Отдай мне мужа! - Светлана Демидова

– Мобильника не нашли. Можно, конечно, позвонить по городскому.

Он потянулся к телефонному аппарату, но внезапно сообразил, что я все еще оставался с ними. Холодно улыбнувшись мне, он произнес:

– Мы вас больше не задерживаем.

Я не пошевелился. Что-то угнетало меня. Я думал о семье погибшего. Через несколько секунд раздастся телефонный звонок, и незнакомый голос расскажет жене или матери о случившейся трагедии…

Я шагнул к стойке и нерешительно произнес:

– Пожалуйста, капитан…

Он уже взялся за трубку, но повернулся ко мне. На его мясистом лице явственно читалось раздражение:

– Что?

– Если хотите, я сообщу родственникам погибшего сам. Так будет более… более правильно.

Все трое переглянулись, решив, наверное, что у меня не все дома. Затем толстячок опустил трубку.

– Хотите статью тиснуть? Вы ведь журналист? Ну что ж… Если это вас не затруднит… Я запишу имя и адрес…

Он вырвал из блокнота бледно-голубой листок и протянул мне.

– Скажете вдове, что тело отвезли в морг… это сразу за нашим отделением, на Вавиловых, 13. Да, вот еще что… Скажите, чтобы кто-нибудь отогнал машину. Вы видели его машину?

– Да. Черный «Вольво».

Капитан вздохнул:

– И свидетель так показал. – Не сдержавшись, полицейский с ноткой зависти добавил: – Везет дуракам! В общем, не забудьте о машине сказать.

Я кивнул и, не попрощавшись, вышел, думая о том, что замечание капитана в свете последних событий выглядит весьма спорным.

У меня кружилась голова, то ли от переизбытка эмоций и переживаний, то ли от того, что после душного помещения меня несколько опьянил свежий воздух. Забравшись в свою «Волгу», я положил руки на руль, но понял, что сразу поехать не смогу. Надо хоть чуть-чуть прийти в себя.

Все вокруг, включая даже убогую новогоднюю иллюминацию на деревьях, было знакомым и привычным, а потому мне самому уже с трудом верилось, что я только что вышел из полицейского участка. Тот кошмар будто происходил с другим, незнакомым человеком, участвующим в какой-то детективной постановке, мне же достался билет в первом ряду партера.

Я открыл окно в салоне и уставился на мокрый асфальт. Мостовая поблескивала, словно усеянная слюдяной крошкой. На серебристой пыльце лежал брошенный кем-то обрывок оберточной бумаги, алый, точно капля крови. Наконец я тронулся с места.

Дом потерпевшего находился на территории шикарного жилого комплекса «Жемчужная долина». Фасад красивого здания из светлого камня украшали удлиненные, будто вытянутые к небу, окна. Нимбы фонарей выхватывали из вечерних сумерек кованое кружево окружавшей дом чугунной ограды. От нее к подъездам вели дорожки, выложенные фигурной плиткой, красиво поблескивающей влажной пленкой. Все вокруг дышало роскошью и достатком.

Просторный холл подъезда тоже был выложен плиткой, белой и черной, меньшего размера, чем дорожки, и явно более дорогой; по периметру стояли керамические вазоны с причудливыми живыми растениями. Широкая лестница покрыта ковром, укрепленным на ступенях стальными прутьями, вдетыми у основания поручней в блестящие крупные медные кольца. Я подошел к комнате консьержа.

Раздраженный мужчина неопределенного возраста неприветливо уставился на меня из маленького окошка. Должно быть, он еще не настолько проникся величием «своего дома», что при встрече с незнакомцами позволял себе выражение «чего надо?», а не «чего изволите?». А может, все дело было в его лице: оно принадлежало к той категории гладких предпенсионно-подростковых физиономий, которые, похоже, не способны даже в момент наивысшего душевного волнения выразить нечто иное, чем раздражение.

