Европейская новелла Возрождения - Франко Саккетти

— Над чем смеешься, приятель? — удивился Джованни.

— Ни над чем, — сказал Грассо и, поняв, что Джованни его не узнал, спросил: — Уважаемый, не знаете ли вы некоего человека по имени Грассо? Он еще держит лавку на площади Санто-Джованни и занимается резьбой по дереву.

— Ты это мне? — удивился Джованни. — Ну конечно же, я его знаю. Мы с ним приятели, я только что намеревался заглянуть к нему: он делает для меня кой-какую работенку. Это он тебя сюда упек?

— Нет, что вы, боже упаси! — воскликнул Грассо. Потом добавил: — Извините, я хочу попросить вас об одной услуге, но только никому об этом не рассказывайте. Раз уж вы все равно к нему идете, передайте ему, пожалуйста, следующее: «В Меркатанции сидит твой друг, и он просит тебя зайти к нему на пару слов».

— А как тебя звать? — спросил Джованни, внимательно разглядывая его и с трудом удерживаясь от смеха. — Как мне объяснить, кто меня послал? (Ему хотелось, чтобы Грассо сам назвал себя Маттео, дабы иметь возможность потом как-нибудь досадить ему.)

— Это неважно, — ответил Грассо. — Скажите, как я сказал, и все.

— Ну, все так все. Охотно исполню твою просьбу, — пообещал Джованни и ушел. Потом он разыскал Филиппо и, смеясь, рассказал ему о том, чему стал свидетелем.

Стоя у тюремного окошечка, Грассо говорил себе: «Ох, теперь я окончательно убедился в том, что я больше не Грассо. Джованни Ручеллаи не спускал с меня глаз, и, хоть он каждый день торчит в моей лавке, он все-таки меня не признал, а ведь он не рехнулся и память у него не отшибло. Конечно, я больше не Грассо, я превратился в Маттео. Проклятье, что за напасть! Если это откроется, я буду опозорен, меня сочтут сумасшедшим, за мной станут бегать мальчишки и на меня обрушится множество бед. А кроме того, как мне расплатиться с чужими долгами? Как бы опять не попасть впросак? И ведь не с кем посоветоваться! О таком никому и не расскажешь. Бог знает что меня ждет. Как бы там ни было, дела мои плохи. Посмотрим, не придет ли Грассо. Коли он придет, я, может, и разберусь в этом деле. Уж не превратился ли Маттео в меня?» И, теша себя такого рода мечтами, он долго поджидал Грассо. Но Грассо не появился, и он отошел от окна, уступив свое место другому заключенному, после чего, скрестив на груди руки, он принялся созерцать то пол, то потолок.

Неизвестный флорентийский художник XV в.

Сад любви.

Гравюра резцом.

В те самые дни в вышеозначенной тюрьме сидел за долги судья, имя которого здесь лучше не называть[30], человек весьма почтенный, столь же прославившийся своими литературными трудами, как и глубокими знаниями законов. Не будучи знаком с Грассо и ничего о нем не ведая, судья этот, видя Грассо сильно опечаленным, решил, что тот убивается из-за тяготеющего над ним долга; а так как собственные дела его уладились и они ему больше не докучали (его должны были выпустить с часа на час), то он задумал, как свойственно некоторым людям, утешить Грассо и сказал:

— Полно, Маттео, ты горюешь так, словно тебе предстоит расстаться с жизнью или претерпеть ужасный позор, а ведь, по твоим словам, за тобой числится всего лишь небольшой долг. Не годится так падать духом, попав в беду. Почему бы тебе не обратиться к друзьям или родственникам? Неужели у тебя нет близких? Пусть они заплатят твои долги или попытаются как-нибудь вызволить тебя из тюрьмы. Не печалься!

Видя, что судья утешает его столь дружески и ласково, Грассо не ответил ему, как это, вероятно, сделал бы другой на его месте такими словами: «А почему бы вам не заняться собственными делами?» — а принял более разумное решение, ибо почитал названного судью за человека вполне приличного. Ему пришло на ум поговорить с ним со всем должным почтением, невзирая на то, что оба они сидели в одной и той же тюремной камере, и чистосердечие поведать ему обо всем, что с ним произошло. Отозвав судью в угол, он сказал ему:

— Мессер, хотя вы меня и не знаете, я знаю вас очень хорошо, и мне ведомо, что вы человек весьма достойный. Проявленная вами по отношению ко мне человечность заставляет меня открыться вам, что повергло меня в тоску, ибо я не хочу, чтобы вы думали, будто я, хоть я и бедный ремесленник, придаю слишком большое значение какому-то жалкому долгу. Нет, меня тяготит совсем другое, но такого, верно, ни с кем не случалось.

Судья немало подивился подобным словам и приготовился внимательно слушать.

Грассо, с трудом удерживая слезы, рассказал ему обо всем с начала до конца и настойчиво умолял его о двух вещах: во-первых, пощадить его честь и никому ни о чем не рассказывать, а во-вторых, дать ему совет и средство от постигшей его беды.

