где стены чудом избежали книжного столпотворения, они увешаны арт-постерами среднего размера в рамках. Гипертрофированные цветы сочной пастелью, густые леса с мультяшными тиграми, выглядывающими сквозь листву. Та самая картина с трубкой и подписью «Ceci n’est pas une pipe»[29]. И тому подобная чушь. Сюрреалисты раздражают его почти так же, как рукодельники. Эта сторона характера Сая — дерганая, беспокойная, вздорная и сварливая — может вырваться из-под контроля, если на него слишком давить. В подобные редкие моменты с ним не совладать ни его пиарщикам, ни даже самой Эрике. В него будто что-то вселяется, какой-то мстительный внутренний ребенок, рвущийся исправить некую давнюю несправедливость. Им овладевает порыв орать с какой-нибудь крыши: «Опомнитесь! Опомнитесь!», вкупе с желанием чинить вред, крушить то, что выпестовано с таким усердием, — и найти в себе аварийный рубильник бывает трудновато. Но притом он знает, что надо обязательно находить его, завоевать господство над этими разрушительными приступами, особенно теперь, когда их
