Монастырь - Песах Амнуэль

- Когда я это понял, - сказал Аббад, - было поздно что бы то ни было предпринимать.

- Ты Бог своего мира, - с оттенком удивления произнес Сатмар. - Ты всемогущ и всеведущ. Что значит - поздно? Ты можешь перекачать свою темную энергию...

- Не могу, - мрачно сказал Аббад. - Для них я Бог, но вы-то знаете, что я еще не прошел высшего посвящения и...

- Да, - с сожалением сказала Асиана. - Это верно.

- Верно, - с сожалением произнес Сатмар. - Ускорить третье посвящение невозможно.

- Невозможно, - подтвердил Крамус. - Ты прав: закон сохранения энергий Тиуса-Лонгера не позволяет. Значит...

- Значит, - заключил Аббад, - есть лишь одна возможность спасти этих людей. Их Вселенную. Значит, мое решение правильно, и вы с ним согласны. Я должен умереть.

- Бог не может умереть... - это была мысль Тали, с трудом различимая в перенасыщенном рассуждениями воздухе комнаты.

- Я должен умереть, - повторил Аббад. - Мое материальное тело исчезнет из мира, моя материальная энергия соединится с духовной и рассеется в пространстве идей. Тогда и темная энергия из моей Вселенной вернется к начальному состоянию - согласно упомянутому закону сохранения Тиуса-Лонгера.

- Ты прав, - сказал Сатмар.

Я прав, - подумал Аббад. Нет другого выхода. Нет альтернативы, если он хочет спасти Натаниэля Мечника и его уродливый, безумный, страстный, неповторимый, радостный мир.

Так получилось. Бог должен умереть, чтобы созданные им творения продолжали жить.

- Бог должен умереть, - медленно проговорил Сатмар, прочитав, конечно, простую мысль Аббада. Он перевел взгляд на Тали, которая стояла в стороне от скрещения слов. Ее настроения и желания были монахам понятны, Сатмар лишь кивнул, ощутив стремление девушки поступить так, как нужно ее любимому.

Аббад так решил. И я могу только сказать "да".

- Без вашей помощи, - произнесла Тали вслух, - Аббад не сумеет выполнить задуманное.

Тали хотела думать "нет, нет"... но из пространства идей, где ее связь с Аббадом была неразрушима, проецировалась только одна мысль: "да, да, да"...

- И не осталось времени на раздумья, - добавил Аббад. - В любое мгновение моя Вселенная может исчезнуть.

- Велика ли беда, - пожал плечами Сатмар. - Создашь другую, в Большом взрыве родится новая...

- Нет! - воскликнул Аббад и шагнул, пересекая грань, отделявшую его от монаха.

- Простите, - пробормотал он, отступая, и добавил, тщательно артикулируя, как того требовал ритуал на этой, последней, как ему казалось, стадии разговора: - Новая вселенная возникнет в Большом взрыве, когда разорвется Вселенная Мечника. Но человек погибнет... Человечество. Семь миллиардов разумных. Таких, как мы.

- Таких, как мы, - повторил Сатмар, сомневаясь.

- А если ты умрешь, - продолжил он, - эти существа... люди... получат полную, ничем не ограниченную свободу воли.

- Они и сейчас... - попытался Аббад вставить слово.

- Нет! - воскликнул Сатмар. - Сейчас они обладают свободой воли лишь в тех пределах, какие допускают физические законы связи твоей внутренней Вселенной с внешним миром твоего "я". Сейчас - и ты это понимаешь - они ограничены в своей свободе выбора векторами добра и зла, ты дал им законы нравственности, записанные в книге, которую они называют...

Сатмар вопросительно посмотрел на Аббада. Он знал, конечно, как назвали люди Книгу книг, монах ориентировался в ментальном пространстве юноши не хуже самого Аббада, но хотел полной ясности.

- Просто Книга, - сказал Аббад. - Библос - на одном из их языков. На другом - Тора, Учение.

Сатмар сделал неопределенный знак рукой.

- Когда... если ты умрешь, темная энергия вернется из их мира и будет, как вся твоя духовная энергия, распылена и обратится в тепло. Тебе известны законы сохранения, верно? Вселенная Мечника продолжит расширяться, не разгоняясь, а человеческий род на планете Земля получит истинную, ничем не ограниченную свободу выбора. Ту свободу, о которой... извини, я вижу в твоих мыслях... да, один их писатель сказал: "Если Бога нет, то все дозволено". Они получат свободу от морали, которая у них есть, пока ты направляешь их эволюцию. В результате, убив себя, ты дашь своим творениям лишь временную отсрочку. Они все равно погубят...

- Нет, - твердо сказал Аббад. - Вы, монахи, видите сейчас всю мою суть. Значит, и мою Вселенную видите тоже.

Сатмар кивнул, подтверждая.

- Значит, - в отчаянии воскликнул Аббад, - вы видите, что ожидает человечество, если я не умру, и моя темная энергия...

Он захлебнулся словами, которые рвались из его горла, опережая друг друга. Посмотрите сами, думал он. Если вам недостаточно моего свидетельства, прислушайтесь к Мечнику, к его мыслям, его разуму...

- Ты обещал повести меня в "Катрину", - капризно произнесла Дженни, взяв Натаниэля под руку. - Не хочу сегодня в кино.

- Хорошо, - сказал Натаниэль, подумав о том, что обещал самому себе сделать Дженни предложение, если мир просуществует до вечера. Вечер настал, душный, пропитанный множеством неприятных запахов, и если Натаниэль честен с самим собой... При чем здесь честность, он ведь действительно хочет... И слово себе дал только потому, что в любом случае собирался предложить Дженни...

- Нам нужно серьезно поговорить, - сказал Натаниэль, - а в "Катрине" такой шум, что самого себя не слышишь.

- В кино тоже, - сказала Дженни и заглянула Натаниэлю в глаза, пытаясь прочитать во взгляде если не мысли его, то хотя бы намерения. - Может, поедем ко мне?

- Хорошо, - согласился Натаниэль, хотя предпочел бы вести важный для него разговор на своей территории. Но ведь Дженни сразу примется за уборку, это ясно: посуда у него не мыта, грязное белье свалено кучей в шкафу, а не сложено аккуратно в бельевой корзине, да еще полное ведро мусора, уже и крышка не закрывается, очень милая обстановка для того, чтобы говорить с девушкой о совместной жизни.

Дженни снимала двухкомнатную квартиру в Южном Бронксе. Всякий раз, когда Натаниэль бывал здесь и, особенно, когда оставался на ночь, он чувствовал, как в его душе или в том, что психологи называют подсознательным, что-то определенно сдвигается с привычных мест. Ему казалось, что он теряет самого себя и на время становится другим человеком - он не мог определить, каким именно, и потому чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Странно, но тот Натаниэль, каким он становился, входя в квартиру Дженни, ему нравился, он готов был оставаться в этом непривычном качестве, но ему не хотелось раздвоенности, и он старался все же чаще приводить Дженни к себе и позволять ей наводить в его квартире хотя бы временный и весьма относительный порядок - порядок, конечно, в ее женском понимании.

- Я приготовлю стейки, - сказала Дженни, - а ты пока посмотри телевизор.