Экстремальный диалог - Игорь Колосов

Вот что — заступиться за одного из учеников, к которому она вряд ли испытывает симпатию. Конечно, проблемы Вадима Ковалевскую не волнуют, этот ученик — лишь способ ущипнуть учителя.

Андрей задержал на ней взгляд. Справедливое негодование в ее глазах было абсолютно искренним. Как и переживание за своего одноклассника, словно он приходился Ковалевской родным братом. Только не показывать, что ее выпады нервируют его, подумал Андрей. Спокойствие и какой-нибудь нейтральный ответ.

— Не лучше ли предоставить решение мне? — сказал Андрей, не отводя взгляда. — Я ведь — учитель. Или кто-то думает, что я хочу специально утопить Вадима?

Конечно, она не собиралась останавливаться.

— Вы могли бы задать ему какой-нибудь дополнительный вопрос. Ну, пару вопросов, если одного не достаточно. Вы ведь знаете, Вадим в истории не силен. Надо видеть в ученике личность, а не автомат.

— Послушай, Ковалевская, не надо меня обвинять в ущемление чьей-то…

— Почему вы меня по фамилии называете, Андрей Анатольевич? Кажется, вы с самого начала называли нас всех по именам. И меня в том числе. Это, чтобы меня задеть, да?

Нашла лазейку. Заметила маленькую такую оплошность и уколола. Заодно и тему сменила. Угораздило его назвать ее по фамилии! На фоне того, что он обращается ко всем ученикам по именам, получилось действительно неважно.

Оправдываться в этой ситуации не имело смысла.

— Хорошо — Яна. Ты, Яна, обвиняешь меня в ущемлении чьей-то личности?

Андрей успел подумать, что девица сейчас надуется и заявит, что не надо ей делать одолжение, называя по имени. Мол, назвал по фамилии, продолжай так и дальше. Андрей уже понял, что она — гений по части того, чтобы все переиначить, перевернуть по-своему. Однако Ковалевская проигнорировала и обращение по имени, и непосредственно вопрос Андрея.

— Вы бы лучше не относились ко всем одинаково. Если кто-то не силен в вашем предмете, не напрягайте его лишний раз. Сами же говорили, что ваш предмет не важен, и не нужно никаких драм.

— Яна, тебе не кажется…

— Вызывайте чаще тех, кто силен. Меня, например. Почему вы меня не вызываете? Я отвечу на отлично, и вам так не интересно, что ли? Признайтесь!

Андрей пытался ее прервать, но это было нереально физически. Она говорила очень быстро и в то же время внятно, горячо, самозабвенно, точно защищала маленьких детей, которых разогнал вредный дядька, не позволивший подобрать вишни с дерева, росшего в его дворе. Чтобы ее прервать, нужно было повысить голос едва ли не до крика.

— Яна! Не перебивай меня!

Ну, вот — он не сдержался.

— Я вас не перебиваю.

— Это тебе так кажется, что не перебиваешь. На самом деле ты мне слова не даешь сказать.

— Почему вы огрызаетесь? Я, например, разговаривала культурно.

Он удержался от крика с неимоверным трудом. Вместо этого хрипло прошептал:

— Я не огрызаюсь.

На этот раз она промолчала. Но лучше бы этой паузы не было. Стерва! Знает, когда нужно промолчать. Получилось, что он оправдывается перед ней. Да и перед всем классом, что тут говорить! Он попал, нет, соскользнул туда, где его ожидала неприглядная ситуация.

И попытался выбраться.

— Ты бы могла оставить свои советы при себе? Не понимаю, кто тут ведет урок: ты или я?

— Похоже, что вы, — она усмехнулась.

— Вот именно — я.

— Вы, вы, — та же усмешка, полная снисходительного презрения.

— Тебе весело?

— Что мне плакать, Андрей Анатольевич?

— Я смотрю, ты вообще выходишь за рамки…

— Андрей Анатольевич…

— Молчи, когда я говорю!

— Почему вы меня затыкаете?

— Яна! Ты не хочешь покинуть класс?!

— Выгоняете? Если вам так будет легче — пожалуйста!

Послышались смешки, едва слышные и коротенькие — ученики боялись, конечно, что учитель увидит, кто это так реагирует.

— Мы можем и к директору с тобой пройти, как бы мне этого не хотелось.

Ковалевская пожала плечами.

— Вот так всегда. У вас что, методов больше других нет? И что мне там будет? Из школы выгонят? Я всего лишь посоветовала вам внимательней относиться к тем, кто не рожден стать историком.

