Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

Но в Библии сказано: «Пожалей вдову, сироту, и чужеземца, ибо нет у него защиты в чужой стране»! Великий государь! Ради Христова дня помилуй несчастного фрязина! Вина его не доказана. А ежели и провинился он перед твоей милостью, всё равно, прощение — великая заслуга перед Богом!

Государь ответил не сразу:

—               Дело пока не решённое. Я подумаю.

Вот подошёл к руке государевой Чудской архимандрит:

—Прости, ради Бога старика! Я тоже челом бью за того фрязина! Не виновен он.

Государь не ответил. Подошел к государю протопоп Алексий:

—Великий Князь! Прав ведь епископ Прохор. Прости ради Хри­ста чужеземца.

Царь встал, оглядел палату с удивлением:

—Нынче утром о том же фрязине меня просила невестка, Елена Стефановна! С чего ж это столь разные люди за того латынщика про­сят? Подкупить епископа Прохора али отца Митрофания — дело не ста­точное. Что ли вы сговорились?

Протопоп, смутившись, молчал. Тогда Чудской игумен низко склонился перед государем:

—Осудить человека невинного — велик грех. Кто бы он ни был. И наш долг, пастырей православных, оберечь от того греха тебя, госу­дарь, и Русь Великую, дабы не разгневался на нас за грехи тяжкие Гос­подь Саваоф. Но есть и другая причина. Воистину, государь, дана тебе Богом премудрость царя Соломона! Читаешь ты в сердцах людских, и нет тайн для разума твоего! Верно ты сказал, не случайно все мы молим тебя о прощении того еретика.

Живёт в моей обители вьюнош, добрый и богобоязненный. Был он дьяконом, а нынче поп. Как поехал тот фрязин в Москву, отрядили с ним этого вьюношу толмачом. А, чтоб служил верно, оставили в Кафе заложниками всю его семью. Ежели тот Спинола жив не вернётся, то и семью казнят лютой смертью. И мы и молим тебя о прощении того фрязина, дабы помочь сему доброму вьюношу. Фрязин, хоть и латын- щик, а обвинён по оговору и страдает безвинный.

—Так ли? — спросил Иван Васильевич.

—               Так, государь, — подтвердил епископ Прохор. — Скажу ещё, что сей вьюнош не даром хлеб ест в Чудовом монастыре. Перетолмачил он за это время с греческого «Монашеское правило» преподобного отца Исаака Сирина. А книга та зело нужная для нашей церкви. И пре­подобный старец Нил Сорский тот перевод благословил.

— Странные дела пошли ныче на Москве! — молвила государыня. — Безвестный смерд, то ли поп, то ли дьякон, баламутит Державу, второй раз отнимает дорогое время государево. А чего ради? Ради своих ни­чтожных сродственников да ради еретика и латынщика, похвалявше­гося привести землю Русскую под руку римского папы! Да этот подлый холоп и явиться пред светлые очи государевы не смеет! Хитростью али колдовством заставил он столь почтенных мужей церкви Великому князю челом бить? Ведь прав государь, сиих людей не купишь.

—               Доставить сюда того попа, — молвил Великий князь грозно.

Раздвинув плечом стоявших перед ним клириков, Ондрей вышел на середину палаты и кинулся на колени перед грозным царём:

— Вот он я, худый да ничтожный раб твой, поп Ондрюшко из Кафы! Не вели казнить, дозволь слово молвить!

—Говори.

—Виноват, Великий государь, потревожил слух твой мольбами о невинно осуждённом! Думал я, ничтожный раб, что для царя право­славного нет дела, важнее суда праведного. Виноват, печалился о род­ных своих, о матери старой, сестре малолетней да о молодой жене! Окромя меня, заботится о них некому. Виноват! Одно только могу мол­вить в оправдание. Не токмо ради себя уговаривал я сих почтенных иерархов Православной церкви бить челом государю, но и для Руси. Договор, который привёз Спинола, Державе Московской выгоден и нужен не меньше, чем Генуе. А ведь сей фрязин поклялся нынче осе­нью прислать в Москву первым караваном мастеров фряжских добрых. Рассуди, Великий государь, стоит ли мнимая вина сего фрязина прото­рей и убытков потерянного договора?

Царь задумался, вновь оглядел палату:

—Кто ещё хочет слово молвить?

