Однажды в Москве. Часть II - Ильгар Ахадов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда на противоположных направлениях машины сравнялись, Мансуров, еле переводя язык, шепнул:
– Найдите Маринку… цыганку…
Я успел крикнуть послание, перед тем как Толик газанул. И, обернувшись, увидел, как машина с бойцами развернулась, перекрыв движение и помчалась следом…
– А как же жена и сын Никитина? – спросила Аталай.
– Черт бы вас побрал!.. – недовольный, что его перебили, заревел рассказчик. – Сказал же…
– Вы хоть раз можете объясниться по-человечески? – огрызнулась и девица.
– Вот беда… – пробурчал с досадой Длинный. – Перед тем как выехать за Федькой, я шепнул Митяю, чтобы он через часа три отвез их домой. С условием, что те никуда не позвонят и никому не откроют двери, пока не объявиться сам глава семьи. Якобы, это его указание.
– Значит, все эти угрозы с расправой были блефом? – тихо переспросила Аталай.
– Да!.. Не думаете, что я на самом деле позволил бы расправиться с женщиной и ребенком! – вновь раздражился Длинный.
– А ваши товарищи?
– Они поверили. Это для них была обычная практика. Я только Митяю. И прочитал в его глазах такую благодарность!.. Он, кстати, мне так и признался, что скорее пустил бы себе пулю в лоб, чем поднял бы руку на жену и сына Никитина, хотя тот оказался порядочной сволочью. Митяй – этот отъявленный бандит и беспредел, для которого пришить человека ничем не отличалось от закалывания кабана, сам был любящим отцом и мужем. Такой вот парадокс… Теперь отстаньте от меня, пиявка! – снова заревел рассказчик на Аталай.
– Молчу-молчу… – с восхищением промолвила она. – Вы самый благородный бандит! Вы Робин Гуд! Вы капитан Блад!..
– Избавьте меня от пошлых эпитетов, – сморщив лицо, ответил тот. – Если я не негодяй, это не значит, что меня надо хвалить. Все, слушайте дальше…
Глава IX
Мансура мы отвезли в район Сокольники – в частный дом, куда он указал. Хорошо, на ментов не нарвались. Я так и указал Романовым: не останавливать машину. Если что, стреляйте – по мигалке, по ногам, но не насмерть. Во что бы то ни стало надо было довезти Мансура туда, где, как я надеялся, могли бы его спасти.
По дороге я как мог обработал его рану. Постарался остановить кровотечение, прижав тампоны на раны. Но уже тогда понял, что все бесполезно, я не мог остановить кровь. Я видел на фронте слишком много смертей, чтобы понять: счет жизни Мансура идет, может, по минутам, в зависимости от предоставленной хоть какой квалифицированной помощи.
Он до последнего держался, ведя нас по темным улочкам знакомого ему поселка, к адресу, как я понял, нелегального хирурга и потерял сознание прямо у ворот его дома.
Аккуратный, с застекленной верандой двухэтажный дом был обнесен каменным забором и напоминал действительно частную клинику, если бы не свирепые собаки, подпрыгивающие за воротами и дико лающие на нас.
Но повезло, хозяин был дома. Едва выглянув из полуоткрытой калитки, он быстро угомонил осатаневших в диком лае собак, загнав их в будку, открыл ворота и впустил машину внутрь.
Мансурова занесли во внешне старый, замшелый сарай и уложили на операционную койку. Да, вы не ослышались, операционную, так как изнутри сарай был оформлен, как самая настоящая реанимационная. Ассистировала хозяину его жена – оба успели облачиться в серого цвета медицинскую униформу. Бегло осмотрев рану, они переглянулись.
– Потерял много крови… – врач, покачав головой, намочил тампон и капнул на высохшие губы раненого. Они еле заметно дрогнули. – Какая у него группа?
– Не знаю.
– У нас закончились тесты… – вдруг с тревогой промолвила супруга, испуганно посмотрев на мужа.
– Идиотка!.. – зло прошипел врач. – Ты понимаешь, что наделала?
Она отшатнулась:
– Я побегу…
– Поздно… – он с досадой проверил пульс раненого. – Почти труп. У вас какая? – обернулся он ко мне.
– Первая.
– Надеюсь, положительная?
– Кажется… – я еле выдавил.
– Кажется! Он вот-вот отойдет… А у вас? – обратился он к братьям. Те растерянно переглянулись. – Раны несовместимы с жизнью. Рискнем? – он вновь вопросительно посмотрел на меня, не получив ответ, махнул рукой:
– Алла…
Я словно во сне наблюдал, как Романовы скинули с меня куртку, свитер, подали стул, оголили руку, и женщина профессионально ввела в вену иглу…
Видимо, группа действительно совпала. Мансур еще дышал. После нас попросили выйти…
Сев в машину, я вспомнил подробности операции.
“Павел!..”
Я обернулся на заднее сиденье и зло гаркнул:
– Ты зачем не выстрелил?
Он дрогнувшим голосом объяснил.
– Ты понимаешь, что подвел парня к могиле! Зачем ты не чистишь и не смазываешь оружие?
Старший побелел, как скатерть:
– Всегда же стреляло…
– Случай бывает один. Тебе что, объяснить, как держать оружие?
– …
– Лишь бы выжил…
– А если нет?! – Павел в отчаянии закричал.
Я пожал плечами:
– Кореец узнает, не простит… Короче, его зацепили пули. Эпизод с твоим участием похоронили. Видимо, это судьба.
– …
– Надо сообщить Тощему…
Я еле успел схватить за плечи вырывающегося из машины Павла:
– Нет, ты… – я, Младшему. Он сидел рядом с братом. – Езжай ты, Толик.
Тот кивнул, подбадривающе похлопал по плечу Старшему и вышел. Психическое состояние Павла оставляло желать лучшего…
В ворота постучали. Это была Марина с братьями – Угрюмым и Кучерявым. Между ними слегка горбилась цыганская старуха в черном одеянии, в шали-бандане на голове, с орлиным носом и взглядом. Цыгане уважительно держали ее под локти.
За ними, запыхавшись, вломились Мансурова бойцы.
– Жив? – один отрывисто спросил.
Я кивнул. Они в полевой форме настолько были однолики и однотелы, что я даже не обозначаю. Павлик быстро увел их в сторону. Окинув меня странным взглядом, старуха, похожая на сухую лозу, указала рукой на дверь сарая.
– Смертью пахнет…
Марина ахнула и перекрестилась. Старуха, что-то бормоча на своем, покачала головой.
– Эта Баба Рада. Она говорит, что наш Мансор умирает… – цыганка всплакнула. – Только она может его оживить, если духи позволят.
– Его оперируют.
– Бесполезно… – Марина вновь всхлипнула, отчаянно шлепнув руками по бедрам и что-то причитая на цыганском. – Пусть Рада войдет…
Я оставил Павла вместе с бойцом Мансура во дворе, остальные вошли внутрь. Вопреки ожиданию, врач – я только сейчас обратил внимание на его рыжую аккуратную бородку и неестественно красные щеки, ему было за 50 – не возмутился нашему вторжению. Он задумчиво стоял над лежащим без сознания Мансуром, наблюдая, как жена набирает
