Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга вторая: июнь 1942 – январь 1943 - Геннадий Леонтьевич Соболев

За это расплачивались первые месяцы войны.

Июль – начало августа. Формирование добровольческих полков ленинградцев. Народная армия, ударные батальоны, истребительные батальоны. Первые слухи о разгроме их. Некоторая растерянность слабых в плане пьяного парня (честного, хорошего парня) на улице: «неужели мы такие неспособные, что немцы нас бьют».

А вместе с тем лихорадочные работы по обороне Л[енингра]да. Впервые женщина Л[енингра]да выходит на авансцену героики обороны.

Начало сентября – первые бомбежки и обстрел города и…

Немцы остановлены под Л[енингра]дом. Меняют тактику. Блокада Ленинграда. Результат: остановлен трамвай, заводы, фабрики. Сели на голодный паек. Голод. Холод. Смерть начинает гулять по домам Л[енингра]да. Исчезли собаки, кошки. И вместе с тем отрадное явление – уверенность в победе. Эта уверенность не покидает даже умирающих.

Враг под Москвой. Родина в смертельной опасности, и парад войск на Красной площади 7/XI 41 г. Разве можно не быть уверенным в победе?

Наше к[онтр]наступление. Враг побежал. Уверенность крепнет.

Все больше и больше мрут в городе. Трупы валяются на улицах. Не успевают убирать. Хоронят в траншеях, взрываемых аммоналом.

250 и 125 грамм хлеба наполовину из дуранды и 8-копеечный суп в столовой.

И в это время ремонт кораблей. Голодные моряки делятся с голодными рабочими и ремонтируют корабли.

Ледовая дорога через Ладогу.

Март – впервые отоварены продовольственные карточки. Появились сахар, масло. Эпопея очистки города. Предотвратили эпидемии.

Апрель – улучшение питания.

Май – лечебное питание. Люди восстанавливают силы.

Оживление заводов. Ремонт закончен. Новые заказы.

Попытки фрицев опять бомбить город. Но… не то. Не сентябрь.

Все больше и больше производственной работы. Не хватает людей. Женщины на помощь. Красноармейцы и краснофлотцы помогают.

Уверенность растет. Дистрофиков все меньше и меньше. Цинга еще мучает.

Июнь. Теплые дни. Год пережили. Тяжелый, суровый год. Многих не стало, не вынесли невзгод и голода. Сколько их. Не сосчитаешь. Вечная память героям и великим труженикам.

Великий Ленинград выиграл битву и себя. Он победил. Он не будет побежден. Нога немца не ступила и не ступит на его чистые улицы. Не для них чистили улицы города даже в суровые декабрьские-февральские дни. Теперь немцу не сломить упорства. Ему в пору думать о своей шкуре, и он думает. Думает и говорит. Говорит даже Гитлер. Ему месяц, два, три месяца – не так заговоришь. Наполеон был велик и нашел гибель в России. Гитлер – ничтожество и хотел перещеголять Наполеона.

Чекризов В. Ф. Дневник блокадного времени // Труды Государственного Музея истории Санкт-Петербурга. Вып. 8. СПб., 2004. С. 85–86.

Из дневника Л. В. Шапориной

1942 г.

22 июня. Год войны, год блокады, год голода – и все-таки мы живы. Но в каком виде, в каком состоянии. Страшны те, которых видишь на улице, а которые умирают дома, в больницах? Елена Ивановна поступила в госпиталь на Васильевском острове, там главным образом дистрофики с дизентерией и без нее, с колитом и т. п. Она говорит, что у многих такие отеки, что тело превратилось уже в бесформенную груду с вздутым животом. Они умирают в полном сознании и очень тяжело.

Нужна эта жертва многомиллионным населением политически или стратегически? Может быть – да, нужна. Но все же это единственный, первый случай в мировой истории годовой блокады и подобной смертности. Конечно, совершенно неправильно, а для социалистического государства преступно, что одни слои населения питаются за счет других. Сегодня в столовой две женщины за моим столиком, две «иждивенки», рассуждали: дали бы нам поесть, да полкилограмма хлеба – и мы тоже пойдем работать. «Я была рабочей, заболела, ослабла и не смогла работать, стала иждивенкой, а уж на иждивенческой карточке на ноги не подняться».

Поехали сегодня с Еленой Ивановной в Лесной, хотели в Удельнинском парке погулять. Не тут-то было. Ну, мы пошли вдоль дач, воздух чудесный. Встретили мужчину, который нес в сетке редиску. Где купили? Сам продаю. Сколько? 100 грамм хлеба или 45 рублей. При всей моей бедности вытащила 45 рублей. Какая редиска! Больше года не ели сырых овощей или фруктов. В пучке было 15 редисок, очень крупных, с грецкий орех, сочных, крепких, чудесных. Хлеб у нас с собою был. Мы дошли до какого-то обмывочного пункта, где во дворе стояли скамейки, уселись и чудно позавтракали на солнышке под грохот артиллерийского обстрела. Где-то бухало и разрывалось. Не очень далеко, но длился обстрел, как всегда, недолго.

Эти дни я занималась товарообменом. Два кожаных чемодана и брезентовый портплед отдала за один кг хлеба, один кг пшеничной муки, грамм 200 гороха, 600 ржаной муки и 300 рублей денег. По рыночным ценам это выходит тысячи полторы. Хлеб, конечно, съела в первые же три дня.

Вчера Аннушка сварила суп из травы и пшеничную кашу. Я вернулась из столовой и с жадностью поела второй ужин. Сегодня после ужина пошла к Животовым, съела там блюдечко каши, вернулась домой, разогрела суп и сварила целую глубокую тарелку каши. Съела ее с маслом. Когда получаешь какую-то добавочную пищу, сразу же сознаешь, как хочется есть и как мало, как недостаточно того, что мы получаем. Только-только чтобы не умереть.

Чтобы досыта наесться, нам много надо. Столовая моя на Симеоновской находится рядом с бойким букинистом, а через улицу, на Литейном, Лавка писателей. Сцилла и Харибда, о которые разбивается мой финансовый корабль. Это совершенное безумие при моей нищете покупать книги. Но нахождение и покупка книг доставляют мне такое большое удовольствие, что я не удерживаюсь и утешаю себя тем, что надо будет – и продам.

Купила вчера «Записки» С. Порошина (10 рублей), первый сборник статей Ключевского, «Ранний итальянский гуманизм» Корелина, «Из истории русской интеллигенции» Милюкова, «Русский некрополь в чужих краях» вел. кн. Николая Михайловича, Послание шведского полковника Александра Лесли к царю Михаилу Федоровичу – шесть крайне интересных книг по русской истории стоили 26 рублей, а 15 редисок – 45!

Сейчас около 12 часов ночи. Пишу без всякого освещения, у окна.

Ни одной спички! Не выдают.

Шапорина Л. В. Дневник: в 2 т. T. 1. М., 2012. С. 332–334.

Всеволод Вишневский. «Родному городу»

Ленинград. Город с железной волей, глубоким, сильным умом, город с широкой, знаменитой историей, город, к которому тянутся сердца, души миллионов людей на советской земле, во всем Старом и Новом Свете. Последний год, год войны, обострил стократно все наши чувства по отношению к городу. Он стоит непоколебимо, гранитный, железный и бронзовый. Он раскинулся сейчас, как величайшая крепость в мире.