Капитал Российской империи. Практика политической экономии - В. Галин

Помимо выкупных платежей, как и предполагалось проектом Кошелева, помещики получили и «очищенную от всяких долгов барскую запашку». Была лишь одна проблема — кто ее будет обрабатывать, ведь с отменой крепостного права помещики лишились прежних крепостных. Для того, что бы вернуть крестьян на помещичьи поля, необходимо было снова закрепостить их. «Существование помещичьих хозяйств <…> — пояснял А. Энгельгардт, — возможно только при существовании подневольных так или иначе — будут ли крепостные по «Положению», или крепостные по экономическим причинам, — обязанных работать на помещичьих полях»{301}. «Следовательно, чтобы было кому работать в помещичьих хозяйствах, нужно, чтобы были нуждающиеся, бедные… суть, основа, система остается все та же, как и до 1861 г. <… > только разница что работают не крепостные, а задолженные»{302}.

Соответственно система закрепощения крестьян после отмены крепостного права, — отмечал А. Энгельгардт, — строилась на том предположении, что «крестьяне получат небольшой земельный надел, который при этом будет обложен высокой платой, так, что крестьянин не в состоянии будет с надела прокормиться и уплатить налоги…»{303} «Редакционные комиссии, которые вполне сознательно…, шли на эту операцию, — отмечал М. Покровский, — прекрасно предвидели, что выплатить эту сумму из доходов с земли крестьянин, особенно в нечерноземной полосе, будет не в состоянии»{304}.

Размер выкупных платежей даже в черноземной полосе, где земля была оценена все-таки ближе к ее действительной стоимости, составил более половины всех крестьянских платежей (в Курской губернии, например, 56%).,.{305} Совокупные же платежи, согласно правительственной сельскохозяйственной комиссии 1872 г., государственных и удельных крестьян в 37 губерниях (не считая западных) составляли ~ 93% чистого дохода с земли, а «платежи бывших помещичьих крестьян по отношению к чистому доходу с их земли, — согласно «Трудам податной комиссии», — выразились в размере 198%, т.е. они не только отдавали весь свой доход с земли, но и должны были еще приплачивать столько же…»{306} Для некоторых губерний дело обстояло еще хуже! Например, в Новороссийской губ. платежи для крестьян-собственников достигали 275%, для временно обязанных — 565%{307}.

Чтобы крестьянин не сбежал от такого «освобождения» «Положение» об отмене крепостного права устанавливало, что крестьянин не мог отказаться от надельной земли, не мог продать или заложить ее и если даже забрасывал ее, то все равно должен был платить выкупные платежи и прочие подати за доставшуюся ему землю. Новая система напоминала, как по В. Ключевскому, крепостное право времен Уложения царя Алексея: «восстановлялось поземельное прикрепление крестьян с осовобождением их от крепостной зависимости...»{308}

«Крестьянский надел, — отмечает М. Покровский, — действительно являлся диковинным образчиком принудительной собственности: и чтобы “собственник” от нее не убежал <…> — пришлось поставить “освобождаемого” в такие юридические условия, которые очень напоминают состояние если не арестанта, то малолетнего или слабоумного, находящегося под опекой. Главнейшим из этих условий было пресловутое “мирское самоуправление” — красивое название, под которым скрывалась старая, как само русское государство, круговая порука… Устроители крестьянского благополучия вполне сознательно относились к этому вопросу. “Общинное устройство теперь, в настоящую минуту, для России необходимо, — писал Александру II председатель редакционных комиссий Ростовцев, — народу нужна еще сильная власть, которая заменила бы власть помещика. Без мира помещик не собрал бы своих доходов ни оброком, ни трудом, а правительство — своих податей и повинностей”. В силу этого принципа крестьянин был лишен права без согласия «мира» не только выходить из общины, но даже уходить из деревни на время»{309}.

Дополнительным средством, «чтобы ввести крестьян в оглобли», являлись отрезки и выгоны{310}. «Вся лишняя за указанным наделом земля была отрезана во владение помещика…, этот отрезок, — пояснял А. Энгельгардт, — <…> стеснил крестьян уже по одному своему положению, так как он обыкновенно охватывает их землю узкой полосой и <…> поэтому, куда скотина не выскочит, непременно попадет на принадлежащую пану землю». «У нас повсеместно за отрезки крестьяне обрабатывают помещикам землю… Оцениваются эти отрезки — часто, в сущности, просто ничего не стоящие, не по качеству земли <…>, а лишь по тому, насколько они… затесняют» крестьян{311}.