Боярин Шеин сделал полшага вперёд:

—Дозволь, государь. Я с этим Спинолой из Крыма месяц рядом ехал. Хитрый и заносчивый купец, но не лазутчик. А договор и впрямь для нас выгоден. Я тебе, государь, докладывал. Для пользы Державы следовало бы простить его.

Князь Патрикеев склонил голову:

—Можно бы и простить дурня, государь.

Царь глянул на Курицына:

—Как мыслишь?

Тот ответил:

— Прав Дмитрий Васильевич! Договор весьма нам полезен. Ве- нецейцы цены на свои товары задрали почти вдвое. И мастеров до­брых второй год не везут. А Спинола клялся прислать полдюжины мастеров. Отпустим — пришлёт дюжину.

—Мы ж его с осени за приставом держим. Небось, озлобился? Надо бы загладить сие, — сказал царь.

—               Так он купец. Когда ты на него опалу положил, все его товары на государя отписали. Московские гости оценили сии товары в пять с четью сороков соболей. Отдадим ему семь сороков! Он на радостях обиду и не вспомнит.

— Верно придумал. У нас пушная казна в сокровищнице залежа­лась. Как бы моль не завелась. Встань, поп! Скажи свому господину, что за ради Рождества Христова Государь его помиловал.

Синьор Спинола встретил Ондрея с горящими глазами:

—Ну, что?!

—Виктория, синьор! Государь снял опалу! Свобода.

—Наконец-то! — Гвидо сел на кровать и заплакал. — А я уже отча­ялся. Свобода! Как же ты добился этого?

— Выручил Никола Угодник! Не зря мы ему молились! Поистине чудо сотворил защитник наш. Пойдём в церковь, поставим ему свечу в благодарность.

В Никольской церкви они заказали благодарственный молебен. Ондрей выгреб из калиты последние серебряные монетки и купил тол­стую свечу

— Не знаю, Андрео, смогу ли когда-нибудь отблагодарить тебя. Без тебя сгнил бы в узилище. Возьми пока, как залог, — сказал Спинола, и сняв с руки золотой перстень с алым яхонтом, отдал Ондрею.

Тот постеснялся надеть дорогой перстень и спрятал в опустев­шую калиту.

—Теперь пойдём к Пьетро! — сказал синьор.

Как ахнул Солари, увидев друга на свободе:

—Слава Мадонне! Мы снова вместе! Государь простил тебя?

—               Андрео да русские попы умолили грозного царя. Простил? Что прощать-то? Я перед Иоанном не грешен. Но коварным гадам, клевет­никам, по чьей милости я столько просидел на цепи, я не прощу! Ан- тонио Венецианец заплатит мне полной мерой за подлый донос. И этот чёртов грек, Рало, тоже.

—Что ты, Гвидо! Ведь ты христианин. Тебя простили ради Рож­дества Христова. Прости и ты! К тому же Антонио месяц назад уехал в Ригу. Его уже не догонишь. А мстить боярину Рало? Ты с ума сошёл! Он ближний боярин государыни. Мало тебе было её гнева? Эта Софья Па- леолог — страшная женщина, лучше её не трогать.

—Право, синьор Гвидо, — заметил Ондрей. — Едва закончились ваши злоключения, а вы уже ищете новых?

— Брось, дружище! Ты на свободе, так будем радоваться. Ката­рина! Накрывай на стол, не видишь, какой гость у меня сегодня.

Служанка подала угощение. Пьетро достал бутылку.

—Поставь третий прибор, — сказал Гвидо. — Патер Андрео мне больше не слуга. Он-то и вызволил меня из беды.

После Рождества Ондрея вызвал епископ Прохор:

—               Ну, как там твой фрязин? Рад, небось. Первый караван в Крым пойдёт после Пасхи. Так что время ещё есть. А книгу Василия Великого надо перетолмачить. Садись-ка снова за работу.

—               Я только начал писать набело трактат Исаака Сирина.

— Поручим эту работу отцу Ефросину. Он переписчик знатный. А греческий знает слабо, толмачить не может. Так что, с Богом!

В тот же день синьор Спинола встретился с дьяком Курицыным. Нужно было сверить текст договора, прежде чем представить его го­сударю. Спинола вернулся сияющий.

—               Семь сороков соболей платит мне царь за все товары! Семь со­роков! Я не только покрою все расходы, но и получу дукат на дукат! И привезу столь ценный договор. Мессир Дориа будет доволен.

Синьор и Пьетро Солари распили ещё бутылку тосканского и долго спорили о том, каких мастеров нужно прислать в Московию в первую очередь.