Записки «черного полковника» - Сергей Трахимёнок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, в Москву.
— А, может, оттуда поездом?
— Не могу, проездные на самолет, да и шеф говорит, что это не отпуск, а командировка.
В Москву прилетаю утром, еду в гостиницу, а потом на Малую Пироговскую, в институт химической технологии, на кафедру со странным для меня названием физической химии. В кабинет заведующего меня проводил мой коллега, который курировал институт. Он же оставил меня один на один с довольно молодым человеком с академической бородкой и в академической шапочке.
— Вам звонили по поводу меня? — говорю я.
— Да, да, — отвечает он и начинает рассказывать мне историю вуза, в котором он заведует кафедрой. Она почему-то ведется с Московских женских курсов. Поведав об этом, заведующий переходит к нашим дням и перечисляет количество доцентов и профессоров в вузе и на кафедре.
Я терпеливо жду: монастырь не мой и не мне лезть сюда со своим уставом. Наконец заведующий спрашивает:
— Что вас к нам привело?
— Мне нужна консультация, — говорю я и пытаюсь изложить проблему.
Он долго думает и говорит:
— К нам из Казани приехал молодой ученый-экспериментатор, я сведу его с вами, и, может быть, вы найдете с ним общий язык.
Ругаясь в душе, соглашаюсь на этот вариант, понимая, что общего языка с заведующим кафедрой физической химии я не нашел.
Лаборантка отвела меня в какую-то комнату, уставленную вовсе не шкафами с пробирками, а стеллажами с книгами, где и представила меня еще более молодому человеку, но уже без академической бородки и академической шапочки. Он мне сразу понравился, и мы начали беседовать, а через десять минут я честно поведал ему, что, к сожалению, не нашел общего языка с завкафедрой физической химии.
Молодой человек усмехнулся и сказал:
— Дело не в том, что наш заведующий играет в академика, а вы ему не понравились. Дело в том, что вы никогда не нашли бы с ним общий язык, потому что вы разные люди по молекулярному строению.
Увидев мои округлившиеся глаза, он пояснил:
— Нет, все люди состоят из одинаковых клеток, которые в своей основе состоят из одинаковых молекул. Но как нет двух абсолютно одинаковых людей на земле, так нет и двух одинаковых клеток. Человек не научился еще видеть эту специфику, но он ощущает результаты этой разности. Вот вы, например, не сможете работать с нашим заведующим, а со мной у вас будет получаться все, от работы до досуга. И это не потому, что мы понравились друг другу внешне. Это потому, что наши молекулярные структуры близки.
— Не совсем понял, — сказал я.
— Хорошо, перейдем на более понятный уровень. Вы душитесь духами, которые одним нравятся, а другим нет. И тогда у вас легко осуществляется контакт с теми, кто любит эти духи, и никакого контакта с теми, кто их не любит. Причем не важно количество этих духов, достаточно, чтобы их было хотя бы несколько молекул.
— А есть такие…
— Молекулярные соединения, вы хотите сказать?
— Да, именно они, которые вызывают всеобщую любовь?
— Есть, как, впрочем, и всеобщую ненависть.
— И где их изготавливают?
— Нигде, у нас нет ни экспериментального, ни промышленного их производства.
— А за рубежом?
— За рубежом не знаю, хотя я читал несколько статей в химических журналах, которые краем касались этих проблем, но не больше.
Обратный рейс был у меня на следующий день, и остатки этого дня я потратил на то, чтобы отблагодарить бутылкой коньяка коллегу, курировавшего институт, и побродить по Москве.
На следующий день я уже был в Карлхорсте. Однако на службу не поехал: было начало десятого вечера, и я направился домой.
Во дворе дома я увидел Ухналева, моего земляка и сотрудника американского отдела.
Год назад я пробирался на свое место в шестом ряду Берлинской оперы и наступил на ногу молодому человеку. Я тут же извинился, сказав:
— Фешен зеен зе бите.
— Бите, бите, — ответил он.
«Странный какой-то немец», — подумал я, а на следующий день встретил «странного немца» в коридоре Аппарата Уполномоченного…
— Привет, — сказал мне Ухналев. — Как там столица?
«Твою дивизию, — подумал я, — вот тебе и конспирация…»
Но Ухналев не стал говорить, откуда он знает про мою командировку.
— Ты завтра пойдешь в контору, — продолжил он, — будь готов к тому, что дядя Женя тебе устроит разнос, если не больше.
