Огонь и дождь - Диана Чемберлен

Вчера в студии «Новостей после девяти» ее навестил известный журналист Том Форрест, которого она всегда считала своим наставником. Она оказалась под его крылом еще в двадцать четыре года, будучи юной стажеркой. Он сразу сказал ей, что она слишком нежно выглядит. Слишком мягкой и недопустимо податливой, внушаемой Он научил ее тому, как прятать свою мягкость под непроницаемым фасадом, как сохранять эмоциональное равновесие и не позволять освещаемой ею истории захватить слишком глубоко ее чувства и мысли. И Кармен сумела прекрасно усвоить не только то, чему он учил ее, но и кое-что сверх того.

Она была удивлена, встретив Тома на студии, удивлена тем сухим, чисто деловым приветствием, с которым он обратился к ней. Со времени их последней встречи он успел изрядно обрасти жирком, и забавная медвежесть ею фигуры сменилась просто нездоровой полнотой. Он пригласил ее выпить с ним чашку кофе, так как на студии не нашлось бы места, где им дали бы спокойно поговорить наедине, а именно на такую беседу он рассчитывал.

– Кармен, я всегда был с тобой предельно откровенным и не собираюсь понапрасну тратить слов и сейчас, – с ходу приступил он к цели своего визита, когда они уселись за столик в ресторане. – Кроме того, я не собираюсь называть тебе свои источники информации, можешь вообще о них не спрашивать.

– Что ты «вообще» имеешь в виду?

– Ходят слухи, – сказал он, весь подавшись вперед и уперевшись ладонями в стол, – что тебе собираются указать на дверь сразу после того, как кончатся пожары. Ни у кого больше нет желания с тобой цацкаться.

Кармен не позволила своему лицу отразить бурю чувств, разыгравшуюся в душе. Она внимательно принялась изучать каждую ресницу на глазах у Тома, изгиб его седеющих бровей – что угодно, лишь бы это помогло ей удержаться от слез, как он учил ее много лет назад. Том Форрест вряд ли бы отнесся с сочувствием к ее слезам.

– Однако они пока изменили решение, – продолжил он – По крайней мере они согласны подождать.

– Почему? – Ее голос был почти спокойным.

– Потому что тебе удалось добыть кое-какие крохи сведений о Джеффе Кабрио Они решили посмотреть, чем кончится эта история Они хотят посмотреть, как ты сумеешь ее поднести публике – Он с сожалением покачал головой. – Ты слишком долго была вне игры, милочка. Это заметно. Я считаю, что Кабрио – твой последний шанс.

Кармен откинулась на спинку стула, стараясь спокойно обдумать его слова. Никогда, ни разу за все годы их знакомства, Том не называл ее «милочкой». Какой же она, наверное, кажется ему беспомощной и жалкой.

Ну что, что же еще может она рассказать о Джеффе Кабрио? Ведь она не имела на руках почти никаких фактов, хотя и была весьма искусна в разведении «турусов на колесах». Прошлым вечером она умудрилась показать короткий фильм о том, как Джефф и Рик снимают с вездехода две огромные канистры и катят их в помещение склада. Кармен добрых полчаса разглагольствовала по поводу возможного применения, которое Джефф нашел этим предметам, и как с их помощью можно создавать дождь.

– Заткни им пасть своим Кабрио, Кармен, – посоветовал ей Том, покидая ресторан, но она уже и так была полна решимости сделать именно это.

Пациентов в клинике принимали одновременно два врача, и поэтому ожидание Кармен не затянулось. Ее пригласила в свой кабинет доктор Линн Салли, и Кармен вошла в комнату, обклеенную изящными обоями все того же абрикосового цвета и устланную толстым темнозеленым ковром. По стенам были развешаны фотографии идеально красивых женщин. Кармен хотела было разглядеть их повнимательнее, но почему-то не смогла оторвать взгляд от лица Линн Салли, гадая, кто из них двоих на самом деле старше. Доктор выглядела не больше, чем на тридцать-тридцать пять лет.

Линн приветствовала Кармен теплой дружеской улыбкой, но Кармен не смогла ответить ей тем же, будучи в слишком смятенных чувствах. Она уселась в одно из глубоких кожаных кресел, и Линн расположилась напротив нее.

– Мне очень приятно видеть вас, миссис Перес, – сказала доктор Салли, – ведь я долгое время была вашей искренней поклонницей И я очень обрадовалась, когда вы снова стали вести программу новости.

– Благодарю вас. – Кармен скрестила руки на коленях, чтобы не выдать их дрожь, и продолжила:

– Собственно говоря, это и заставило меня обратиться к вам за помощью. Когда я увидела сейчас себя на телеэкране, я была шокирована тем... ну, словом, я была шокирована – В какой-то ужасный мы ей показалось, что она вот-вот заплачет.

– Вы выглядите весьма экстраординарной женщиной. – Линн Салли пришла ей на помощь, стараясь вложить в свой голос побольше тепла. – Что же именно привело вас сюда?