Он молчал, не останавливая ее, в основном потому, что опасался, что перейдет на крик, но и отчасти потому, что ему нечего было сказать. В самом деле, поведет он ее к Кларе Борисовне, и что дальше? Заявит, что эта ученица мешает ему вести урок? Ковалевская найдет, что сказать, и у директора она превратится в паиньку, пусть даже и совершившую ошибку. Даже если Борисовна больше прислушается к новому учителю, что тогда? Вызовут родителей Ковалевской в школу?

Учителя по-настоящему бессильны перед теми, кто ничего не боится. Вся их власть основана на том, что ученики изначально смотрят на них снизу вверх. Уважают и боятся. Если же ни уважения, ни боязни нет, тогда вообще нет ничего сдерживающего. Ни спецназ же на таких учениц вызывать?!

Кроме того, Андрею самому не хотелось никаких разговоров и моралей в кабинете директора. В принципе это — слабость, если ты не можешь сам справиться с тем, кого учишь, без помощи своего начальства. И, похоже, Борисовна того же мнения.

— Так что мне делать, Андрей Анатольевич? — переспросила Ковалевская.

Он должен был что-то ответить. Вот и Ковалевская предоставила ему эту возможность. И, можно не сомневаться, без устали спросит то же самое еще три-четыре раза, если он продолжит игнорировать ее.

— Как хочешь, — буркнул он. — Дело твое. Раз такая умная, сама себе выбери наказание.

Она ничуть не растерялась.

— Хорошо, — встала из-за парты. — Тогда я покину класс. Можно? Все равно через пять минут перерыв.

Ее проводили взглядами, как национальную героиню.

Через пару минут, устав возиться в своей папке под пристальными, недовольными взглядами, Андрей произнес:

— На сегодня все. Можете идти.

— Как там твоя жгучая прелесть? — спросил Руслан.

Они с Андреем играли в нарды. В шахматах образовался таймаут. Руслан считал, что готов играть, если противник держится хотя бы час. Но Андрей опускался все ниже и ниже этой негласной планки. Когда же Руслан поставил ему мат через двадцать минут после начала партии, он насупился и, ничего не сказав, сложил фигурки в коробку.

И вытащил нарды.

Во время этой игры они позволяли себе одновременно и болтать.

— Что? — Андрей поднял голову. — Какая прелесть?

— Ну, брюнетка. Твоя сексуальная маньячка-выпускница.

— А-а.

Несколько последних встреч с Русланом Андрей не заговаривал про дела на работе, хотя очень хотел. Заставил себя не затрагивать этой темы.

Поменьше внимания этим проблемам, говорил он себе. Ковалевская того не стоит, чтобы подобно зеленым пацанам сидеть и обсуждать ее в компании. Ну, стерва, самомнение завышено, не боится ни учителей, ни директора, энергия такая, будто в задницу моторчик вставили. И что с того?

Похоже, Руслан спросил это неосознанно, просто потому, что как раз образовалась пауза в разговоре. Хотя, быть может, ему интересно, как там развивается жизнь девицы, чье поведение не укладывалось в рамки реальности.

— Нормально, — пробормотал Андрей.

— Да? — Руслан снова уткнулся в доску.

Спустя короткую паузу Андрей добавил:

— Что с ней сделается? Вот, наверное, взялась за меня всерьез. Обидел, понимаешь, бедненькую.

— Взялась? — переспросил Руслан и снова посмотрел на Андрея.

— Устраивает дебаты на каждом уроке, будь-то география или история. Находит малейший повод. То ей не нравится, что я кому-то два балла ставлю вместо того, чтобы по головке погладить. То зачем я рассказываю всякую ерунду про экзотические страны, хотя мог бы лишний раз основную тему повторить или, на худой конец, отпустить с урока пораньше. Короче, нервишки щиплет солидно. Умеет, умеет.

Руслан хмыкнул, и Андрею показалось, что друг не одобряет скорее его поведение.

Отчасти так и было.

— Ты ее успокоить не можешь?

— Как?

— Молча. Объясни, чтобы молчала, пока ты ей не дашь разрешение рот открыть. Не доходит — отправляй к директору.

Андрей тяжело вздохнул, откинулся на спинку дивана. Наверное, сейчас и с нардами ничего не получится, не говоря о шахматах.

— Не все так просто, — произнес он. — И дело даже не в том, что, когда мы учились, время было другое. Хотя и это имеет значение. Да, нынешним деткам позволено говорить, они и не молчат. Да, их уже не заставляют ходить по струнке и только улыбаться. Все это, конечно, так, но мне кажется, будь все по-другому, та брюнетка из 11 «А» все равно трепала бы мне нервы. Это не зависит от эпохи, что бы там не говорили. Это зависит от людей. Попались бы мне нормальные ученики, все, как на подбор, и хоть ты им оружие разреши в класс приносить, никто бы мне слова против не сказал.

— Ну, это ты загнул, — пробормотал Руслан.