Еще раз, мысленно выругавшись, я поблагодарил Ухналева за предупреждение и вошел в подъезд. Если уж сотрудник другого отдела знает, что его коллегу собирается оттянуть сам Уполномоченный, значит, мои дела совсем плохи. Но что могло произойти: провал моих агентов или того хуже — их предательство?
Расим
После кебаба официант принес чай, и разговор пошел более неспешно. Начали с обсуждения чая и сладостей, которых в Турции, как и в Каморкане, превеликое множество, и того, что на Востоке сладости слаще сахара.
— Мозг требует сладкого, — сказал Фарук и насыпал в чай сахару, а затем стал пить сладкий чай, заедая его засахаренными фруктами.
— А удар по печени? — поинтересовался Расим.
— Да какой это удар, — засмеялся Фарук, — одно удовольствие!
И тут Расим решил поиграть первым номером.
— Послушай, — сказал он Фаруку, — ты помнишь мой доклад на конференции и даже стихи, а я вот не помню, с каким докладом выступал ты?
Вопрос привел Фарука в легкое замешательство. Но он мгновенно собрался и произнес:
— Сколько у меня потом было таких конференций и докладов… В отличие от тебя я не бросил языкознание и литературу.
Он еще что-то говорил, но Расим мог поклясться, что Фарук лихорадочно вспоминает тему доклада, с которым он выступал на той студенческой конференции в Баку в 1985 году. Расим также обратил внимание на то, что и Эдемир смотрит на Фарука с некоторым любопытством. Так смотрит начальник на подчиненного, которого поставили в трудное положение. И от того, как он выйдет из этого положения, будет зависеть расположение к нему его начальства.
— Э-э, — продолжал между тем Фарук, — а… мой доклад был о Сабире.
Он облегченно вздохнул, потому что нашел наконец начало нити того клубка, который предстояло разматывать. Поэтому он уже не торопясь сделал глоток из чашки с чаем и стал говорить тоном профессора на лекции:
— Собственно, «Сабир» в переводе на русский значит «терпеливый», это один из тахаллусов[10] Мирзы Алекпера Сабира. Он умер в 1911 году. В Айзербайджане его именем назван город. У него много стихов, но почему-то во всех сборниках на первом месте это:
— Не смей глядеть!— Не смею, не гляжу.— Молчи!— Молчу, не слова ни скажу.— Не слушай!— Что ж, попробую и так.— Не смейся!— Смех могу зажать в кулак.— Не думай!— Стоп! Вот тут уж дудки! Нет!На мысль, прости, не выдуман запрет!Коль я живу в бушующем огне,Я вместе с ним пылаю наравне.Спокойно тлеть немыслимо в пути,И ты со мной так глупо не шути!
Фарук победно взглянул на Расима, как бы говоря: «Что, съел?» Но этого ему показалось мало. Он щелкнул пальцами, подозвал официанта и заказал еще что-то.
Эрдемир удивленно посмотрел на него. И Фарук разъяснил ему ситуацию на каморканском, кивнув в сторону Расима.
Принесли три чашки напитка, одновременно похожего на взбитую молочную смесь и капучино. Эрдемир и Фарук добавили в напиток сахара, Расим последовал их примеру, заметив краем глаза, что мальчишка-курд, показал пальцем в их сторону и, видимо, потребовал себе того же.
Курд подозвал официанта и стал что-то долго ему объяснять. Официант ушел, но вскоре появился снова. В одном руке он нес чашку с напитком, а во второй держал маленький кальян.
«Неужели кальян мальчишке?» — подумал Расим.
Но тут все стало на свои места. Мальчишка получил чашку, а женщина в хиджабе стала курить кальян.
Эрдемир обратил внимание на то, что Расим с некоторым удивлением смотрит на женщину, курящую кальян.
— Вот видишь, — сказал он Расиму, — в какой самой демократической стране Запада можно увидеть такое? Ты усомнился в знаниях Фарука, а между тем я тоже выходец из того же факультета. Правда, я окончил его чуть раньше. И когда Фарук был на этой конференции в Баку, я уже не был студентом. Но с творчеством Ахундова знаком. И также знаю, что у вас, как это говорят, в почете повесть Ахундова «Обманутые звезды». Ты помнишь ее сюжет?
Вопрос был задан так, как некоторое время назад задавал его Расим Фаруку.
«Твою дивизию, — подумал Расим, — эти однокашники объединились и сейчас буду экзаменовать меня».
— Да, помню, — ответил Расим. — Некий шах узнает от звездочета, что звезды, а точнее, их расположение, предрекают ему гибель.