— Я знаю, — сказал он, — что вы много читали о делах, творившихся в наше время и в древности, о людях, попадавших в разные передряги. Скажите, не приходилось ли вам сталкиваться с чем-нибудь подобным?

Выслушав Грассо, многоопытный судья сразу же решил, что тот либо, будучи человеком малодушным, повредился в уме от чрезмерных огорчений, причиненных ему нынешними или какими-то другими несчастьями, либо же, как это и было на самом деле, стал жертвой чьей-нибудь шутки. Дабы получше в сем разобраться, он ответил Грассо, что ему не однажды приходилось читать о превращениях одного человека в другого и что случай этот сам по себе не новый и вовсе не необычный; более того, случались вещи и похуже — когда люди превращались в домашних и диких животных, так было, например, с Апулеем[31], который превратился в осла, или с Актеоном[32], превратившимся в оленя.

— Пишут и о многих других подобного рода казусах, — добавил судья, пряча улыбку, — но они как-то не приходят мне на ум.

— Вот это да! — воскликнул Грассо, принимавший на веру каждое его слово. — Никогда бы этому не поверил. Но скажите мне, пожалуйста, — если я, который прежде был Грассо, стал теперь Маттео, то что же случилось с Маттео?

— Ему неизбежно пришлось превратиться в Грассо, — ответил ученый судья. — Тут одно вытекает из другого, и так всегда бывает, насколько я могу судить, основываясь на том, что мне довелось прочесть и увидеть собственными глазами. По-иному и быть не может. Хотелось бы мне сейчас на него взглянуть, забавное, верно, зрелище!

— Смотря для кого! — ответил Грассо.

— Да, это большое несчастье, — согласился судья. — Избави бог от него всякого, ведь оно может обрушиться на любого из нас. У меня когда-то был работник — так с ним произошел точно такой же случай.

Грассо громко вздыхал, не зная, что сказать, а судья продолжал:

— То же самое читаем мы о спутниках Улисса и других странниках, обращенных Цирцеей в животных. Насколько мне известно по слухам, а также из книг, некоторым удавалось принять сноп прежний облик, но, если не ошибаюсь, случалось сие крайне редко и только тогда, когда болезнь не была слишком запущена.

Судье хотелось еще больше задурить Грассо, и тот, послушав его, впал в полную растерянность.

В таком состоянии, с пустым брюхом, пробыл он до полудня, когда в Меркатанцию явились два брата Маттео и спросили у секретаря кассы, не содержится ли у них под арестом их брат по имени Маттео, ибо, если он тут, им хотелось бы вызволить его из тюрьмы. Секретарь ответил, что да, такой человек здесь имеется, и, сделав вид, будто справляется по книге, сказал:

— Он посажен за долг в такую-то сумму по требованию такого-то.

— Сумма великовата, — заметил один из братьев. Затем они сказали:

— Мы хотели бы потолковать с ним, прежде чем отдать распоряжение выплатить его долг.

Братья прошли в тюрьму и сказали заключенному, стоявшему подле зарешеченного окошка:

— Передайте Маттео, что пришли его братья, пусть подойдет на минутку.

Они заглянули в камеру и отлично разглядели судью, который как раз в это время беседовал с Грассо. Получив известие об их приходе, Грассо осведомился у судьи, чем кончилось дело с его работником, и, услышав, что тот так и не вернулся в свой прежний облик, вконец расстроенный, подошел к окошечку и поздоровался с братьями. Старший из них тут же принялся ему выговаривать:

— Ты опять взялся за свое, Маттео. — Говоря это, он смотрел ему прямо в лицо. — Сколько раз мы остерегали тебя от дурных поступков и сколько раз вызволяли тебя как из этой, так и из других тюрем. Но тебе говорить — что о стенку горох: ты ведешь себя только хуже. Как мы до сих пор ухитрялись вызволять тебя, одному богу известно. Ведь ты растратил целое состояние. А было ли когда такое, чтобы ты израсходовал деньги на что-нибудь путное? Нет, ты просто транжиришь их и пускаешь на ветер. Над тобой все смеются. Деньги ведь у нас не краденые — нам они достались очень нелегко. Но, к великому нашему стыду, тебе плевать на это. Кажется, ты даже нарочно издеваешься над своими компаньонами. Ты считаешь, что довольно тебе сказать им: «Вы меня с кем-то перепутали», — и ты уже оправдался. Но ведь это ребячество, а ты уже не мальчик. Уверяем тебя, что, не будь сейчас затронута наша честь и не жалей мы нашу матушку, женщину старую и больную, мы пальцем о палец бы не ударили, чтобы вытащить тебя из тюрьмы. Помни, мы платим за тебя в последний раз. Попадешься снова — посылай за кем знаешь. Тогда уж ты насидишься вдоволь. Ну да ладно, на сегодня с тебя хватит.