Власть оружия - Виктор Ночкин

— Не стой столбом, шагай. Сюды вот пока зайди.

В темноте открылся светлый прямоугольник, потом его заслонила могучая фигура Ористиды. Йоля послушно прошла в комнату, оказалась в крошечном чуланчике. Свет шел из оконца, забранного решеткой. Если бы не решетка, Йоля могла бы выскочить, а толстая Ористида разве что голову высунет. Жалко, что решетку навесили, в общем.

— Садись на скамью, жди.

Дверь захлопнулась. Вроде не запирали? Йоля посидела немного потом прокралась к двери и осторожно толкнула. Верно, не заперли. Только куда бежать? На двор? А там чего, там работники сендер разгружают, а ворота заперты, а на ноге-то — цепь по-прежнему, с ней не попрыгаешь. Опять ждать придется, пока что-то произойдет. Девчонка огляделась — нет ли какой железки, чтобы замок отпереть? Но комнатенка была пуста. Чем бы заняться? Йоля прошла к окну, глянула сквозь решетку. Двор виден, и ворота видны. Так и есть, заперты здоровенным брусом, продетым в петли. Тут как раз с вышки крикнул караульный. Двое работников, разгружавших мажугины покупки, бросили работу, заспешили к въезду, вытянули засов, стали отворять ворота. Во двор въехал большой сендер, выкрашенный синей краской, в нем двое. Тот, что за рулем, остался сидеть, а второй вылез. Хлопнула дверь, раздался голос Мажуги:

— Ты, что ли, надысь приезжал? От Астаха?

— От него, — приезжий обернулся. Теперь Йоля его получше разглядела, крепкий такой мужичок, в плотной куртке, перетянутой ремнями. — Что ж ты хозяину не отвечаешь, он твоего слова ждет.

— Дела были, в Харьков ездил. И ответ мой твоему хозяину известен: семь золотых в сезон.

— А ведь Астах сказал, чтобы подумал ты. А когда Астах говорит подумать…

— То мне сразу хочется цену поднять, чтоб он видел, что я хорошо думаю, — отрезал Мажуга. — Значит, если Астах на семь не согласен, скажи ему: последнее слово — восемь. Жду его завтра с задатком. Если вместо него сюда снова ты заявишься, мой ответ будет — девять в сезон. Ну а послезавтра я, наверное, съеду на пару дней, так что пусть Астах с задатком не откладывает. Потом ведь еще дороже получится.

Произнося отповедь, Мажуга шагал к выкрашенному голубым сендеру, теперь и он попал в ту часть двора, которая просматривалась сквозь решетку. Йоля видела, что Игнаш руку не убирает с рукояти кольта и держится настороже. Небось, и охранник на вышке тоже в приезжих целит, если такое дело. Стало быть, приезжий-то совсем глупый, если с ним так приходится.

Посланник процедил с угрозой::

— Астах явится. Раз уж ты этак повернул, явится он самолично.

— Тогда пусть поспешит. Потому что…

Чем закончилось дело с посланцем Астаха, Йоле досмотреть не дали. Дверь распахнулась, показалась Ористида:

— Идем, замарашка, отмывать тебя будем.

Вслед за теткой Йоля прошла по коридору, свернула и оказалась в просторной комнате, вдоль стен здесь тянулись трубы, на них были навинчены вентили, а пол был с заметным уклоном, который вел к горловине в углу. В другом углу расположилась здоровенная деревянная лохань. Было душно, пар поднимался над лоханью и клубился под потолком.

— Скидай лохмотья, — велела Ористида, — да лезь в воду.

Йоля подошла ближе и заглянула в лохань — в лицо пахнуло горячим. Лохань оказалась на половину заполнена водой, такой чистой, что каждую досточку на дне видать.

— Давай, давай, — поощрила Ористида, — или за свои тряпки переживаешь? Не боись, оденем в чистое.

— А может, не надо?

Йоля вдруг сробела. Сроду в такие воды не окуналась. Как-то попала она с другими мальцами под водопад. В сезон дождей протекли перекрытия, и с поверхности полилась вода, размывая по пути все, что валялось среди руин старого Харькова. И такое там, видно, в воде растворилось, что у Йоли потом дней двадцать все, что оказалось под струей, чесалось и шелушилось. А может, дождь кислотный в тот раз небеса послали — кто ж разберет?

Из тех, кто с ней угодил под сток, все так же болели, едва не перемерли. И хотя она понимала, что не вода виновата, а отрава с поверхности, страх остался. И, конечно, сердитая тетка Ористида все поняла неправильно.

— Что? — скривила она губы. — Страшно мыться такой грязнуле? Не боись, от этого не помирают.

Йоля собралась с духом и попробовала воду пальцем:

— Горячо!

— Так только кажется. Сперва горячо, а как макнешься, хорошо будет, вылезать не захочешь. А, постой-ка. Давай ногу. Выше, выше задери, что мне — на карачках перед такой важной кралей ползать?

