Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары - Вернер Херцог

Во время званых обедов ее и Рудольфа намеренно сажали рядом, о чем Элла узнала только позднее, из переписки семейства Бюлов с ее родителями. Потом она получит эти письма в подарок и станет пространно цитировать в своих мемуарах. Серьезность и осмотрительность этих шагов сегодня особенно впечатляют неизменным вниманием и уважением к чувствам и мировосприятию Эллы. Профессор химии из Тюбингена фон Бюлов нисколько не сомневался, что его друг Рудольф Херцог, в очень молодом возрасте ставший профессором классической филологии, человек глубокого ума, а равно и большого сердца, заслуживает такую великолепную, сильную, красивую жену, как Элла. Только вот дедушка мой был человеком застенчивым, замкнутым, хотя и обладал богатым воображением и незаурядным талантом руководителя. Все это стало очевидно вскоре после его женитьбы на Элле, последовавшей за ним на его археологические раскопки на острове Кос, где он руководил сотнями турецких и греческих рабочих. Там дед жил словно древний полководец, в трудный час нес ночную вахту вместе со своими солдатами и спал у костра, закутавшись в плащ.

Правда, Элле Рудольф казался слишком старым: между ними было двенадцать или тринадцать лет разницы, но они быстро сблизились благодаря литературе. Рудольф был впечатлен эрудицией Эллы, и однажды они заключили пари, в котором каждый из них нисколько не сомневался, что прав, – о том, кто написал стихотворение, нравившееся обоим, Эйхендорф или Гофман фон Фаллерслебен. Элла отыскала на полке том стихов Гофмана фон Фаллерслебена и выиграла пари, а позже, когда Рудольф уже воспылал к ней любовью, он привез ей из Тюбингена томик Эйхендорфа со стихотворным посвящением, в котором явственно прочитывалось предложение руки и сердца. За несколько недель до этого она записала, что у нее случился нервный припадок, «возгорание под крышей»:

Вдруг мне стало не по себе, я встала, прервав работу, пробежалась по саду, снова начала шить, снова встала, пошла наверх посмотреть, нет ли чего в почтовом ящике, – пусто – снова к швейной машинке, снова в сад, снова к почтовому ящику. Но и теперь, опять взявшись за работу, я была так взволнована, что даже оторвала изрядный кусок ткани от манжеты… Затем я выбежала в сад, поскольку все равно все валилось из рук.

В этот день Рудольф написал открытку, которая, впрочем, тогда еще шла по почте, где сообщал о своем приезде. Во время выезда на природу младшего брата Эллы с трудом удалось отвлечь. Тогда, ненадолго оставшись наедине, Элла и Рудольф признались друг другу в любви, и в тот же день была объявлена помолвка. Свадьба должна была состояться через год с небольшим, но уже спустя две недели Рудольф написал, что ему предстоит отправиться в археологическую экспедицию на остров Кос, и просил разрешения жениться до этого, поскольку он хочет взять Эллу с собой. Так что бракосочетание состоялось после очень короткой помолвки, а из свадебного путешествия Элла писала замечательные письма. А более чем через полвека, в июле 1966 года, записала для своих внуков, включая меня:

Мы прожили с Рудольфом счастливо почти пятьдесят лет, ни разу не поссорившись по-настоящему, и наш брак никогда не был скучным! Попробуйте-ка такое повторить!!! На восемьдесят втором году жизни Рудольф навсегда покинул меня. На смертном одре поблагодарил меня и сказал: «Жизнь с тобой была прекрасным временем». Это были его последние слова. Потом он положил руку мне на голову, благословил меня и мирно уснул.

Правда, в последние восемь лет своей жизни он все глубже погружался в безумие. Это была не деменция, скорее какая-то форма кальцификации сосудов в мозге. Он редко узнавал окружающих людей. Моя младшая сестра Зигрид, дочь отца от второго брака, ребенком часто бывала в Гросхесселоэ, где Рудольф построил семейный дом, и когда ее мать Дорис забирала ее домой, дедушка каждый раз выходил из себя. Он останавливал прохожих у садовых ворот и просил о помощи, говорил, что его дочь похитили, украли, описывал трехлетнюю девочку, ангела невероятной прелести и красоты. Моя сестра запомнила эту историю именно так, да и все мы помним примерно то же. Несколько раз приезжала полиция, бабушке приходилось все им объяснять; кроме того, дедушка то и дело убегал из запертого сада и бродил в лесу по соседству, всего в нескольких сотнях метров от располагавшейся в Пуллахе штаб-квартиры Федеральной службы разведки и контрразведки. К поискам тогда подключались напуганные сотрудники службы безопасности, охранявшие территорию секретной службы; обычно они его и находили. Мы с братом любили дедушку, я так и вовсе его обожал, но, как и все дети, временами мы бывали жестоки. Перед крыльцом, выходившим в сад, была изгородь, и как-то мы спрятались за ней и, когда нам показалось, что дедушка нас услышит, закричали: «Герр профессор съел принцессу!» Одному богу известно, что заставило нас это сделать, – надеюсь, что нас просто воодушевила эта примитивная рифма. Дедушка вышел наружу с тростью, а мы помчались к высокой березе в углу сада, зная, что он не сможет забраться по ней вслед за нами. Однажды бабушка стала свидетельницей подобного безобразия с нашей стороны. Тогда она уложила меня себе на колени и лупила по заднице деревянной ложкой, пока та не сломалась. Причем бабушка так рассвирепела, что тут же взяла вторую и тоже обломала ее об меня. Но я знал, что это заслужил.

Впрочем, дед всегда был вполне в здравом уме, когда рассказывал о раскопках или описывал древние надписи на мраморе, обнаруженные им в венецианской крепости у входа в порт на острове Кос или на глыбах, из которых состояли ее стены. Позднее, уже двадцатипятилетним, в 1967 году я снимал на острове Кос свой первый полнометражный фильм «Признаки жизни» – в той самой крепости. Некоторые надписи я тоже вставил в фильм, а в одной из сцен герой вслух переводит текст на мраморной глыбе, лежащей во внутреннем дворике. Дедушка Рудольф перенес из классической филологии в археологию точную аналитическую оценку древнего текста. Это были мимиямбы Герода, второстепенного греческого драматурга III века до н. э. Текст, из которого прежде были известны лишь разрозненные строки, в 1890 году был найден почти целиком на хорошо сохранившемся папирусе в египетской гробнице в оазисе Эль-Файюм. Мимиямбы представляют собой серию коротких фарсов, бытовых сцен из народной жизни, грубоватым языком расписанных на нескольких персонажей, хотя, вероятно, они исполнялись на улицах и рыночных площадях одним-единственным актером в маске, говорившим за всех разными голосами. В текстах речь идет