Однако, несмотря на все ухищрения, «несмотря на громадные суммы выкупных платежей, доставшихся в руки помещиков эти последние разоряются и сбывают землю кулакам и торговцам», — отмечал И. Каблиц{312}. Небогатые помещики «побросали свое хозяйство и убежали на службу», подтверждал А. Энгельгардт в 1878 г.: «после “Положения” запашки в помещичьих имениях значительно — полагаю, на две трети — сократились, и все еще сокращаются… Проезжая по уезду и видя всюду запустение и разрушение, можно подумать, что тут была война, нашествие неприятеля, если бы не было видно, что это разрушение не насильственное, но постепенное, что все рушится само собой, пропадает измором»{313}.

Отмена крепостного права оказалась выгодна только крупным помещикам, у которых крестьяне и до отмены работали на оброке, а также тем хозяйствам, где природные условия позволяли использовать батрацкий труд. Для абсолютного же большинства мелких и средних помещиков отмена барщины, дармового крепостного труда означала разорение. К. Кавелин уже в 70-х гг. приходил к выводу, что «вольный труд» — для помещиков — не удался. По его мнению, вся проблема заключалась в работниках: «Рабочие у нас, как, вероятно, и везде в России, очень дороги и из рук вон плохи как в нравственном, так и в техническом отношении»{314}. К. Кавелин доказывал необходимость в интересах крестьянства изъять из оборота надельную землю.

Князь В. Мещерский для спасения помещиков от разорения предлагал национализировать землю и отдать ее помещикам обратно в аренду: «всех заёмщиков обратить в вечных арендаторов казны, признав их земли казёнными»{315}. Кроме этого, утверждал князь, для борьбы с голодом и пауперизмом «Россия до зареза нуждается в общественных работах», ибо «только в этом обязательном труде… спасение России»{316}. «Общественные работы» В. Мещерский дополнял элементами централизованного планирования и развёрстки{317}.

Реставрация крепостничества начнется с 1886 г. с закона о найме на сельхозработы, для борьбы с «нравственною недоброкачественностью» сельского батрака. В том же году его дополнил «ультракрепостнический закон о семейных разделах» среди крестьян. Закрепощение продолжилось в 1889 г. с принятием закона о земских начальниках, устанавливавшего «опеку» над крестьянином и в 1893 г. — о неотчуждаемости крестьянских наделов{318}. И целым рядом других законов, которые вплоть до 1917 г. давали различные политические и экономические привилегии дворянству{319}.

В результате, например, в 1897 г., со 128 млн. дес. крестьянской земли, крестьянин с десятины платил всех государственных налогов и местных сборов 0,63 руб., а с учетом выкупных платежей — 1,35 руб. В то же время, со 102 млн. дес. частновладельческой земли, все налоги и сборы составляли лишь 20 коп. с дес, т.е. в 6,5 раз меньше, чем платило за свои земли крестьянство. В 1899 г. крестьянин платил уже 1,51 руб., в то время как землевладелец — те же 20 коп.{320}

Причину, по которой «нынешние помещичьи хозяйства уничтожаются», в отличие от К. Кавелина, А. Энгельгардт находил не в «плохом и дорогом работнике, а в том, что «Они (помещичьи хозяйства) нелепы, и такое нелепое положение не может существовать вечно. Крепостное право уничтожено, а хотят, чтобы существовали такие же помещичьи хозяйства, какие были при крепостном праве! <…> разве это не нелепица»{321}.

По мнению А. Энгельгардта основная причина разорения скрывалась в самом помещике: «Точно так же, как и прежде земледелец не только не работает сам, не умеет работать, но и не распоряжается даже работой потому, что большей частью ничего по хозяйству не смыслит, хозяйством не интересуется, своего хозяйства не знает… Говорить с помещиком о хозяйстве совершенно бесполезно, потому, что они большей частью очень мало в этом деле смыслят. Не говорю уже о теоретических познаниях, — до сих пор я еще не встретил здесь ни одного хозяина…, который бы обладал хотя бы самыми элементарными познаниями в естественных науках и сознательно понимал, что совершается у него в хозяйстве, — но и практических знаний, что удивительно нет»{322}.