Сто двенадцатый коридор - Владимир Васильевич Зенков

– Ну, здорово, почетный легионер!

Сзади раздался сердитый голос Алены:

– Да отодвинься ты, шифоньер, дай с человеком поздороваться.

Стала целовать его, вымочила слезами:

– Что ж ты с нами делаешь, поросенок! Разве можно так людей пугать? Три месяца как селедка в холодильнике провалялся.

Она уселась на кровать, стала шарить по многочисленным пакетам:

– Я тебе пирожков напекла, с мясом и рыбой. А вот капустка квашеная, как ты любишь – с брусникой. Антоновка, твоя любимая. А огурчики, взгляни, Сашка, соленые, с хреном и чесночком.

У несчастного Сашки рот мгновенно наполнился слюной – госпитальное меню такие продукты органически не переносило. Он воровато взглянул на дверь и хищно схватил огурчик.

Николай крякнул:

– Вишь, оголодал, бедняга, – полез в боковой карман пиджака, – давай-ка по глоточку.

Алена зашипела:

– Ты с ума сошел! В больнице!

Николай захохотал:

– Это, мать, не больница, это госпиталь – заведение для мужиков. Не волнуйся, для него это сейчас самое лучшее лекарство.

От рюмки водки жидкий огонь пошел по жилам. Он медленно вдохнул, захрустел огурчиком.

– Господи, ребята, до чего же я рад вас видеть.

Красавица Алена хлюпнула носом:

– А уж мы-то как рады.

Александр успокаивающе погладил ее по руке:

– Ну, успокойся, Аленушка. Я тебе флаер подарю, самый шикарный.

– Сдался мне твой флаер. У меня свой есть.

– Да он у тебя года три в ангаре стоит сломанный.

Алена рассудительно сказала:

– Не три, а всего полгода. Это хорошая машина. Если бы этот великий механик, – она мотнула головой в сторону мужа, – не лазил бы в нее, ей бы сносу не было.

Николай весь засиял:

– Нет, Сашка, ты видишь какая у меня жена? Другая бы все жилы вытянула: подай новую машину. Золото, а не женщина.

– Поди, вытяни из тебя хоть что-нибудь, скупердяй! Себе дороже просить.

Разговор шел легкий – общение людей, любящих друг друга и радующихся встрече. Кривцовы были деликатны: о прошедшем не было сказано ни слова. Посидев еще минут двадцать, они распрощались, договорившись о следующей встрече уже у себя на даче.

– По грибы сходим, Санек. Нынче в Подмосковье грибов – страсть. На рыбалку съездим, ушицу сварим. А баньку-то я соорудил – настоящая липа, брат, сладость души. Ну, на кой он сдался этот космос.

– Да уж, Коля, отлетался. Матвеич посвятил.

– Ну и славно. Сколько мытариться можно? Шкура-то она своя, родимая. Да еще и единственная.

Александр какое-то время полежал, глядя в потолок. Потом стал задремывать. В это время раздался крик Антонины Васильевны:

– А ну куда, куда? Нельзя к нему, доктор запретил. Вишь, шныра, какая, лезет, как к себе домой.

Ответом было какое-то невнятное бормотание с умоляющими интонациями. Александр поразился: всегда деликатная и мягкая Антонина Васильевна лаялась, как базарная торговка, уличенная в обсчете.

В палату вломился толстенький потный человечек в мятом костюме. Галстук сбился набок, седые остатки шевелюры стояли встрепанным нимбом вокруг лысины. Отдираясь от неумолимой сестры, он взмолился:

– Не погубите, Александр Петрович. Пропадаю ни за грош.

Лицо толстяка было смутно знакомо. Александр пробурчал:

– Оставьте его, Антонина Васильевна. Человек по делу.

– Знаю я их дела. Воля ваша, а доктору я доложу, – разгневанная она вышла.

Отпыхиваясь, толстяк присел на стул, стал вытирать потную лысину мятым платком. Торопливо представился:

– Старший инженер отдела материального снабжения Проскурин Василий Степанович. Вы, Александр Петрович, извините за вторжение, но мне хоть караул кричи.

Он суетливо извлек из потертой папки пачку распечаток:

– Вы же знаете нашу дурацкую систему – командир экипажа должен отчитаться за утраченные материальные ценности. У нас очередная ревизия, будь она неладна. Начальство с меня требует отчета на списание. И всего-то ваша подпись нужна. Грозятся – если не будет вашей подписи, с меня стоимость имущества вычесть.

Александр поморщился:

– Будет вам сказки рассказывать. Что я порядков не знаю? Начет в размере трехмесячной зарплаты – это они могут.

– А вы что думаете, для меня это мало? Что ж, я-то расплачиваться должен?

Александру стало неловко.

– Ну, давайте ваши бумаги. И откуда такое пристрастие к писанине? Сбросили бы отчет на мой компакт, я бы утвердил – и вся недолга.

– Да вы что, наших олухов не знаете? Как при Петре Великом стали отписываться, так до сих пор не закончат.

Александр бегло просмотрел обширный список:

– Аварийный контейнер «нулевка», скафандра два, один из них ремонту не подлежит, второй утрачен. Медицинская капсула, две экспресс-аптечки, пиропатроны, швартовочные лебедки, робот типа «Механикус» – один. А это что за биоробот?

– Ну, как же? Биоробот производства фирмы PQZ Corporation. Бешеных денег стоит. Из-за него весь сыр-бор и разгорелся. Фирма нам его передала в арендное пользование на срок полета. Арендная плата, конечно, копеечная – хоть здесь постеснялись, а то бы летели сами за своим лягушатником. Но робота по договору надо вернуть, а он, вишь, утрачен.

Александр растерялся:

– Позвольте, это же биоформ. Почти человек, как же так? Арендная плата…

– Да у нас такого раздела и нет еще. Числится по разделу «Биороботы» да и все дела.

– Что ж это, вещь, по-вашему?

– Ну, вещь, не вещь, а имущество.

Словно раскаленный прут в мозг вошло видение: искаженное лицо Анны и ее хрип: «Я люблю тебя, Саша!»

Трясущейся рукой подмахнул три экземпляра отчета и, не слушая благодарностей, откинулся на подушки.

Он слышал, как подоспевший доктор вытурил снабженца из палаты, как чмокнул пневматический инъектор, вводя ему дозу успокоительного. Вяло сказал:

– Я в порядке, доктор.

Потом добавил непонятное:

– Прав Николай, прав. Занеслись, возгордились, решили с Господом сравниться. Так ведь Господь своих детей любит, а они имуществом считают. Грех это, тяжкий грех, доктор.

Для подготовки обложки использована художественная фотография автора.