– Вы к кому? – Голос его прозвучал одновременно неприязненно и снисходительно.

Мне было ужасно не по себе, но я постарался как можно естественнее спросить:

– Скажите, пожалуйста, на каком этаже квартира восемьдесят семь?

– Вы к ним на вечеринку?

Я подумал, что консьерж, которого никак не касаются вечеринки жильцов, слишком много на себя берет, но в данный момент это мне было на руку: я понял, что семья покойного дома, и мог не задавать больше никаких вопросов. Правда, я окончательно утратил присутствие духа. Они, стало быть, ждут гостей, а тут я со своим известием…

Постаравшись унять волнение, я сказал:

– Да, к Панкиным. Надеюсь, что не опоздал.

Консьерж, услышав фамилию хозяина квартиры восемьдесят семь, наконец перестал с подозрением меня разглядывать и объявил:

– Третий этаж, налево!

Я пересек холл и вызвал лифт. Где-то вверху невидимый певец с сильно заложенным носом выворачивался наизнанку, чтобы взять особенно высокую ноту посреди мощных оркестровых всплесков. А если он заливается у Панкиных? Я опять представил, как вдруг появляюсь в разгар веселья и бухаю жене: «Я только что сбил насмерть вашего мужа». Я почувствовал себя негодяем. Некоторые жестокие поступки требуют определенной смелости, мне ее явно недоставало. Может, объяснить все мужику в окошечке, оставить письмо, а самому убраться, пока не поздно? Поехать наконец к жене и сыну… Но голос совести все же заставил меня шагнуть в лифт, гостеприимно распахнувший передо мной свои двери.

Выйдя на третьем этаже, я сразу столкнулся с двумя женщинами. Одна из них, молодая красивая брюнетка с удлиненным аристократическим лицом, одетая в черную шубку, обошла меня, точно неживой предмет, и шагнула в лифт, который еще не успел закрыться. Вторая женщина в дутом пальто, безвольное и подобострастное выражение лица которой выдавало в ней прислугу, замешкалась передо мной, засуетилась, перегородив дорогу своим чемоданом. В ее глазах, красных, как у человека, проплакавшего несколько часов подряд, застыли мольба и укор. Аристократическая брюнетка, посчитав, видимо, ниже своего достоинства ждать прислугу, поехала вниз. Женщина в пальто проводила кабину глазами, тяжко вздохнула и, наконец справившись со своим чемоданом, покатила его к лифту, но в этот момент одно колесо чемодана, чиркнув по плиткам, отскочило к противоположной стене, чемодан накренился, крутанулся в руках женщины и рухнул на пол.

– Ну что за день такой… – простонала женщина, подняла чемодан, однако тот не желал ни стоять, ни катиться.

Мне стало жаль незадачливую хозяйку чемодана. Я поднял колесо и сказал:

– Может, внизу у консьержа есть отвертка?

– Даже если есть, он удавится, но ни за что не даст.

– Не может быть, – самым бодрым голосом сказал я, поднял колесо, вызвал лифт и, взяв на себя тяжелую ношу огорченной женщины, поехал вместе с ней вниз.

Консьержу действительно не хотелось давать мне отвертку, хотя я по глазам видел, что она у него есть. Пришлось сказать, что поведение обслуживающего персонала дома может не понравиться господину Панкину. Женщина в пальто при этом бросила на меня странный взгляд, однако ничего не сказала, а консьерж тут же не только нашел отвертку, но даже услужливо распахнул перед нами дверь своей служебной комнаты, где я и прикрутил колесо к чемодану. Я несколько раз ловил себя на том, что работаю неоправданно медленно. Похоже, я неосознанно пытался оттянуть момент, когда мне все-таки придется позвонить в квартиру восемьдесят семь. Кому хочется выглядеть черным вестником в канун Нового года? Никому! Я уже десять раз пожалел, что сам на это напросился в полицейском участке.