– Ну, я подумала... о перетяжке лица, – и она провела пальцами по щекам, – просто чтобы... чтобы выглядеть несколько моложе.

Линн откинулась на спинку своего кресла. Ее улыбка была по-прежнему дружеской, однако в уголках ее губ Кармен уловила снисходительный изгиб. Она прижала к ткани юбки мигом вспотевшие ладони, ожидая, что еще скажет доктор Салли.

– Вам очень нелегко дались последние несколько лет, – полуутвердительно произнесла та.

– Да. И каждый год оставил свой отпечаток на моем лице, – подтвердила Кармен.

– Позвольте мне несколько продолжить вашу историю, с единственной целью – взглянуть на все глазами врача. У вас было один за другим два выкидыша, и когда наконец родился ребенок, его неожиданно поразила болезнь, приведшая к нарушениям мозговой деятельности. Это верно?

Боже милостивый, неужели эта дама намерена снова копаться во всем этом? Здесь? Сейчас?

– Доктор Салли, – стараясь придать своему голосу как можно больше твердости, сказала Кармен, – мне непонятно, какое отношение все это имеет к перетяжке лица. Мне кажется, что моя жизнь должна интересовать лишь меня, и никого больше, кто бы он ни был.

– Вы правы. Но я как врач обязана вдаваться в некоторые подробности жизни моих предполагаемых пациентов с тем, чтобы иметь возможность решить, подходят ли они как кандидаты для пластической операции.

Ей надо было обратиться в другую клинику. Она сейчас встанет с кресла и покинет этот кабинет, пока ей не изменило самообладание. Но Кармен не могла сдвинуться с места, ее тело словно сковало от напряжения.

– Например, в вашем случае, – продолжала Линн, – мне известно, что после рождения вашего сына вы впали в настолько глубокую депрессию, что вас на какое-то время госпитализировали, верно?

– Знаете, в чем я вижу несправедливость? – спросила в ответ Кармен, подавшись вперед. – Вы слишком хорошо осведомлены о моем прошлом, равно как и все окружающие. Даже та парочка в вашей приемной, которая вольна нагородить здесь перед вами что угодно о своей жизни, – и тем известна моя жизнь. Почему же я, подобно им, не могу изложить вам свою историю так, как я хочу?

– Прекрасно, – отвечала Линн, – продолжайте сами.

Кармен опустила взгляд и с тревогой обнаружила, что в запальчивости комкает в кулаках подол своей юбки.

– Я произвела на свет неполноценного ребенка, после чего впала в глубокую депрессию, которую вынуждена была лечить в больнице. Затем последовал развод с моим мужем, что также далось весьма нелегко. На какое-то время я вынуждена была оставить работу, чтобы прийти в себя. После подобных передряг любой имеет право на передышку, не так ли?

– Безусловно. Я вовсе не имела в виду...

– А вот теперь я выздоровела и вернулась на работу. И меня беспокоит, что я здорово состарилась во время... всего происшедшего. Следовательно, мне необходимо что-то предпринять в этом направлении.

– Извините меня – как можно более мягко заговорила Линн, – но вы слишком известная личность, и я не могу просто принять на веру то, что вы изложили, тем паче, что мне известно о вас нечто большее. Мне известна но, что вы совершили попытку самоубийства и что вас подвергли болевой терапии. Я знаю, что вас лечили таким способом целых четыре года, после чего вы смогли вернуться к работе. Я говорю обо всем этом не с тем, чтобы выбить вас из колеи, а чтобы вы яснее поняли мою позицию. Полученный вами курс лечения должен удержать вас от новых попыток самоубийства, которые связаны с болью. А после пластических операций большинству женщин с историей болезни, подобной вашей, приходится заново проходить весь курс болевой терапии.

– Я уверена, что мне это не понадобится.

– А я уверена, что вы выбрали не лучшее время для принятия подобных решений, – отрицательно кивая головой, возразила Линн. – Я понимаю, что ваши запросы к себе весьма высоки. А вы только что успели вернуться к работе. Дайте себе хотя бы шесть месяцев. За это время наша психика устоится...

– Я и так устойчива. – Кармен поднялась с кресла. Ну что я должна еще сделать, чтобы окружающие поверили в это?

– Вы знаете, – доктор Салли тоже встала и доверительно положила руку Кармен на плечо, – в первый раз я увидела ваш репортаж по телевизору, когда в семьдесят восьмом году разбился самолет. Вы оказались на месте всею через несколько минут после катастрофы, и я хорошо помню, как я поразилась вашему спокойствию и даже безмятежности посреди всего этого хаоса. И я тогда сказала себе: «Это невероятно сильная женщина. Как только ей удается быть такой?» И я гадала, есть ли в вас вообще хоть какая-то мягкость. А она есть, и немало, не так ли? Она глубоко спрятана, но она есть. Это хорошо.