Йоля сперва не сообразила, о чем речь, но увидела в руках Ористиды знакомый ключ, подняла ногу на край лохани и подставила лодыжку. Тетка отстегнула оковы и кивнула:

— Давай теперя.

Тянуть дальше не было никакой возможности, уже ясно, что Ористида не отстанет, и Йоля, то и дело тяжко вздыхая, скинула башмаки и стала стягивать лохмотья. На влажном полу после нее оставались жирно-черные следы, а на лохани, куда ставила ногу, повис вязкий грязевой ком. Голой стоять перед Ористидой не хотелось, и Йоля, подвывая (горячо!), быстро погрузилась в воду. Чуть погодя ей пришлось признать правоту тетки, стало хорошо. Она улеглась, поджав ноги, закрыла глаза… и сама не заметила, как стала погружаться в дремоту. Проснулась от того, что в наполненной паром комнате раздались голоса. Йоля встрепенулась, дернулась, погрузилась с головой, над водой вскинулись ноги и плеснулись ворохом брызги. Ухватившись за борта лохани, она восстановила равновесие и, фыркая, высунула голову. Глаз она так и не открыла, боялась воды по-прежнему. Но и не видя, узнала голоса. В помещение сунулся Игнаш, а Ористида его гнала:

— Уйди, Мажуга, не след тебе глядеть на нее. Помоем, переоденем, тогда любуйся.

Ржавый уходя буркнул:

— Чего я там не видел… Девчонка и девчонка… Мы ж пока Лушу растили, так, знаешь же, всякого нагляделись.

— Вот именно, пока растили. Не стыди девку, я в ее годах уже первого вынашивала, так что…

Дальше оба вышли из мыльни, и Йоля не слыхала, что там было, когда Ористида вынашивала первого. Зато, проморгавшись наконец, увидела Лушу. Та сидела на табурете в углу и пялилась пустыми глазами. В руках держала вышивку — тряпочку, натянутую на деревянный обруч. Потом Луша опустила глаза и стала орудовать иглой, а там и Ористида вошла.

Йоля, поднялась в лохани и встала, обхватив себя руками.

— Не стой столбом, — прикрикнула тетка, — краник открой. Вон, сбоку, к углу смотрит. Вниз погляди, городская…

— Городская, — по-прежнему растягивая буквы, протянула Луша.

— Вот именно. Они, виш, Лушенька, в городе дикие все.

Йоля наконец сообразила, что должна отвернуть краник в борту лохани и выпустить воду. Нагнувшись, поразилась: она стояла среди грязи. Вода сделалась серо-буро-мутной. Отвернула медное колесико, грязная струйка весело ударила в пол и устремилась к сливу в углу.

— Вытереться-то дадите? — буркнула Йоля. В другой раз она бы что-то злое сказала, насчет того, что городские не дикие, а на самом деле дикие сами селюки, но вид грязной воды ее очень поразил, вот и смолчала.

— Куда тебе вытираться. Стой там. Я щас.

Ористида развернула носок блестящей стальной трубы, тоже с медным краном, и пустила воду в лохань. Йоля завизжала — вода оказалась ледяной. Тетка, не обращая внимания на крик, вывернула к лохани вторую трубу, оттуда потекла горячая вода. Подогревали ее в баке за стеной, Йоля только сейчас сообразила, что слышит, как гудит пламя. В Харькове-то привыкла к реву вентиляторов, вот и не заметила шума.

— Щас сызнова макнешься, — объяснила Ористида, — потом опять воду сменим, и так покуда не увидим, какова ты на самом деле, без грязи. Вот и познакомимся. Мажуга велел тебя отмыть, так я ужо исполню.

Воду меняли еще два раза. Наконец Ористида сочла, что подопечная вполне отмыта и протянула грубую холстину:

— Ну вот, уже получше стала, хоч на человека похожа, а то была прям зверь-мутафаг какой-то. Вытирайся. После одежу примеришь. А старое тряпье проще сжечь. Даже механику на ветошки не понесу, еще обидится.

Йоля не стала перечить, натянула рубаху и портки, все свежее, светленькое. Обновы ей не понравились, но если смываться, то в таком сподручнее. Это только в харьковских подземельях черные лохмотья не выделялись, а здесь светлое лучше. Ну и вообще спорить не хотелось, после мытья Йоля расслабилась. Потому не стала противиться, когда Ористида снова защелкнула на лодыжке цепь. Для этого тетке пришлось нагнуться, так что Йоля без труда стянула булавку, заколотую у Ористиды на воротнике, она давно на эту булавку глаз положила.

— Посиди, я сейчас обувку принесу, — велела Ористида.

Йоля, бренча цепью, присела на табурет рядом с молчаливой Лушей и заглянула в ее рукоделие. Странная девочка вышивала красной ниткой по белому узор из линий и треугольников, стежки ложились точно, будто их под линейку прочертили. Сперва Йоле показалось, что так оно и есть, но, как ни пялилась, нарисованных на полотне линий не разглядела.