Кровь и честь - Андрей Ерпылев

— Но мне просто необходимо быть в Кабуле! — горячился он. — Дело государственной важности!

— Тут все — государственной, — опять чесал затылок казак. — Да не переживай ты: завтра снаряжу я тебе конвой до Кабула. Как барин, с ветерком покатишь! Тут делов-то — сорок верст вдоль речки.

— На конях?

— А ты что, драгун, — прищурился казак, — верхами-то не умеешь?

— Почему не умею… Я кавалерист. Николаевское заканчивал.

— Молодцом! Наш человек! Только без коняшек обойдемся в этот раз. Митяя Коренных брательник вернется из дозора — заряжу я тебе конвой, как полагается — на вездеходе. Домчитесь с ветерком под броней. А то зверьки что-то зашевелились — далеко от станицы не отойдешь. У соседей вон из Лазаревской на той неделе отару угнали, у нас — тоже покушались, да спугнули мазуриков пастухи.

— Откуда, — вздохнул атаман. — Наши местные у дальних воруют, а их местные — у нас. Восток, понимаешь. У соседа красть Аллах запрещает, а не у соседа, если он неверный — можно. И рук за это не рубят. Наши с нами «вась-вась» зубы скалят, в сакли свои зовут плов-кишмиш кушать, шароп хлебать. Знают, что если что — камня на камне от их кишлаков не оставим, боятся.

— Приходилось?

— Поначалу было дело… Пошалили, помнится, тут, двоих у нас порезали… Вот и пришлось показать нехристям что к чему. По-нашему, по-казачьи. Вмиг присмирели, прислали своих старцев на переговоры, пощады запросили. И вышел промеж нами договор: они к нам не суются, и мы их не трогаем. Вот, третий год соблюдают. Да и нельзя уже — родня.

— Как так? — опешил Саша.

— А вот так! — блеснул лукавым глазом есаул. — Казаков много холостых приехало. А у них тут — девок куча. Всех замуж не выдать — мужиков не хватает, даже если по четырех на одного, как у магометан водится. Сперва один местную засватал — вон их кишлак, через речку, — указал атаман в окно. — Посудили, порядили, да и окрутил их поп наш, отец Геннадий. Конечно, первой молодую, как водится, окрестить пришлось — Аксиньей…

— Разве можно?

— Да им-то без разницы! Лишь бы лишний рот спихнуть. Пришлось, разумеется, всем обществом скинуться на калым отцу Аксиньиному. Тут с этим строго. Десять баранов пришлось отдать да мануфактуры разной, того, сего… Торгуются эти горцы, как черти! Оружие с патронами клянчили, но я сразу сказал: нет, голубчики, не получите, и не просите. Чтобы нас и из нашего же тульского выцеливали? Нельзя… А там пошло — только поспевай самогон на свадьбах трескать. Так что, почитай, треть станичных баб — из местных. А и что? Они чернявенькие, да и у наших тоже гнедую или сивую поискать еще. Казачки, одним словом.

— А как же обычаи?

— Какие такие обычаи? Ты про паранджи, что ль? Ерунда! По первости дичились, правда, а потом — глядя на наших, поснимали одна за другой. И не зря, скажу! Красавицы, как на подбор! Не прогадали ребята! Мой младшенький тоже за речку заглядывается. Ох, чую, внучки у меня будут смуглые да вороные!

— А девушки как же?

— А вот с девушками — ша, — прихлопнул ладонью по столешнице есаул. — Тут без баловства. Казачки только за казачков замуж идут. Ну, или за русаков вроде тебя, если приглянется. Нам свой род казачий распылять нельзя.

— Но ведь дети афганских девушек…

— Тоже казаками будут. Настоящими казаками. Православными.

Видя, как посуровел казак, Саша понял, что задел собеседника за живое, и предпочел сменить тему:

— А чем вы здесь занимаетесь?

— В смысле? — опешил собеседник, настроенный, видимо, отстаивать свою точку зрения до конца и уже подобравший необходимые аргументы.

— Ну… В России казаки в основном занимаются крестьянским трудом… земледелием, то есть…

— И мы хлебопашествуем, — степенно кивнул атаман. — Как и пращуры наши.

— Здесь?

— А что? Конечно, пшеничка здесь не очень родит… Как в Оренбуржье примерно. Но вот кукуруза — прямо сама прет. Солнышко ей здесь пользительнее, чем у нас, говорят. И на корм, и на зерно пускаем. Превосходная, скажу я, культура!

Бежецкий чувствовал себя не слишком подкованным в агрономии и предпочел отшутиться:

— Ну, слава богу, не конопля.

— Да и для конопли здесь — рай, — откликнулся простодушный казак, но тут же поправился: — Это в смысле масла и рогожи. Законы мы блюдем. Неукоснительно. Нельзя — значит нельзя. И соседям намекнули, на всякий случай. А то они такие, понимаешь… Это уж нам совсем ни к чему.

— Но ведь с водой здесь плохо! Туземцы бедствуют.

— Это потому что по старинке у них все. В мечети своей помолятся и ну тяпкой — кетменем по-ихнему — землицу ковырять. А то — на волах. Прямо как при царе Горохе! И поливают как? Арыки отводят от реки, а воды в них — кот наплакал. Грязная, мутная, с песком… И пьют ее же. А мы что?

— Что?

— Сразу же выписали инженера, — удовлетворенно откинулся на спинку венского стула, жалобно хрустнувшего под ним, есаул. — Да не из Кабула — таких тут и нет совсем, — а из самого Туркестана. И он нам тут пробурил две скважины. Глубиной метров на триста каждая. Водица течет, — он причмокнул, — чистый нарзан! Батя мой легкими скорбен был (покури тютюну — табак здесь тоже, кстати, родится еще тот! — с его лет полсотни), а тут враз выздоровел. С водички да воздуха здешнего!.. Да ты, ваше благородие, спишь совсем! — заметил наконец патриот новой родины, что собеседник его совсем клюет носом. — Ну, утро вечера мудренее. Женка моя, Прасковья Африкановна, тебе в горнице постелила…

Ревя мощным двигателем, вездеход шустро катился по довольно неплохой для этих мест грунтовке, оставляя за собой в шлейфе кирпичной пыли километры пройденного пути. Катился бы и по бездорожью — проходимость его, благодаря четырем парам могучих колес, была великолепной. Происшествий с момента отъезда из Логаровской не случалось, и пассажир с командиром броневика — молодым казаком в чине урядника — выбрались на броню. Зачем без нужды париться в раскаленном, провонявшем резиной и прочими, не слишком приятными ароматами, стальном нутре боевой машины?

— А вездеход-то, смотрю, наш, путиловский, — заметил Саша, сидя на бухте троса и цепко держась за приваренную к корпусу скобу.

— Конечно, наш, — невозмутимо ответил казак, умудрявшийся на полном ходу смолить огромную самокрутку, спрятавшись от бьющего в лицо ветра за маленькой башенкой с крупнокалиберным пулеметом. Она время от времени поворачивалась из стороны в сторону, когда по ходу движения то слева, то справа появлялись жиденькие заросли кустарника или развалины — стрелок знал свое дело туго. — Других не держим.

— А как же международные договоры? — удивился поручик. — В Кабуле вон сплошь немецкая да французская техника.

— Нам эти договоры неведомы, — выпустил клуб сизого дыма станичник. — В Кабуле, может быть, и немецкими драндулетами балуются, а нам тут это ни к чему.

«Смотри, какие молодцы, — растроганно подумал Александр, сам не одобрявший перестраховщиков из командования. — Начхали на запреты и живут, в ус не дуют. Нет, право, казаки — молодцы! Почему только во всех остальных нет их сметки и презрения к опасности?..»

Атмосфера Кабульского «фронтира» здесь, после того как он увидел настоящий «фронтир», авангард Державы, уже не казалась ему такой уж восхитительной. Вольница, либерализм — да, но все равно какой-то выхолощенный, скованный по рукам и ногам запретами, кому-то в далеком Санкт-Петербурге кажущимися необходимыми… Бежецкий сейчас остро завидовал лихому парню, может быть, его ровеснику, не боявшемуся в этой жизни ни Бога, ни черта, разве что атамана своего, да и то — самую малость, как велят традиции. Именно такие сорвиголовы чаще всего спасали честь Империи в войнах прошлого, выручали в тех случаях, когда вымуштрованная и подготовленная по европейскому образцу российская военная машина давала сбой.

— Заодно в мастерские, кстати, заскочу, — как ни в чем не бывало продолжил урядник. — Батя велел без починенной радиостанции домой не возвращаться. «Семь шкур, говорит, спущу, коли не найдешь спеца, чтобы трещалку эту в божеский вид привел!» Так что буду искать, где эту хреновину отремонтировать. Вы, вашбродь, часом не присоветуете, где мне такого спеца найти?

Все восторги поручика развеялись, как дым: никакого особого почета, стало быть, ему оказано не было. Старый хитрован просто воспользовался случаем, чтобы обделать попутно свои делишки.

«Еще ведь и заправит под эту дудку вездеход свой, — с досадой подумал он. — Привез, мол, вашего офицера — извольте! Да, практичности этой братии не занимать…»

— Заодно и машину заправлю, — простодушно подтвердил его сомнения казак, вынимая из кармана вышитый кисет и сложенную вчетверо газету. — В баке солярки осталось всего ничего, а жрет этот паразит ненасытный уйму целую. Вы уж, вашбродь, распорядитесь, чтобы мне плеснули в бак от щедрот казенных.